— Вообще — это плевое дело, — сказал он тихо, продолжая изучать Юлю.
— Так помогите! — всплеснула она руками.
— А дай мне свой шарфик, — дед склонил голову к плечу и облизнул тонкие губы.
— Красный в клеточку? — хмыкнула Люша.
— Вот аккурат к моему жилету! Ну, жалко для выручившего тебя старика? Какой-то тряпки жалко? — заклянчил он.
— Да ничуть не жалко! Берите! — Люша сняла шарфик и с улыбкой протянула его моднику.
— Вот спасибочки, — дед с загоревшимися глазами принял шарфик, с блаженной улыбкой понюхал его и тут же ловко повязал на шею европейским узлом. Потом, расправив гордо плечи, махнул Люше: — Ну, пошли, если такая смелая. Окажемся сейчас в подсобке — стенок не касайся, перепачкаешься. Все заброшено, так что и плесень, и побелка валится… И под ноги, под ноги смотри! — увещевал дед, когда они подходили к торцу дома, где находилась едва приметная дверь в тон серой стене. Оглянувшись по сторонам, дед достал из кармана брюк связку ключей, еще раз обернулся, потом поглазел на окна и вставил ключ в замочную скважину. Дверь распахнулась, и мужичок подтолкнул Люшу.
«Кажется, я снова ввязываюсь в какую-то дурацкую авантюру», — мелькнуло в голове сыщицы, которая сжала в кармане курточки баллончик с газом. Она не расставалась с ним никогда, побывав в смертельно опасных передрягах.
— Ой! Темень-то какая! — сказала, пропуская деда вперед.
— Чай, не восемнадцатый век, имеется лампочка Ильича, чтоб ему в геенне гореть не догореть, — пробурчал старожил.
Щелкнул выключатель, и перед Люшей появился слабо освещенный узкий коридорчик.
— Мы тут и продукты, и всякий скарб хранили лет пятьдесят назад. А сейчас вон трубы новые пустили, каморку опечатали, да руки-то не из задницы растут, а голова не соломой набита, — высказался старик и будто погрозил Люше ключом.
— Я тут шестьдесят пять лет живу, и еще двадцать, может, проскриплю, мне все хозяйство знать положено! Тоже мне — замок… Тьфу — и всех делов!
— А сколько же вам лет, дедуль?
— По паспорту — 76, а по жизни — все 79. Но это длинная история, ты давай, топай осторожненько.
— А куда мы попадем? — спросила Юля, мелкими шагами продвигаясь по затхлому коридору.
— Тут своя пикантность, — хихикнул дед. — В девчачью раздевалку под тренажерным залом.
— Ну вы и жучо-ок, — засмеялась в ответ Люша.
— А вот это зря! Я мужчина порядочный, и никакие извращения меня не влекут. У меня любовница молодая есть. Валюшка с Маросейки. Такая вот, как ты, — дед захихикал, а Юля остановилась и посмотрела на него с изумлением. Дед смутился:
— Ну, может, чуток постарше.
— Как же вас звать, милейший Дон-Жуан? — поинтересовалась сыщица.
— А тебе зачем на вечер надо? — вопросом на вопрос ответил провожатый.
— С одним человеком пообщаться необходимо, — ответила Юля.
— Ну-ну… — поджал губки мужичок и отрекомендовался: — Тогда Василь Иваныч я.
— Как Чапаев? — улыбнулась Люша.
— Типа того, — в ответ снова хихикнул дед. — Ну все, толкай дверцу. Там ступеньки в подвал институтский.
Василь Иваныч убрал от двери пару прислоненных досок и ногой подвинул кирпич.
— Подвал не заперт? — удивилась Шатова.
— Так я ж при тебе баррикаду разобрал! Они, институтские, думают, что дверь заколочена с нашей стороны. А с той-то никаких запоров. Только на моих преградах дверка-то и держится. Значит, пойдешь по ступенечкам вниз. Там осторожней — еще грязнее. А там уж, после подвала с хламом, за железной дверью — красота. Евроремонт и все такое. В раздевалке окажешься.
— А железная дверь тоже открыта?
— Э-эх, башка моя старая… — дед долго крутил связку ключей, снял с колечка один и дал его Люше. — Я на всякий случай на улицу дверь открытой оставлю. Вдруг что…
— Вот спасибо вам, Василь Иваныч! — с чувством поблагодарила Люта.
— Спасибо на плечи не накинешь, — поправил завязанную узлом пашмину дед. — Ты мне после какой аксессуар бедовый подаришь. Ну, может, ненужный… — опустив голову, пробурчал Василь Иваныч.
— Конечно, подарю! Ну-у… булавку для галстука!
— Нет, лучше кольцо для шейных платков, — быстро выпалил дед, видимо, готовый к такому обороту. Юля с готовностью кивнула.
— А ключ как вернуть?
— Да у меня, думаешь, дубликата нет? — отмахнулся модник. — Ну, бывай, ищи на голову приключений, сыщица…
Люша вздрогнула от этих слов, но Василь Иваныч оставался невозмутим.
Миновав подвал, Юля поднялась по лестнице и уткнулась в железную дверь, которую с легкостью открыла ключом. Она оказалась в светлом коридоре. Наверх вела добротная каменная лестница, а справа была незапертая женская раздевалка. Сыщица заглянула в нее. Большинство шкафчиков оказались распахнуты, на одной из лавок валялась женская футболка.
«Ну, Василь Иваныч! Ты, никак, по случаю девчачьи вещи прикарманиваешь! Потому и ключ…» — догадалась Люша. В этот момент она услышала тяжелые шаги в коридоре и громкий мужской голос:
— Я что, терминатор? В туалет сходить не могу?! И ничего я не бросал оружие! Все со мной…
Другой голос, видимо, принадлежащий человеку, стоящему на верхней площадке лестницы, что-то произнес неразборчиво.
Первый, приближаясь к раздевалке, крикнул:
— Да проверено сто раз уже! Нет его здесь! За двором нужно следить, там сейчас пойдет потеха.
Люша едва успела юркнуть в один из шкафчиков, прикрыв дверцу и сложившись со страху невообразимым образом, в виде эмбриона. Чувство смертельной опасности погнало сердце в галоп. Юлия определенно вляпалась в какую-то чудовищную историю. Шаги прозвучали совсем близко, но, видимо, «голос» лишь заглянул в раздевалку. Он прошелся по коридору вперед-назад, ткнул с силой запертую железную дверь в подвал и зашагал вверх по лестнице, что-то бормоча про камеры, расположением которых, видимо, был страшно недоволен. («Слава Богородице, железную дверь я заперла!» — мысленно перекрестилась Люша.) Высунув голову из шкафчика, она огляделась, долго вслушивалась и, убедившись, что вблизи никого нет, вылезла из неудобного укрытия, с трудом разминая затекшие ноги. В панике она помчалась к двери, прочь из этого пугающего дома: к подвигам любопытства ради Люша была не готова. И тут за ее спиной раздался тихий, но властный мужской голос: «Стоять! Руки за голову…»
Концерт завершился, и Ирма Андреевна пригласила всех к памятнику Мандельштаму для общей фотографии.
— Все, господа, все-все до единого! Марта Матвеевна просит сплотиться нас, и каждому впоследствии будет дана памятная карточка! — взывала со сцены ведущая. Бомонд, разбившийся на пары и группки, болтая, медленно стал подвигаться к бюсту, основание которого было усыпано красными и белыми розами.
Пример организованности подала сама Гладкая, встав около бюста с голливудским актером, который, сняв очки, что-то с улыбкой говорил миллиардерше. В ответ она мило краснела. Наконец, толпа выстроилась в несколько рядов, и фотограф Марты Матвеевны стал командовать, чтобы некоторые подвинулись вперед-назад или стали теснее друг к другу. Длилось это довольно долго. Ситуацией воспользовались московские журналисты и взахлеб щелками фотоаппаратами. К каждому из них подходили охранники и просили подождать в холле института, дабы не нарушать качество кадра своей суетой и вспышками. Фотографам пришлось подчиниться.
Екатерина оказалась вновь соседкой «бульдожки», хотя вовсе об этом не заботилась. Она, поглядывая на пресс-секретаря Марты Матвеевны, которая всунула с любопытством голову между своей благодетельницей и кинозвездой, твердо вознамерилась взять интервью именно у этой девицы и даже придумывала яркое обращение к Вятской. Но портретист Онежский отвлек Катю:
— Приятная неожиданность! Мы снова вместе. Я весь концерт любовался вашей шеей.
Катерина невольно тронула предмет его любования. Каштановые волосы Димитриевой были забраны наверх, один локон спущен на плечо, другой — на щеку. Прическа вроде держалась.
— Я уверен на сто процентов, что вы фотогеничны.
Катя вспыхнула и замотала головой: «Как раз наоборот!»
— Вас снимали плохие фотографы, я бы…
Он не договорил, так как всех попросили нацепить улыбки, замереть и смотреть в объектив.
— Внимание, господа! — крикнул фотограф и… раздалось несколько коротких хлопков. Два охранника Олигарха и телохранитель Главы думской Фракции, которые не оставляли своих подшефных ни на минуту, стали оседать под визг толпы. Они были убиты снайперскими выстрелами, которые раздались с крыши особняка. Артистка Пучкова в оцепенении смотрела на красную дыру, зиявшую во лбу огромного телохранителя парламентария. Глаза парня с изумлением уставились в небо. Впрочем, происшедшее, казавшееся Оксане Петровне бесконечной чередой кадров замедленного фильма, длилось считаные секунды. Бодигард рухнул и погреб под тяжестью своего тела вопящую чтицу. На все это с ужасом взирал слуга народа, оставшийся без охранника и растерявший вмиг свою показную экспрессивность.
