Ознакомительная версия.
Возле дома стояла машина Иннокентия Павловича, а сам он с Евгением сидел за столом, накрытым к обеду, и всем своим видом излучал довольство. Несчастный Михаил пасся рядом. Рюкзак мы пока оставили в машине, чтобы не привлекать к нему внимание, и я на ходу придумывала, по какой такой нужде мы ездили в город. Однако объяснять ничего не пришлось. Увидев меня, Иннокентий поднялся и сказал:
— Лизок, важные новости.
Иннокентий, я и сестрица вышли на крыльцо, оставив Евгения и Михаила страдать от любопытства.
— Я навел справки об этом Солодкине, — понизив голос, начал Иннокентий Павлович. — Очень темная личность. До недавнего времени соучредитель ТОО «Милена». Фирма прогорела. И хотя Солодкин уже год не имеет к ней фактического отношения, но так как еще числится в учредителях, то теперь несет материальную ответственность. Деньги они профукали огромные. Через месяц истекает срок платежей. Ситуация очень неприятная.
— Короче, троюродный на мели, — вздохнула Мышильда. — Оттого и кинулся клад искать.
— Это еще не все, — заметно радуясь, сообщил Иннокентий. — Сегодня утром я заметил, как этот тип выбирался с пустыря, причем, минуя свою законную дыру, вышел прямо на улицу. Я решил за ним понаблюдать и выяснил, что он ведет двойную жизнь. В юго-западном районе имеет еще одну квартиру, однокомнатную, оформленную на имя Кутейкиной Надежды Петровны, какой-то своей родственницы. Женат никогда не был, следовательно, разводиться и снимать здесь жилье по этой причине не может.
— Одно слово — фрукт, — вздохнула Мышильда, а я, с благодарностью взглянув на супруга, сказала:
— Спасибо, Иннокентий.
Он ответил счастливой улыбкой, я же, воспользовавшись его душевным подъемом, дала ему новое задание:
— Меня интересует план этой части города. В историческом, так сказать, аспекте. Все, что можно узнать.
— Сделаем, — деловито кивнул муж и шагнул с крыльца. Я вовремя его остановила:
— Иннокентий, а как же обед?
Он улыбнулся еще лучезарней и вошел в дом, Мышильда, подмигнув мне, последовала за ним, а я, воспользовавшись тем, что все собрались на кухне, извлекла из машины рюкзак, прошла с ним на пустырь и бросила его в подпол. Вымыла руки и отправилась обедать.
Ели без удовольствия (я имею в виду себя и сестрицу), жажда деятельности прямо-таки нас распирала, тратить время на такую ерунду, как еда, попросту не хотелось. Мы то и дело переглядывались с Мышильдой, видя нетерпение в глазах друг друга. Однако наши сотрапезники ничего не должны были заподозрить, оттого вскакивать и бежать сломя голову на пустырь мы не решились, сидели спокойно, жевали сосредоточенно и охотно поддерживали разговор. Впрочем, обед веселым не получился. Евгений смотрел в угол, томясь и стыдясь одновременно, Михаил Степанович был тих и кроток, и только Иннокентий болтал за троих. Тоской Евгения я прониклась только к концу обеда: на столе отсутствовала заветная поллитровка. Хозяин уже несколько превысил оговоренную плату за постой, а просить, как видно, считал неприличным. Михаил Степанович в свете утренних событий ни на какие решительные действия отважиться не мог. Оттого-то оба и маялись.
Мышильда стала мыть посуду, а я выдала Евгению средства на приобретение поллитры, сказав:
— Вечерком посидим, отдохнем…
Евгений благодарно кивнул и тут же исчез за дверью, из чего я мудро заключила, что до вечера поллитровка не доживет, следовательно, Евгений с Михаилом будут заняты, Иннокентий продолжит разыскания, а мы без помех займемся подвалом.
Заняв мужчин, мы отправились на пустырь. Предусмотрительная Мышильда прихватила пластиковую бутыль с водой. Мы чувствовали себя первопроходцами неизведанных земель или первоклашками, впервые приехавшими на каникулы в лагерь. В общем, были возбуждены и жаждали приключений. Я закинула за плечи рюкзак, а Мышильда открыла дверь. Оглянулась, подмигнула мне и решительно шагнула вперед. Надо отдать ей должное: несмотря на худосочность и неказистость, сопровождаемые повышенным ехидством, сестрица отличалась поистине геройской отвагой. Насколько мне известно, всерьез она боялась только тараканов. Боязнь эта зародилась в детстве, и, каюсь, не без моего участия. Мышильда как-то отдыхала на крыльце бабушкиного дома, попросту дрыхла, как кошка, развалясь на солнце. Перед этим она смогла своей ядовитостью и буйной фантазией по части придумывания прозвищ довести меня до белого каления. И тогда мною у соседского мальчишки за рубль десять копеек был приобретен крупный таракан в спичечном коробке. Сунув насекомое Мышильде за пазуху, я с воплем: «Таракан, таракан!» — бросилась в дом. Несчастная Мышильда вскочила и увидела, как жуткого вида усач на приличной скорости появился из рукава ее платья. Закатив красные глазки, сестрица незамедлительно рухнула на ступеньки, к моему глубокому удовлетворению. Правда, за удовольствие видеть поверженную Мышильду пришлось заплатить: часа четыре я простояла в чулане, без всякого любопытства разглядывая угол.
Итак, отважная Мышильда, подмигнув мне, шагнула в темноту и тут же вскрикнула. Я выбросила вперед руку и успела ухватить ее за футболку, чем спасла сестрицу от падения.
— Вроде там ступенька, — виновато сказала она, а я сунула ей фонарь и наставительно заметила:
— Спешить нам некуда.
Луч фонаря высветил каменную кладку потолка. Место, куда мы попали, совершенно не походило на подпол, скорее на подземный ход. Довольно широкий возле двери, он резко сужался и терялся в темноте. С удовлетворением я отметила, что подземный ход, или подвал, или что бы там ни было, строили люди с понятием: я вполне могла стоять здесь в полный рост.
— Надо закрыть дверь, — напомнила я Мышильде. — Посвети, здесь где-нибудь должно быть приспособление.
Приспособление мы так и не нашли, зато могли похвастаться находкой покруче. Луч фонаря высветил стену, скользнул вниз, и мы увидели источник жуткого могильного запаха. На полу, лицом вниз, лежал человек, точнее, то, что от него осталось.
— Господи, спаси и помилуй, — ахнула я, ища глазами угол, глядя на который могла бы перекреститься. Углы тонули в темноте, и я осенила себя крестным знамением, глядя на свой пупок.
— Да закрой дверь-то, — прошипела Мышь.
Наплевав на рычаги, я ухватилась за дверь и кое-как прикрыла ее. Мышильда склонилась над трупом, осветив его фонарем. Зрелище, скажу я вам, было крайне неприятное. Для меня. Захотелось на свежий воздух, однако сестрица присела на корточки и с энтузиазмом продолжила изучение, а ударить перед худосочной Мышильдой в грязь лицом мне не хотелось, оттого я тоже присела, но старалась смотреть куда угодно, только не на труп у своих ног. Точнее, на мумию. До сей поры мумий я не видела, но теперь поняла, что так должна выглядеть мумия.
— Как думаешь, давно он здесь? — спросила я сестрицу. Воображение услужливо рисовало несчастного узника, день за днем медленно умиравшего в каменном мешке.
— Несколько месяцев, — ответила Мышь. — Год или чуть больше.
Тут и я сообразила, что средневековым узником наш труп быть не может, одежда на нем сохранилась очень хорошо, а одет он был в темную футболку, ветровку, черные джинсы и кроссовки «Пума».
— Это что же выходит? — возмутилась я. — Кто-то нам свинью подложил, сунув труп в наш подвал?
— Дай-ка перчатки, — деловито сказала Мышильда. С уважением к ее отваге и даже с некоторой фамильной гордостью я протянула ей резиновые перчатки. — Свети, — приказала сестрица и стала обследовать труп.
Я светила, продолжая смотреть в темноту. Видеть труп у своих ног по-прежнему не было никакого желания. Длилось это довольно долго, наконец Мышильда выпрямилась и сказала:
— Не похоже, чтобы его убили. По крайней мере ничего, указывающего на насильственную смерть, я не обнаружила. Хотя его могли, например, отравить. А вот лодыжка у него сломана. Так что самостоятельно он сюда спуститься не мог.
— Выходит, кто-то запер его здесь…
— Дверь была открыта.
— А может, ее нельзя с этой стороны открыть?
— О Господи, — ахнула Мышь, и мы сосредоточились на двери.
Дверь открывалась крайне просто, стоило только потянуть за ручку. Мы ее открыли, потом закрыли и пришли к выводу, что ничего похожего на сложный механизм не существовало. Дверь была замаскирована из подвала, потому лишена ручки и снабжена рычагом, который отодвигал засов, находившийся со стороны подземелья. Отсюда же засов открывался и закрывался вручную и совершенно свободно. Так что человек, то есть труп, когда не был трупом, мог легко покинуть подвал. Но раз он тем не менее лежал здесь, напрашивался вывод, что не мог.
Утолив интерес к двери, мы вернулись к трупу, точнее, вернулась Мышильда. Она тщательно обследовала одежду и извлекла из карманов ряд интересных вещей: бумажник свиной кожи, связку ключей, еще ключ, по виду какой-то диковинный, клочок бумаги с началом фразы: «Боцман, был Мотыль…» — далее весьма неразборчивое слово. На шее трупа красовалась золотая цепь с крестиком. Цепь и крест Мышильда не тронула. Хоть она и язва, но понятие имеет.
Ознакомительная версия.
