Труда качала и качала головой, не в силах остановиться.
— Нет, — наконец охрипшим голосом с раздражением выговорила она. — Нет, не прекрасно. Ты сделал очень плохо.
И затем, не понимая сама, как такое случилось, ведь она поклялась себе никогда его не бить, Труда схватила сына за руки, рванула животом вниз на свои торчащие колени и выдала ему трепку, по ярости и силе ни в чем не уступающую штрафным санкциям Якоба.
— Если ты еще раз так сделаешь!.. — кричала она, — Хоть еще один раз!..
Закончить предложение она была не в силах. И остановилась тоже только тогда, когда он, жалобно стеная и визжа, скатился с ее коленей и, как полураздавленный червь, стал извиваться на полу.
Сначала Труда оставила его валяться на полу и принялась энергично надраивать кухонный стол до тех пор, пока не заболели пальцы. Затем подняла Бена с пола и потащила наверх по лестнице в ванную. Только раздев мальчика, она поняла, что его одежда испачкана не только кровью кошки.
На руках и предплечьях были бесчисленные царапины. Рубашка и штаны порваны в нескольких местах. Если бы не кусок мяса и потроха, Труда решила бы, что он валялся в зарослях малины в саду Гетры Франкен. На его спине она обнаружила красный рубец, тянувшийся поперек лопаток. Выглядело как след от удара кнутом.
Она засунула его в ванну, затем все царапины обработала йодом. Рубашку и штаны Труда сожгла в кухонной плите и попыталась разузнать, почему он повздорил с кошкой Хильды Петцхольд, зачем так жестоко разделался с животным и где, ради всего святого, раздобыл перочинный нож. Вещь была дорогой, к хозяйственным предметам никак не могла относиться. Но вытянуть из Бена хотя бы мало-мальски разумное объяснение ей не удалось. На каждый вопрос, тяжело дыша и дрожа, он отвечал: «Руки прочь».
Когда вечером Якоб и девочки вернулись домой и муж потребовал объяснения по поводу расцарапанных рук Бена, Труда сказала: «Он шатался в саду Герты и запутался в зарослях малины. Надеюсь, он получил хороший урок».
Якоб ей поверил, а Труда стала с ума сходить от страха, что случившемуся был свидетель. Подтверждением тому был рубец на спине Бена. Так высоко она его не била; кроме того, при наказании обошлась рукой.
В воскресенье после обеда сутолока у пролеска и у воронки стала еще более оживленной. Поиски взбудоражили полдеревни. Большинство жителей, желая утолить любопытство, отправились с семьями на прогулку. Однако никто не осмеливался приблизиться. Но поскольку со стометрового расстояния ничего значительного увидеть было невозможно, зеваки в конце концов начали отступление и, расположившись в кафе Рюттгерс, принялись обсуждать происходящее.
Бруно и Рената Клой с младшим сыном тоже уселись за один из столиков. Пятнадцатилетний Хайко хвастался важными свидетельскими показаниями брата. Он заявил, что именно показания Дитера Клоя послужили для полиции поводом начать поиски.
После выступления Хайко Бруно тоже затянул хвалебную песнь своему первенцу. Тогда один из гостей кафе не выдержал и задал вопрос: а не были ли важные показания Дитера Клоя о двух незнакомых молодых людях всего лишь ловким маневром с целью отвлечь полицейских, чтобы те не надумали пристальнее приглядеться к нему самому?!
Ни для кого не было секретом, что Дитер Клой проявлял весьма живой интерес к Марлене Йенсен. И не он один. Почти всю молодежь мужского пола деревни красивая девушка сводила с ума. В противоположность другим, остановившимся на исполненных тоски взглядах и двусмысленных замечаниях, как, например, Альберт Крессманн, не устававший повторять, что как-нибудь он охотно поиграл бы в прятки с малышкой кузиной Аннеты, Дитер Клой, истинный сын своего отца, шел напролом.
Всего три недели назад Мария Йенсен как раз жаловалась Tee Крессманн на назойливость юнца. Если дела так будут продолжаться, заметила Мария, ей придется самым серьезным образом поговорить с Ренатой Клой, чтобы та приказала своему старшему держать руки в карманах брюк, чтобы не приставать постоянно к молодым девушкам, которые с ним не хотят иметь никаких дел.
В деревне еще живо помнили о грехах молодости Бруно. Каждый знал, что свою жену, которая тогда не сразу решила в его пользу, Бруно завоевал в довольно-таки дикой драке. Как было принято у древних германцев, Бруно набросился на молодого человека, пылавшего страстью к Ренате и каждое воскресенье в Лоберге перед кафе-мороженым подносившего возлюбленной в подарок розу. Однако после того, как Бруно образумил ухажера, с романтикой было покончено, и горячая любовь его к Ренате, так сказать, внезапно угасла. Тот случай был еще довольно безобидным по сравнению с прочими.
Имелись и другие, посерьезнее. Никто не забыл, как в молодые годы, словно черт за бедной душой, Бруно всюду таскался за матерью Марлены Йенсен. И внушением с применением грубой физической силы его было не остановить. К сожалению, после сентября 69-го года, когда Якоб из полного пустых билетов ведра вытащил для Труды главный выигрыш на празднике стрелков, а Пауль Лесслер рассказал, как он, стараясь образумить, взял Бруно за грудки, ничего не изменилось.
В начале октября 69-го года Паулю пришлось отчитать Бруно снова. Всем другим ухажерам сестры Пауль однозначно предпочитал Эриха Йенсена. А Бруно Клой сильно мешал их зарождающимся отношениям. Парень не упускал ни одного удобного случая, чтобы не пристать к Марии, докучая ей своей назойливостью. В первый раз Пауль ограничился устным внушением. Во второй раз подкрепил его физическим воздействием. Несколько дней с синяком под глазом и вспухшей губой Бруно бродил по деревне и клялся в страшной мести.
А в один из вечеров в конце октября 69-го года на Марию было произведено нападение и девушку чуть не изнасиловали. Согласно официальной версии, какой-то тип в маске подкараулил Марию и потащил в ближайшие кусты. К счастью, кусты находились в саду старой Герты Франкен, и случайно прогуливавшийся в тот момент по проселочной дороге со своей овчаркой Хайнц Люкка успел предотвратить самое худшее. Насильник скрылся, но никто в деревне ни на минуту не сомневался, кто прятался под маской.
Тогда выдвигалось несколько версий случившегося. Хайнц Люкка немного опоздал и успел предотвратить только самое худшее. Только прервал акт насилия. Мария из стыда утверждала, что не узнала обидчика. И старый Клой немалой денежной суммой убедил Хайнца Люкку присоединиться к высказыванию девушки.
Теперь кухня сплетен вновь забурлила, хотя Бруно Клой и позаботился о том, чтобы пока у сына не прошли синяки после драки у дискотеки, тот держался подальше от деревни. Потому что, не зная в точности, кому Дитер обязан побоями, каждый житель деревни выдумал бы свою версию.
Между тем односельчане перестали уже верить в то, что увидят Марлену Йенсен живой. Только Тея Крессманн придерживалась прежнего мнения и была в полной уверенности, что девушка сбежала, желая устроить Эриху и Марии несколько бессонных ночей. Но Тея не нашла поддержки даже у собственного мужа. Рихард грубо объяснил ей, что она, как всегда, болтает всякую ерунду и нельзя с двух чужаков снять подозрения только потому, что единственный важный свидетель сам не особенно чист.
Высказавшись явно с лучшими намерениями, Рихард Крессманн добился противоположного эффекта. Выражение «не особенно чист» стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Бруно Клоя. У мужчин чуть не дошло до драки, но Рената второпях оплатила пирожные и кофе, взяла Бруно за руку и вынудила его покинуть кафе.
Бруно просто кипел от злобы. И когда на улице Рената, не в силах сдержаться, спросила мужа: «А где, собственно говоря, ты сам был в прошлую субботу?» — несколько гостей, оставшихся в кафе, увидели, как Бруно неожиданно размахнулся и ударил жену по лицу. Рената расплакалась, и пятнадцатилетний Хайко погрозил отцу кулаком. Затем Хайко взял Ренату за руку и пошел с ней в одном направлении. В то время как Бруно постоял еще несколько секунд на месте, а затем, широко шагая, исчез в противоположном направлении.
* * *
В это время Бен еще находился в своей комнате. Сначала он был абсолютно спокоен. После того как Якоб с банкой и биноклем покинул комнату, Бен несколько часов поспал. Затем Труда позвала его обедать. Когда, поев, он захотел уйти, она его удержала: «Не сегодня, Бен».
Если бы Бен захотел, он мог бы легко высвободиться из ее рук. Однако причинить боль матери было все равно что самому себе нанести раны. Никто не ударит руку, которая кормит. И хотя отец считал его отношение к матери любовью, оно было скорее инстинктом, стремлением к выживанию.
Потом он мог бы уйти, когда она освободила его руку. Раньше Труда часто говорила: «Не сегодня, Бен» или «Сейчас ты должен остаться со мной».
Не обращая внимания на слова матери, он всегда уходил. Однако сейчас здесь сидел отец. А Бен никогда не терял уважения к кулакам Якоба. Он так никогда и не смог понять, что сила в них постепенно убывает.
