Ознакомительная версия.
— Что ж, у нас есть повод еще раз поздравить именинницу, — сказал Константин Осипович, а Павел спросил, в чем дело, а Константин Осипович заулыбался:
— Как, Юленька не сказала? Она у нас необыкновенно скромный человек. У нее вышла книга.
— Это не совсем так, — торопливо влезла я, — это только мой перевод с английского.
— Вот, пожалуйста, в этом вся Юленька.
Павел взял книгу, а у меня живот прихватило: ох как некстати. На обложке красовался здоровенный детина бандитского вида с автоматом в руках (обложка мне ужасно не нравилась).
— Экстремальная ситуация, — прочитал Павел. — Проблема выживания. Интересно.
Куда уж интересней.
— Бог с ней, с книгой, — сказала я, — давайте лучше выпьем.
И чего это я так разволновалась? Тут я стала Константина Осиповича о работе расспрашивать. Он, кстати, прилетел всего на несколько часов, чтобы меня поздравить, я об этом знала и ценила. Рассказчик он необыкновенный. Он археолог и прекрасный педагог. Я его слушала и за Павлом наблюдала. Сидел он задумчиво, может, слушал внимательно, а может, и не слышал ничего вовсе, не понять. Потом Константин Осипович попросил нас спеть. Юлька за фортепиано села, и мы исполнили несколько романсов. С большим чувством, как говорят в таких случаях. Константин Осипович опять мне руки целовал и все говорил, какая я замечательная, скромная и вообще необыкновенная. Ну и все вроде бы нормально пошло. Выпивали, разговаривали, потанцевали немного. В одиннадцать за Константином Осиповичем машина пришла, мы его проводили, девчонок отправили и в квартиру вернулись. Я быстро со стола убрала, посуду перемыла — и спать.
* * *
Утром в кухне обнаружила Павла с моей книгой в руке.
— Интересная книжка, — сказал он.
— Видишь фамилию на обложке? — взъелась я. — Я — только переводчик.
— А что, на английском больше ничего не было, чтоб ты перевести смогла?
— Было предложение. Я согласилась. Ты этих дел не понимаешь, и судить не можешь.
— Конечно. Куда мне. Интересная книжка.
— Ну интересная, и что? Надо полагать, ты мне это неспроста говоришь, и что ты имеешь в виду?
— Ладно, черт с ней, с книжкой. Этот хмырь, он жених, что ли?
— Тебе что за дело?
— Да он тебе в папаши годится.
— Глупость какая. Константин Осипович человек исключительный, он…
— Да понял я, понял… Женатый?
— Он? — удивилась я. — Нет.
— Ясно. На тебе жениться хочет?
— Ты чего привязался? — разозлилась я.
— Да или нет?
— Это не твое дело.
— На кой он тебе черт? Мужичонка плюгавенький, чего с ним делать-то?
— Не смей о нем так говорить, — прорычала я, покидая кухню, Павел за мной побрел.
— Нет, серьезно, он что, тебе нравится?
— Нравится, — не выдержала я.
— Спятила? Разве это мужик?
— По-твоему, мужик — это неандерталец вроде тебя? Я собираюсь всю жизнь детей учить, а не воевать в джунглях. И вообще, чего ты ко мне привязался?
— Жалко мне тебя. Дура. Вроде люди не чужие.
— Ты похмелился, что ли? — удивилась я.
— Я не похмеляюсь. Ты глазами не зыркай. Все я понимаю, книжки там всякие, романсы, свечи, салфетки. Только он чуть получше чучела. И дурак. Приехал за тридевять земель к бабе на день рождения и что привез? Какой-то горшок, на него без слез не взглянешь. Значит, жмот. А если мужик для бабы баксы жмет, значит, она ему как пятая нога ослу.
— Ваша бандитская психология нам известна, детективы смотрим. Только горшку этому лет триста и стоит он таких денег, которые тебе потратить слабо на жену-манекенщицу. А сам ты темный и дикий, и говорить мне с тобой неинтересно.
— Дура ты, — заявил Павел и ушел к телевизору. А я пошла прикинуть, куда можно вазу поставить.
В дверь позвонили. На пороге стоял бывший с букетом.
— Привет, защитник, — сказала я.
— Поздравляю с днем рождения. Хотел зайти вчера, но не решился.
— И правильно, — заметила я, отправляя цветы в мусорное ведро.
— Цветы-то при чем? — вздохнул Валерка.
— Цветы ни при чем. Ты зачем явился?
— Я же сказал.
— Поздравил? До свидания.
Тут Павел возник.
— Привет, мент. Как отпуск?
— Наверное, придется на работу выходить.
— Что так?
— Братва воюет.
— Так братве положено.
— Ну, не скажи. Городок был тихий, пока ты не явился.
— И что теперь в нем такого особенного?
— Боксера убили. Сегодня. Возле собственного подъезда. И охрана не уберегла. Один выстрел из винтовки — и нет Боксера.
Я плюхнулась на табурет и глаза вытаращила. Неужто Боксера тоже мои прибрали? Когда, да и зачем? Быть того не может. Павел хмурился.
— Выходит, Мотя все-таки его достал.
— Достал, достал, — словно радуясь, сказал Валерка, а я облегченно вздохнула: Мотин грех.
— Значит, теперь Мотя весь город под себя подомнет?
— Может, так, а может, нет, — разулыбался Валерка, — ребятишки к Афганцу кинулись, боятся, что Мотя их передушит, Афганец их принял, но предупредил, что война ему без надобности, и кто за убиенного мстить удумает, сам в покойниках окажется.
— Миротворец, — сплюнул Павел.
— Ну, не скажи. Что-то он имеет в виду.
— А ты что в виду имеешь, мент?
— Ничего. В отпуске я.
Валерка повернулся и из квартиры пошел. Павел по комнате вышагивал, мотивчик насвистывая. Я минут пять поскучала, потом к нему полезла:
— Это хорошо или плохо?
— Что?
— То, что Валерка сказал?
— Что вообще за человек твой муж?
— Бывший-то? Правду сказать?
— А то?
— Редкий подлец. И просто так ничего не делает. Просто так у него снега под Новый год не выпросишь.
— Как же ты так с ним лопухнулась?
— Вот так. Бдительность потеряла. Верить Валерке только псих может.
— Да пусть вертится, кому мешает?
— Слушай, а вы когда домой собираетесь? Загостились.
— Ты лучше заткнись.
Я заткнулась. Через полчаса пришел Гиви, мы в это время на кухне чай пили, он взял чашку и говорит:
— Мотя предлагает обсудить наши дела.
Я вскочила и из кухни попятилась.
— Совсем обнаглели, — говорю, — дайте хоть с кухни уйти, ничего я слышать не желаю.
И тут Павел такое сказал, я аж подпрыгнула:
— Кончай тарахтеть. Лучше подумай, как на встречу оружие пронести, — вот прямо так и сказал.
Я чертыхнулась и ушла, дверью хлопнув. И думать стала, ну, сначала так, из интереса, словно кроссворд разгадывала, а потом увлеклась. У меня всегда так.
За обедом Павел взглянул на меня и спрашивает:
— Ну?
Я плечами пожала.
— Как обыскивать будут.
* * *
Мишку оставили дома, отправились вчетвером. Подъехали к дому на окраине. Дом как дом. Здесь нас встретили. Витек в машине остался, а мы в холл вошли. Пятеро здоровенных парней в холле выглядели грозно, но были далеко не так хороши. Глазки от пьянства заплывшие, движения замедленные, а расположились так, что одной очередью из автомата можно уложить всех. В общем, впечатления не произвели.
Трое подошли к нам, На мне платье легкое, сантиметров десять выше колен, вырез огромный — грудь наружу. В голову не придет, что под этакой тряпицей можно что-то спрятать. Пистолет был прикреплен к внутренней стороне бедра. Идти не очень удобно, но в жизни бывали моменты и похуже. Только если научно-технический прогресс и сюда шагнул, весь мой маскарад — ерунда сущая. Однако наука отсутствовала. Обыскивали по старинке. Я подбоченясь встала, паренька взглядом мазнула и сказала:
— Руки вымой.
Он меня торопливо обшарил, на груди задержался, ухмыляясь блудливо, и в сторону отступил. Павла и Гиви тоже обыскали и тоже ничего не нашли, да и нечего было искать.
— Пожалуйста, проходите, — сказал парень, такой вежливый, точно и не бандит вовсе, а метрдотель в дорогом ресторане. Мы вошли в комнату, где у окна замерли два здоровяка в одинаковых водолазках, а в креслах за столом сидели Мотя и Афганец. Я и Павел сели, а Гиви за нашей спиной замер, следя за дверью и ребятами у окна.
— А мы все гадаем, — усмехнулся Мотя, — чего ты везде ментовскую жену таскаешь?
— Ты для этого звал? — без улыбки спросил Павел. Усмешка с Мотиного лица исчезла.
— У нас были недоразумения, — через минуту сказал он. — Ты здесь чужой, а у нас своих дел достаточно.
Я сидела, сцепив руки на подлокотниках, словно в кресле у зубного врача, и дрожала мелкой дрожью. Мотя с серым, землистым лицом, красноватыми крысиными глазками и дергающимися руками вызывал тихий ужас. То, что он псих, было ясно без обследования, а чего можно ждать от психа?
— Неприятности — это когда ты меня пристрелить решил? — зло спросил Павел.
Мотя засмеялся, противно так, словно повизгивая.
— Если б решил, ты б сейчас здесь не сидел.
Мне не до их разговоров было, я прикидывала, как пистолет Павлу передать. Помог мне Мотя, он к окну прошел, постоял, на улицу пялясь. Афганец на него смотрел, и здоровячки у окна, потеснившись, тоже вождя разглядывали. Вот я и воспользовалась, в очередной раз поразившись реакции Павла. Мгновение — и оружие у него в кармане. Может быть, Афганец уловил какое-то движение, но вида не подал.
Ознакомительная версия.
