Ознакомительная версия.
— Елизавета, а как же… — начал было предпоследний, но я решительно перебила:
— Согласен?
— Согласен, — закрыв глаза и откинув назад голову, сказал он, надо полагать, таким образом демонстрируя отчаяние души.
— Мария, — обратилась я к повеселевшей сестрице, — укажите Михаилу Степановичу рабочее место, а я с другим супругом побеседую. Уж коли он здесь, должна быть от него польза.
Я перешла дорогу, Иннокентий Павлович, завидя меня, быстро поднялся и поспешил навстречу.
— На постой устроился? — деловито осведомилась я.
— Да. С хозяйкой договорился и дал задаток.
— Иннокентий, у меня для тебя есть задание чрезвычайной важности. В доме номер пять временно проживает субъект, который выдает себя за нашего родственника и на этом основании претендует на сокровища. Ты знаешь, семья для меня — святое, и я не могу обидеть человека, не будучи уверена, что он не член семьи. Надо провести разыскания и установить возможные родственные связи. Я могу на тебя положиться?
— Разумеется, — кивнул Иннокентий Павлович.
— Вот его паспортные данные, — я протянула ему листок бумаги. — Когда я узнаю результат?
— Лизок, если бы мы были в нашем городе, я бы ответил: через два часа. А здесь… через два с половиной.
— Я всегда считала тебя человеком исключительных возможностей, — заверила я его.
Иннокентий гордо прошествовал к машине, а я вернулась в дом. Возле крыльца меня поджидали Мышильда, Евгений и Михаил Степанович, я с удивлением взглянула на предпоследнего и спросила:
— А ты куда?
— Обедать, — растерялся он.
— А шалаш уже построил? Я не намерена швырять деньги на ветер. Будет шалаш, будет и кормежка.
Евгений слабо развел руками, «мол, ничего не сделаешь, брат», и мы пошли обедать, а Михаил Степанович отправился воздвигать себе жилище.
После обеда мы продолжили работу, за это время Михаил Степанович возвел хлипкое сооружение из горелых досок и хвастливо указал на него. Я нечаянно задела жилище локтем, и оно рухнуло. Горестно возопив, предпоследний стал возводить его вновь, а Евгений Борисович помогал ему. В общем, все были заняты, это позволило всем трудиться самозабвенно и с полной отдачей, что не мешало нам чутко прислушиваться к шуму, доносившемуся с улицы: мы с нетерпением ждали Иннокентия Павловича с вестями о конкуренте.
Он потратил на изыскания значительно больше двух с половиной часов и прибыл уже ближе к вечеру, но пенять ему на такие мелочи мы не стали, тем более что лицо последнего сияло довольством и гордостью за проделанный им доблестный труд.
Иннокентий вошел на кухню, где мы ужинали. Михаил Степанович, лишенный обеда, теперь был тоже приглашен и восседал под иконой Спаса, выпятив грудь, точно ее украшал полный набор Георгиевских крестов, и с легким презрением взирал на Иннокентия. Шалаш был сооружен, и Михаил Степанович, безусловно, гордился не зря.
— Садитесь с нами, Иннокентий Павлович, — с повышенной лаской в голосе предложила я, уловив по его лицу, что в тыл врага он ходил не зря. Мы поужинали, накрыли стол к чаю, и только после этого я спросила:
— Что удалось узнать?
— Тебе известно, Лизок, что, когда я берусь за дело, секретов не остается, — усмехнулся Иннокентий. Михаил презрительно фыркнул, а Мышь придавила локтем его ладонь, да так, что он взвыл. Мышь вежливо извинилась, а мы смогли выслушать Иннокентия. — Итак, Солодкин Эдуард Митрофанович, мне удалось проследить родословную до прадедов. Ничего общего с вашей фамилией.
Иннокентий положил передо мной свой блокнот, открыв его на нужной странице, я водила пальцем по колонке незнакомых имен, а Мышильда сопела рядом.
— Никаких корней, — сказала она удовлетворенно, потом посмотрела на меня и озадачилась:
— Как же он узнал?
— Актерка, — вздохнула я, еще раз просмотрела список и задумалась над одним именем: «Кутейкина Ефимия Самсоновна. В 1900 году родила внебрачного ребенка, сына, и назвала его Гавриилом, отчество ему дали Дормидонтович. Между прочим, таково было имя нашего прадеда, который тяготел к вину, актеркам и белой горячке. В 1923 году у Гавриила родилась дочь Мария, которая, выйдя замуж, стала Солодкиной и в 1943 году родила сына Митрофана. Он и явился отцом нашего конкурента».
Я уже минут десять напряженно размышляла, а остальные не менее напряженно взирали на меня. Я выругалась, помянув чертей, и вышла на улицу. Бабка Клавдия вертелась под нашими окнами, ее уши настороженно торчали из-под белого платка.
— В ваших краях как бы звали ребенка с именем Ефимия? — с места в карьер спросила я. Бабка вытаращила глаза, а я продолжила:
— Например, Олимпиада — Липа, а Ефимия?
— Химка, — ответила бабка и даже порозовела от удовольствия.
— Точно, — вздохнула я и вернулась в дом. — Евгений Борисович, — обратилась я к хозяину. Вся команда по-прежнему хранила молчание и, затаившись, ждала, что будет дальше. — Где у вас поблизости междугородный переговорный пункт?
— На улице Третьего Интернационала, — бодро ответил он, сделав слабую попытку вскочить и выпятив грудь.
— Не будете ли вы столь любезны сопроводить туда Марию Семеновну?
— Зачем это? — насторожилась Мышильда.
— Химка-ключница. Прабабкина врагиня и стервец Гаврюха, — пояснила я. Мышильда сунула нос в блокнот и глухо простонала. Потом обреченно вздохнула и заметила:
— Чего ж звонить, и так все ясно.
— Позвони матери, уточни момент рождения. Ошибки в таком деле быть не должно.
Мышильда ушла в сопровождении Евгения беседовать со своей матушкой.
Так как семья — это святое, прабабка часто баловала деток воспоминаниями. Бабка бережно сохранила их и донесла до нас, а тетка — мать Мышильды, посоветовала ей навести в них порядок и все распределить по годам. Бабка с усердием занялась благородным делом, но так как писать воспоминания по лености не могла, то просто наговорила их на магнитофон. А уж тетка Анна записала, внеся кое-где поправки и ввернув собственные воспоминания. На сегодняшний день она считалась специалистом в этой области и потихоньку подготавливала себе замену, избрав в семейные летописцы меня.
Я горестно смотрела в чашку и молчала. Михаил Степанович с Иннокентием тоже молчали и время от времени вздыхали, выражая тем самым свое сочувствие. Очень скоро вернулась Мышильда и с порога заявила:
— Все точно. Химка и Гаврюха.
— Значит, родственник, — задумчиво сказала я.
— Ну… тут наверняка не скажешь, — взъелась Мышь на новоявленного братца. — Химка в девках родила…
— Будучи в услужении в нашем доме, — закончила я. — И из дома ее не выгнали. И отчество ребенок получил прадедово, а когда подрос, тоже был взят в дом… Яснее ясного, соседский жилец нам троюродный брат по деду.
— Ребенок был незаконнорожденный и потому не брат, — не сдавалась Мышильда. Мне очень хотелось с ней согласиться, но факты — суровая вещь, и я с печалью констатировала:
— Имеет право рыть.
— Момент. — Сестрица с прокурорским видом уселась напротив меня. — О кладе прадед рассказал только деду, остальных детей, как законных, так и прочих, на тот момент в городе не было. Как Гаврюха о нем мог узнать? Да еще, шельмец, план составить?
Я призадумалась.
— Бабка тогда жила у родственников, значит, в доме заправляла Химка и намерения прадеда угадала. Но конкретное место проворонила. Оттого-то в плане конкурента показана вся левая половина дома, начиная с флигеля.
— И после такого воровского способа получения сведений позволить ему рыть? — ужаснулась Мышильда человеческому коварству. — Даже если и троюродный, а это бабушка еще надвое сказала…
Я пребывала в нерешительности, оттого смотрела в потолок и ждала озарения свыше. Оно не заставило себя ждать.
— Он родственник, — хлопнув по столу ладонью, провозгласила я. — Прогнать его мы не можем. С этим ничего не поделаешь. Но так как сведения он заполучил воровским путем — копать ему не давать.
— Совершенно справедливо, — кивнула Мышь, протягивая мне руку, и мы скрепили решение рукопожатием. Перед лицом внешней опасности семейные антипатии были неуместны.
Мужики сидели за столом, выпучив глаза и совершенно окаменев. Самым окаменелым был Евгений, но, как ни странно, он первым пришел в себя.
— Вы вправду никого тут не тронете? — спросил он с опасливым сомнением.
— Ни-ни, — заверила Мышильда. — Все будет тихо, без шума и пыли.
* * *
Утром меня очень рано разбудила сестрица.
— Пойдем до жары поработаем, а уж потом позавтракаем. — Она пребывала в отличном расположении духа. Поиски клада продолжали свое благотворное действие на ее характер. Я собралась за пять минут, и мы отправились на пустырь.
Громкий храп из шалаша возвестил о том, что Михаил Степанович еще почивают. Мы подошли к фундаменту и ахнули: за ночь опять трижды рыли в разных местах. И это при том, что у нас имелся собственный сторож. Я рванула к соседской дыре и, оказавшись возле дома номер пять, заприметила возле палисадника бабку.
Ознакомительная версия.
