— Ишь ты, «акт творчества», — засмеялся Лобанов. — Ну, соверши, соверши, если ты такой ученый.
Сергей, улыбаясь, развел руками:
— Я же говорю, наука только зарождается. В идеале будет так: возникла новая задача, ты принимаешь некое лекарство, действующее на определенные мозговые центры, и к тебе вдруг приходит вдохновение, приходит, открытие. Представляешь?
— Ну, это через сто лет, — махнул рукой Лобанов. — А я вот где-то про Чайковского читал. Он говорил: вдохновение — это такая гостья, которая не любит ленивых. Садись работай, вдохновение и придет. Это, брат, пока вернее будет.
— Что ж. Давай, как Чайковский. — Сергей с усилием потянулся. — Может, что и придет. Значит, первая цепочка выглядит так…
Он взял лист бумаги, нарисовал несколько кружков и соединил их стрелками. Потом в одном кружке написал: «Иванова, исчезла», во втором: «Горлина, снотворное», в третьем: «Поезд, снотворное», в четвертом: «Его паспорт, мошен.», в пятом: «Пасп. от Семен., мошен.», в шестом: «Семенов» и над стрелкой, ведущей к нему, поставил вопросительный знак.
— Вот тебе первая цепочка. Так?
— Так. Только вопросительный знак тут не нужен. Паспорт-то от Семенова пришел, это же точно.
— Допустим. — Сергей, поколебавшись, зачеркнул вопросительный знак. — Теперь вторая цепочка…
Он снова нарисовал кружок и написал: «Чел. на вокзале», потом провел стрелку ко второму кружку, где написал: «Девушка в бел. шуб.», и провел стрелку к следующему кружку: «Семенов» и от него провел стрелку к первому, над которой тоже поставил вопросительный знак.
— Опознание все-таки неточное, — пояснил он.
— Согласен, — кивнул Лобанов. — Но почему ты думаешь, что он следил именно за девушкой? Там были и двое приезжих с тяжелым чемоданом. Что-то было в этом чемодане… И поезд из Средней Азии, не забудь.
— Что ж. Цепочка и в этом случае не рвется, а удлиняется на одно звено: он следил за чемоданом, а чемодан встретила девушка. Вот и все. А он из Средней Азии, ты прав…
— Да. И все это за один день… — задумчиво произнес Лобанов. — А на следующий день в городе, на рынке, — он сделал ударение на последнем слове, — появляется гашиш.
Сергей настороженно взглянул на друга.
— Впервые?
— Впервые, — утвердительно кивнул головой Лобанов и медленно перечислил, загибая пальцы: — Поезд из Средней Азии… Чемодан… Гашиш на рынке, где торгует Семенов… Пацаны, которые его уже курят… А? Тоже цепочка?
— Пожалуй. — И Сергей неожиданно предложил: — Пойдем-ка потолкуем с этим Валькой?
Уже в коридоре Сергей вдруг вспомнил, что не узнал у Жаткина, был ли тот в аптекоуправлении. Он даже остановился на миг, собираясь вернуться в кабинет, но потом решил, что тот, скорее всего, не успел еще что-либо узнать, и двинулся вслед за Лобановым.
В большой светлой комнате за одним из столов расположился Храмов. Напротив него как-то неловко, боком, сидел бледный вихрастый паренек лет пятнадцати в расстегнутом сером пальто, на тонкой шее болталось скрученное в жгут старенькое кашне. Глаза его, темные и испуганные, смотрели на Храмова, пухлые в трещинках губы заметно дрожали. Больше никого в комнате не было.
При виде входящих Храмов поднялся со своего места. Вслед за ним вскочил и паренек, комкая в руках шапку. Он оказался худым и очень высоким, выше Храмова, и от этого выглядел еще более жалким.
— Продолжайте, — махнул рукой Лобанов. — Мы послушаем.
И они с Сергеем сели за соседний пустой стол.
— Ну, Пановкин, — строго сказал Храмов, опускаясь на прежнее место, — ты все понял?
— Понял, — еле слышно ответил тот, опуская голову.
— И про свою ответственность понял?
— Понял…
— Время я тебе дал подумать?
— Дали…
— Вот видишь, все как положено, — удовлетворенно заключил Храмов и уже с укором продолжал: — А ты мне свой поступок не объяснил как надо. Поэтому я тебя еще раз спрашиваю: зачем ты ту заразу купил?
— Просто так…
— Неразумно объясняешь…
— А разумно это не объяснишь…
Сергей с интересом посмотрел на паренька, потом на Лобанова, и друзья, поняв друг друга, улыбнулись.
— Вот и выходит, — строго сказал Храмов, — что парень ты неразумный, то есть глупый. Понятно?
— Понятно…
— Отец тебя, видно, мало порол. Вот и вырос до неба, а ума не набрался.
— Он меня никогда не порол. — Губы паренька вздрогнули от обиды, и он метнул враждебный взгляд на Храмова.
— Оно и видно, что не порол, — все тем же строгим и ровным голосом произнес тот. — Подойдем тогда с другой стороны. У кого купил?
— Не знаю я его.
— Знаешь, Пановкин. Я тебя не тороплю. Подумай. Сообрази. Я тебе, кажется, про ответственность говорил. Говорил я тебе про ответственность?
— Говорили.
— Ну вот и соображай. Тебе же лучше будет, если скажешь.
— Не знаю.
— Я тебя не тороплю, Пановкин, — с угрозой предупредил Храмов. — Я тебя соображать призываю.
— Не знаю, — упрямо повторил паренек, опустив светлую вихрастую голову.
— Одну минуту, Николай Степанович, — не вытерпев, вмешался Сергей. — Разрешите мне поговорить. — И он обернулся к Лобанову: — Не возражаешь?
— Давай, — согласился тот и сказал Храмову: — Выйдем-ка, дело одно есть.
Они вышли из комнаты.
— Ты, Валя, учишься или работаешь? — спросил Сергей.
— Учусь..
— В каком классе?
— В восьмом.
— А потом работать пойдешь?
— Не. Дальше буду учиться.
— Сам решил или отец заставляет?
— Сам. А отец у меня хороший, — с вызовом произнес паренек.
— Где он работает, отец?
— Сообщить хотите?
— Кому? — пожал плечами Сергей. — У нас ведь твой адрес есть.
— На работу. Чтоб опозорить.
— Это отца-то?
— Ага. Что плохо воспитывает.
— Ты, кажется, не хулиган и не вор. Ни тебя, ни отца позорить не за что.
— А что купил?…
— Вы за этим и на рынок пришли?
— Не. Мы корм для рыб пришли покупать.
— Ну вот видишь Где же работает отец?
— На заводе, лекальщик он, шестой разряд имеет, — в голосе паренька прозвучала гордость. — Портрет его на заводской территории выставлен.
— Знатный у тебя отец.
Сергей не спеша закурил и, помедлив убирать сигареты, спросил:
— Куришь?
— Не. В детстве курил, бросил.
Паренек явно оттаивал, говорил уже свободно, даже бойко, и без всякого страха глядел на Сергея.
— Молодец. Сила воли есть. А я вот никак бросить не могу.
— У вас работа нервная.
— Это верно, — вздохнул Сергей. — Вот хоть случай с вами. Преступления вы, конечно, не совершили. Вред только, огромный вред для здоровья. Но ты, допустим, парень с головой. Попробовал… А кстати, приятно показалось?
— Не. Голова кружится. Знаете, медленно так, как в тумане, кружится. И вкус какой-то сладковатый.
— Другому, может, и понравится?
— Ну, я соображаю, что к чему. А вот Гошка… Ну, он совсем пацан. Говорит, давай завтра еще купим. Я ему кулак дал понюхать. Во, говорю, если — купишь.
Сергей рассмеялся:
— Думаешь, подействует?
— А как же? Мы с ним дружим.
— Вот, Валя, в чем опасность. Всем-то кулак понюхать не дашь. Значит, как их, дураков, спасать?
— Торговлю запретить надо.
— Правильно. Запрещена. А дальше?
— Дальше?… Ну, штрафовать, что ли, кто торгует.
— Штрафовать? — улыбнулся Сергей. — Вот, допустим, на тебя бандит напал. Кошелек с получкой отнял и ножом два раза ударил. Его тоже штрафовать?
— Сравнили…
— Правильно. Сравнение не подходит. Рана может зажить, человек здоровым станет, из другой получки дела свои поправит. А вот если курить ту заразу начнет — нервное расстройство и в конце концов гибель верная — раз. Все получки на это пойдут. А когда не хватит, преступление человек совершит, чтобы деньги достать. Это — два. А три — приятелей втянет, их погубит. Ну-ка, сравни, что опаснее.
Сергей сам не заметил, как голос его задрожал.
— Да, — тихо ответил Валька. — Это вы верно…
— То-то и оно. И другое учти. Грамм один в той закрутке, что он вам продал. А взял рубль, так? Выходит, тысячу он с килограмма имеет. Ну, половину он отдаст тому, кто этот килограмм ему привез. А вторая — его? Он тебе какой хочешь штраф уплатит и доволен будет. А сам-то небось не курит. Сам здоровый небось.
— Ага. Здоровый. И рожа красная, — уже со злобой подтвердил Валька. — Сажать такого надо.
— Верно. Но сам-то он к нам не придет: «Сажайте меня». Его надо найти.
— А вы на рынок пойдите. Он там. Я сначала не хотел говорить. Ну, в общем, боялся. Но раз такое дело… Он у пивного ларька торчит. Так и сказал нам: «Если еще надо будет, приходите». Он в ватнике черном и в сапогах. Его Сенькой зовут, Коклюшный.
— Это точно, Валя?
