— А к какому ты Николаеву приехала?
«Вопрос логичный…» — вздохнула еле слышно про себя Светлова. На самом деле ответа она на него дать не могла.
— Ну, скажем, — произнесла она вслух, — это тот единственный Николаев из всех Николаевых в вашей деревне, которого я не видела и с которым не разговаривала?
— Ладно! — вздохнула Елизавета Пафнутьевна. — Все равно ты уезжаешь и вряд ли вернешься.
«Это да! В этом предположении что-то есть!» — внутренне согласилась Аня, припоминая колья и вилы гостеприимных жителей Николаевки.
— Понимаешь, Анюта… Оська-то Николаев у нас вроде атеиста в Ковде был. Вся деревня верит в идолов, а Оська говорит: я этот.., как его.., материалист!
Вообще, когда Пафнутьевна решила быть искренней, она заговорила вполне грамотно и бегло, из чего стало понятно, что все ее «отседова» и «дак» не больше чем способ маскировки. Прием хитрой бабы, который она использовала, чтобы прикидываться темной неграмотной деревенщиной.
— Ему факты и аргументы приводят, а он ни в какую. Не верит — и все тут!
— Какие факты-то?
— Да вот, чем не факт. Вот у Николаевых из крайнего дома собака выла. Все ждали: кто помрет? А теща ихняя поросенка в рощу снесла. И все! Нет проблем! И не умер никто, и собака выть перестала…
— Сильная аргументация! — кивнула Светлова.
— Вот и мы о том же. А он все — нету и нет! Силы природы, говорит, стихия, случайности.
— А что, разве нет? — робко встала на защиту атеиста Николаева Аня.
— Вот тебе и случайности. Приезжает к нему этим летом баба из города. Жара, солнце палит. А она в капюшоне! На голову натянула — и не видно, кто.
Побыла недолго. В тот же день и уехала. А Оську как перекосило после этого.
— Как его конкретно перекосило-то? — попробовала уточнить Аня.
— Ну, сначала, вышел когда после ее отъезда, на улице я его тогда встретила. Взволнованный весь был, побледневший. А дня через два заболел! Да как! Сгорел за сутки. И врача из города, хоть он потребовал, позвать не успели.
— А вы позвали? — с сомнением в голосе поинтересовалась Аня…
— Дак не успели.
— Как не успели?!
— Дак…
— Лиза! — укоряюще заметила Светлова. — Может, хватит этих твоих «дак», говори нормально! Ну что ты заладила? Брось ты эти свои штучки! Не стесняйся: мы ведь с тобой после этих перебежек по огородам почти родными стали.
— Вот я и говорю! За сутки человек сгорел! Ты, Анюта, видела бы, что с ним было, не корила бы меня! Жар, потеет, а из пор вместо пота.., кровь! Я такой страсти и не видывала никогда раньше! Какой уж тут врач! У нас тут врачи неделю спустя, как человек помрет, приезжают.
Светлова передернула плечами.
— Ну, ясно дело! Мы все тогда и поняли сразу!
Ведьма приезжала! А ты когда после всего этого к нам пожаловала, мы, ясно дело, решили, что и ты… понятное дело.., из того же теста.
— И ты тоже так решила?
— Я — нет. Я-то вижу: ты живая.., не оборотень.
— Спасибо, — безо всякой иронии поблагодарила Светлова.
— А народ наш не разубедишь, ты уж извини.
— А на дереве все-таки почему он висит? Почему не похоронили по-человечески?
— Ну, ты не слушаешь, а я еще не все рассказала, не закончила. И не говорила бы ты тогда так обидно: «не по-человечески»!
— Ну скажи, скажи…
— Когда Оська понял, что конец ему, ну, он вроде как прозрел. И Николай Семенович настаивал…
— Какой Николай Семенович?
— Да Воробьев! Он у нас, знаешь, интеллигенция — все традиции возрождает. Это, говорит, древний обычай. Если не хочешь, чтобы демоны забрали в рабство.
— Какие демоны?
— Ну, те, которые после смерти похищают душу и вот мытарят ее, мучают….
— А, эти…
Лиза сообщила о демонах, как о чем-то само собой разумеющемся. И Светлова сделала вид, что тоже в курсе.
— Так чтобы избежать этого ужаса, надо последнюю милостыню отдать. Тогда не зарывают в землю, а относят на гору или на священное высокое дерево и оставляют зверям и птицам.
— И Осип Николаев согласился?
— А кому же хочется, чтобы в рабство к демонам?!
— Да, действительно, — согласилась Светлова.
— Ну вот. А та, в белом, что к нему приезжала…
Женщина, а может, и не женщина. Не видел ведь никто… Демон, может быть?
— Лиза… — осторожно, чтобы не обидеть искреннюю женщину, поинтересовалась Светлова. — И ты что, в это веришь?
— Ну… — Лиза пожала плечами. — Такая сейчас жизнь. Во что только не поверишь!
— Пожалуй, — согласилась Аня.
Тем не менее уезжала она все-таки не поколебленная в убеждении, что навестившая перед смертью Николаева женщина не была демоном.
Но тогда кем? Кем тогда была эта визитерша? Судя по всему, та же самая, что побывала в Амстердаме у Марион Крам и в Линибурге у Геннадия Олеговича Геца?..
И какая география! Что могло связывать столь разных людей? Крам, живущую в элегантном доме-барже на амстердамском канале, и жителя деревни Ковда, затерянной в глухих лесах? Деревни, так и не отказавшейся, несмотря на смену властей и режимов, от языческих обрядов.
— Они все вместе что-то натворили… — выдвинул предположение детектив Ладушкин. — В Амстердаме Марион Крам, в Линибурге Геннадий Олегович Гец… Плюс — житель деревни Ковда Осип Николаев.
— Что связывало столь разных людей?
Светлова повторила свой вопрос вслух. И Ладушкин незамедлительно на него ответил:
— Ну, допустим… Для этого им как минимум надо было где-то встретиться. Где?
— Вопрос!
— Поезжайте по второму адресу, к некоему Полоцухину, фамилию которого жена Геца тоже обнаружила в его бумагах, — сказала Аня. — Будем двигаться дальше. И, может быть, в этом движении обретем знание. Вы свободны сейчас от работы в агентстве «Неверные супруги»?
— Да..
— Ну, вот и поезжайте.
— Чем лучше — самолетом или поездом? — поинтересовался Ладушкин.
— Важное уточнение. Но клиент понимает, что время работает не на нас, и поэтому оплачивает самолет.
* * *
Адвокат Леонтий Фонвизин вернулся из Амстердама с новостями.
— Вам ничего, дорогая наследница! — Леонтий Фонвизин усмехнулся.
— Жаль… А кому «чего»?
— Это адвокатская тайна.
— Но ведь не от клиента же! А я ваш клиент…
— Видите ли, родственников у Марион Крам нет.
Одна как перст. Однако существует завещание. Все имущество предназначается одному-единственному наследнику.
— И кто же этот счастливчик?
— Мужчина.
— Вы меня заинтриговали. Голландец, русский?
— Русский.
— У него есть имя? — Аня устала от таинственности Фонвизина.
— Да.
— И вы мне его сообщите?
— Пожалуй… Некто Тегишев Игорь Багримович…
— Интересно, что могло их связывать?
— Ну, как показывает практика, все что угодно.
Да! Я ведь вам еще не сказал, Марион Крам — это она так себя назвала на немецкий лад, сократила для простоты. На самом деле ее звали Мария Крамарова.
— Интересно.
— Еще бы!
— Но если кому-то оставляют наследство, это значит, что к этому «кому-то» как минимум испытывают какие-то чувства? Родственные, дружеские…
— Знаете, когда речь заходит о завещателе, труп которого вылавливают темной ночью из амстердамского канала, можно предположить, хотя бы ради добросовестности и объективности, прямо противоположное.
— И что же это такое?
— Ну, скажем, одинокий человек не исключает возможности, что с ним может что-то случиться, и хочет, чтобы другой человек оказался, если завещатель покинет сей бренный мир при странных обстоятельствах, в поле зрения полиции. Как еще можно привлечь внимание к совершенно — в нашем случае — безвестному жителю города?
— Ну, написать какое-нибудь письмо и оставить его у нотариуса…
— Дли этого надо иметь веские основания подозревать, а если человек сам не уверен в собственных догадках? Если не хочу, мол, оскорблять тебя, дорогой, подозрениями, а так — на всякий случай! — про себя думай, подозреваю. А потом этот человек погибает… Ну, как бы мы еще иначе узнали об этом Игоре Багримовиче?!
— Пожалуй…
— Кстати, этот способ и элегантный, и коварный одновременно. Чисто женский, я бы так сказал. Такой, знаете, в стиле «вредная бабенка»… Вроде и последний привет, и… Как вы думаете, Анна, может быть, когда-то их связывали нежные отношения?
Была любовь, потом обида, разрыв. И вот такой последний привет. В память, так сказать, о прежней дружбе. А с другой стороны, это и конфетка с отравленной начинкой. Ведь к наследнику лица, погибшего насильственной смертью, сами понимаете, повышенное внимание.
— Леонтий, у вас ведь есть помощницы? Можно я поработаю вместо одной из них?
* * *
— Вы к кому? — мужчина, нечто среднее между консьержем и охранником, остановил Светлову даже не в подъезде элитного дома в Безбожном переулке, а еще на подступах к нему. Денек выдался не слишком хлопотный, и консьерж прогуливался возле дверей. (Парижский вариант: внимательная пожилая женщина в Москве модифицируется в усатого мужчину с крепкими плечами, ибо какая же пожилая женщина в состоянии преградить путь нежелательному гостю в столь крутые времена?) — Я к Тегишеву Игорю Багримовичу, — ответила Аня.
