Ознакомительная версия.
— Будем выяснять твое происхождение. Семья — это святое. Если родственник — в дело возьмем, а если приблудный — так лучше сразу собирай манатки. Иначе мы тебя по соседству с кладом зароем. А пока к дому подходить не смей.
— Это несправедливо, — возмутился он. Не исключая окончательно, что передо мной родственник, я решила проявить добрую волю и готовность к диалогу:
— Ладно. По терновнику можешь шастать и даже копать. Но если я увижу тебя по эту сторону тропинки, считай, ты уже инвалид.
— Уяснил, гад? — набросилась на него сестрица. Эдик поднялся и понуро побрел к дыре, дважды с неодобрением посмотрев в нашу сторону. — Он нам все дело испортит, — продолжала кипятиться Мышильда.
— Не испортит, — заверила ее я, и мы пошли в дом.
— Что делать будем? — спросила сестрица. — Конкуренты наседают, а у нас даже плана нет.
— Нужны перчатки, — сказала я. — Жара вроде спала, приступим к работе.
— Копать? — обрадовалась Мышь, а я ответила:
— Крапиву дергать. Попробуем отыскать фундамент.
Перчатки по нашей просьбе приобрел Евгений и даже принял деятельное участие в борьбе с крапивой. Мы безжалостно выдергивали ненавистное растение с корнями, сваливали все в кучу, а Евгений относил это добро в дальний угол сада, стараясь поплотнее уложить возле дыры в соседском заборе. Вернувшись оттуда в очередной раз, он с хитрецой заметил:
— Посматривает.
— Кто? — не поняла я.
— Жилец, Эдуард то исть. Наблюдает. Один раз даже голову в дыру сунул.
— Вот ведь что делает, — возмутилась Мышь и с удвоенной энергией взялась за крапиву.
Работу мы закончили, когда уже смеркалось. К этому моменту удалось почти полностью освободить пространство, которое ранее занимал дом. Немного поползав на коленях, мы вскорости обнаружили фундамент, внушительный, каменный, старинной кладки. Для наглядности очертили его мелом. Таким образом, стал вырисовываться план дома. Мышильда принесла наш план, и мы попробовали разобраться, что к чему. Сразу же стало ясно — очень многое не сходится. Дом многократно перестраивался, и даже фундамент в нескольких местах был новый, кирпичный.
Дальнейшим нашим изысканиям помешала темнота. Мы вернулись в дом. Едва сели ужинать возле открытого окна, чтобы насладиться вечерней прохладой, а если повезет, то и соловья послушать, как под окном возникла бабка с востроносым хитрым лицом и заговорила:
— Борисыч, не твоих ли девок ищут?
— Кто? — ахнули мы, переглянувшись.
— Да мужик какой-то. Бродит по улице и орет блажью. Лизавету какую-то зовет. Гляньте, девки, может, ваш кто.
Мы поспешили на улицу. У калитки напротив притулился мужичок в белой панаме и в самом деле орал блажью: «Лизавета!» Даже в темноте и с приличного расстояния я узнала своего бывшего благоверного, поэта и исполнителя русских народных песен Самшитова Михаила Степановича.
— О, гения черт принес, — сплюнула Мышильда и с тоской добавила:
— На что он нам?
Я не могла вот так сразу найти применения талантам предпоследнего и вынуждена была согласиться с сестрицей, что визит его совершенно не ко времени.
Однако прежде всего гения следовало утихомирить, ведь все соседские собаки уже подняли жуткий вой, и это тревожило граждан.
— Михаил! — грозно окликнула я его.
Он отлепился от чужой калитки и нетвердой походкой направился ко мне, простирая руки и тихим повизгиванием выражая восторг от нашей встречи.
— Богиня, — проблеял он и рухнул мне в ноги. Скорее всего он просто не смог устоять на своих, но все равно вышло впечатляюще. Обитатели четырех домов по правой стороне и пяти по левой дружно ахнули, а собаки враз замолчали. — Богиня, — повторил Михаил Степанович и попробовал ухватить мою руку, но не дотянулся. Я сгребла его за шиворот и прислонила к крыльцу. Михаил легонько тюкнулся затылком и блаженно улыбнулся.
— Наркоз лошадиный, — заметила Мышильда и была права. Михаил Степанович был, как говорится, пьян в стельку.
— Ты зачем приехал? — сурово осведомилась я.
— За тобой, — пытаясь смотреть прямо, ответил он. — На последние средства. Рвался душой…
— Ясно, — вздохнула я. — Прикинул, что сотни надолго не хватит, и сюда поперся. Между прочим, зря — кормить не буду. А начнешь медведем реветь, так сдам в милицию, вот те крест, — с большим рвением я осенила себя крестным знамением.
— Не можешь ты поступить со мной столь бесчеловечно, — захныкал Михаил Степанович. В наш разговор тут же влез хозяин:
— Это кто ж будет-то, Елизавета?
— Супруг мой, бывший. Ныне алкоголик, а с этой минуты бомж. Деньги есть? — прорычала я.
— Нет, — радостно затряс он головой, — ни копейки.
— Надо его в дом занести, — хмуро предложила Мышильда, — не то он всей улице покоя не даст. А завтра, на трезвую голову, поговорим.
— Что скажешь, Борисыч? — обратилась я к хозяину.
— Заноси, — кивнул он. Я внесла супруга в дом и приткнула на табуретке. При свете лампы Евгений его разглядел и спросил:
— Где ж ты такого отхватила? Вроде как он тебе не пара вовсе?
— Да, завалященький мужичок, — со вздохом согласилась я. — Все ведь через доброту мою. Имею доброе сердце, оттого и грустно видеть людскую неблагодарность.
Мы сели за стол, подумали и с горя послали Евгения за водкой. Он быстро вернулся, и мы выпили по его маленькой, а нашей большой для снятия стресса. Михаил Степанович почуял водочный запах и ожил. Открыл левый глаз, потом правый и, вальяжно махнув ручкой, сказал:
— Наливайте.
— Я тебе сейчас налью, — рассвирепела Мышильда и хотела огреть его подставкой для чайника, но тут дверь распахнулась, и в кухню вошел милиционер в погонах капитана.
— Здрасьте, люди добрые. — Он снял фуражку и глянул в красный угол, а я замерла: неужели перекрестится? Капитан сложил руки под животом и радостно осведомился:
— Вечеряете?
— Проходи, Иваныч, — обрадовался хозяин. — Видишь, гости у меня.
— Вижу. Как говорится: гость — посланец от Бога.
Иваныч прошел, пристроив головной убор на вешалку, и сел за стол.
— Участковый наш, — пояснил Евгений, — Валентин Иваныч. Это Марья Семеновна, Елизавета Петровна и супруг ихний, не знаю как по имени. Только прибыл.
— Наслышаны, — степенно кивнул Иваныч, косясь на бутылку.
— Закусите с нами, — предложила я. Мышильда вскочила и подала гостю стопку. Мы выпили, а Михаил Степанович вновь открыл глаза и, увидев милиционера, завыл:
— За что, Лизавета?
— Утихни, гад, — зашипела Мышь.
— Ни в чем не виновен, — проблеял он, прижимая руку к сердцу. — Перед родной милицией, как на духу.
Я приподнялась и легонько шлепнула его по затылку. Эффект вышел неожиданный. Михаил затих, а участковый замер с вилкой в руке, моргнул, крякнул и сказал:
— Вот так девка…
— Да-а-а, — кивнул Евгений, — гренадер.
Минут через пять участковый смог отдышаться, выпив для ускорения процесса водочки.
— Надолго в наши края? — осведомился Иваныч, закусив капусткой.
— На весь отпуск. Марья, принеси паспорта слуге закона.
— Обижаете. Я же по-дружески заглянул…
— Дружба дружбой, а служба службой, — пропела Мышь, вручая ему документы. Он тщательно их проверил, списал данные в блокнот и с благодарностью вернул.
— Говорят, клад ищете? — спросил он с хитринкой.
— Ищем, — покаялась я. — Купец Калашников — прадед наш. В семье про клад много говорили, вот и пытаем счастья.
— Ага, — кивнул участковый, в его глазах прибавилось хитрецы, — тут многие ищут. Помешались на кладах.
— Отчего ж не поискать, коли есть охота, — дипломатично заявил Евгений. Михаил Степанович к этому моменту опять очнулся от легкой дремы и повел носом.
— Этому не наливать, — сурово сказала я.
— Елизавета, — с третьей попытки гневно произнес он мое имя, попробовал встать и что-то продекламировать, но Мышильда его перебила:
— «Волчица ты, тебя я презираю, ты, мерзкая, уходишь от меня».
Все уважительно притихли, а Михаил Степанович обиделся и выразительно надул губы. Выпив еще водочки, участковый удалился, а мы призадумались, что делать с моим бывшим супругом.
Оставлять его в доме никак нельзя — обживается он быстро, и завтра его уже не выгонишь.
— Надо вынести его в сад, — предложила сестрица. — Какая-нибудь телогрейка найдется, прикроем. Погоды нынче стоят замечательные, не околеет.
— У них организмы слабые, — напомнила я.
— Оставьте в кухне, — проявил человеколюбие Евгений, но мы решительно пресекли его благой порыв.
— В сад, — кивнула я и выволокла супруга на свежий воздух. Соорудив ложе из двух телогреек и старого полушубка, мы устроили бывшего под яблоней и вернулись в дом.
* * *
Солнечный луч, проникнув сквозь занавеску, слепил мне глаза. Я блаженно потянулась и позвала:
— Мышильда…
Сестрица, всегда злющая по утрам, ответила без энтузиазма:
Ознакомительная версия.
