– Ты мне тут дуру не гони! – зарычал на него Саня. – Еще раз вякнешь что-нибудь на вашей тарабарщине – я тебе нос отрежу. Понял, нет? Ты, тварь, сейчас не у себя в Черножопии, а у меня в гостях, в России-матушке… Хотя кто вас, блядей, сюда-то звал? Гости сраные… Так кто такой Самвел?
– Началник… Балшой чэловэк…
– Кто он конкретно, чурек недоношенный?.. Фамилия? На какой должности?.. Бизнесмен, может?
– Э-э-э, нэ знаю. Нэ видал…
– А врешь, шисенок… – усомнился Славкин, но неожиданно оборвал допрос, будто потеряв к пленнику всякий интерес. – Ладно… Это только время зря терять. – И, помолчав немного, поднявшись на ноги, обернулся к Мостовому: – Сколько, Андрюх, точно до Зареченска?
– Тридцать семь.
– М-да… Маловато… У нас в запасе, думаю, минут двадцать, не больше… Иван Степаныч, собирайся скоренько. Поедешь с нами. Тебе здесь тоже нельзя больше оставаться. С собой бери только самое необходимое. Деньги, документы… Сам знаешь… А у тебя вообще есть где надежно отсидеться?
– …К сыну… могу, – немного подумав, отозвался старик.
– М-м-да… Не особо-то годится… Да ладно… Пока с нами, а там посмотрим. А машина у кого поближе?
– У Витьки Фесуненко. Он егерь бывший. Да я не знаю – на ходу ли? Он же квасит почем зря… Есть еще у Петра Шепитька «Тоётка» старая. Но он навряд ли согласится. Куркулина еще тот…
– Ничего, бать, а мы его попросим… Ласково… За это не волнуйся, – рассеянно проговорил Санек и тут же резко подобрался: – Все. Метнулись! Время…
Пока они с дедом носились по хате из угла в угол, наскоряк собираясь в дорогу, Славкин спеленал пленника по рукам и ногам. А потом еще безжалостно стянул в какой-то скверный бублик. Плотно забил ему рот грязной тряпкой. Оттащил куда-то за угол бани. Мостовому не совсем понравился проведенный другом чересчур короткий и, на его взгляд, невразумительный допрос. Он бы, наверное, все-таки попытался дожать «языка». Да и вопросы задал бы другие. Выяснил бы, к примеру, «как долго вообще вся эта слежка продолжалась?» И «зачем?» Но вмешаться так и не решился. Рассудил здраво: «Саньку видней… Он же спец по этому делу… Да и времени в обрез…»
Перелезли через плетень и пошлепали огородами в сторону дома Шепитько. Не то что бежать, а просто передвигаться в сколько-нибудь быстром темпе совсем не получалось. На практически свежей пахоте ноги постоянно разъезжались, да и уже через минуту на ногах повисли «тонны» липкой грязи.
Когда отошли от хаты на пару сотен метров, Славкин спохватился:
– Вот же, блин! Зажигалку на столе забыл!
– Да и хрен с ней, Сань. У меня же есть, – недоуменно глянул Мостовой.
– Нет, Андрюш, она же памятная. Еще с Афгана… Вы бегите, а я мигом догоню.
– Саня?! – остановившись, подозрительно воззрился на него Андрей.
– Ну, ты чего? – хмыкнул Славкин. – Подумал что плохое? И зря, старик… Ты за кого меня считаешь?
И Саня действительно очень скоро их нагнал. За пять минут, не больше, обернулся. К дому хохла подходили уже втроем.
Никакого звонка у ворот этого Шепитько, конечно же, не было. Его роль исправно выполнял намеренно посаженный хозяином на слишком длинную цепь сенбернар – злобный до предела, размером с двухгодовалого теленка. Весь в репьях и колтунах слежавшейся, свалявшейся длинной шерсти. Стоило мужикам приблизиться, как он тут же метнулся к забору, ударил в него тяжелыми мощными лапами и, навалившись грудью на низкую калитку, зашелся грубым утробным лаем. Подошедший первым Славкин невольно отпрянул, отступил назад. Васькины клыки хищно лязгнули в каких-то сантиметрах от его лица.
Прошло не меньше двух минут, пока в приоткрытую дверь осторожно не выглянула голова хозяина. Он цыкнул на собаку, помедлил и бочком, явно нехотя, вылез на крыльцо – коротконогий, седовласый мужичонка в накинутой на плечи засаленной залатанной, давно уже бесцветной душегрейке. Постоял, близоруко щурясь, закрываясь рукой от солнца. И только потом спустился по ступенькам и мелкими шажками подошел к калитке.
– Дивысь, яки людины?! – радушно заблажил Шепитько, берясь за щеколду. – А я, як байстрюк у хати сижу. Ничого соби не бачу…
– Здоров, Петро, – приветствовал его Семеныч и через силу выдавил: – У меня к тебе… дело есть.
– Мабудь, до мене пидемо? – проигнорировав приветствие, спросил его хохол. Но калитку так и не открыл. Замер в полуметре, переминаясь с ноги на ногу. – А шось таке, диду? Яко ж таке дило?
– Отвезешь нас в город?
– Та ж ни, ни як не можно, – пробормотал Шепитько, потупившись, и разом озаботился: У мене ж и бензину немае ни крапелюшечки… Та и жинка моя знов-таки недугувати… Я так розумию, що вам до Витьки треба…
– До какого Витьки, Петро? – нетерпеливо перебил его старик. – Ты же знаешь, как он ездит? Раз в год, когда случайно протрезвеет. Да мы ж тебе заплатим…
– Та ни, ни… – уперся рогом Шепитько. – Я ж тоби кажу, батько, – ни як не можно… Та мене ж и грошив ни яких не треба…
– Подожди, Иван Семеныч, – не выдержав, вмешался Славкин и, отстранив старика, пошел к калитке: Як же ж тоби не треба, дядько? Це ж для кожниго чоловика дуже потрибна риччю… А ось ми зараз удвох тихенько побалакаем. А раптом домовимося, – сказал и, хитро подмигнув хохлу, приблизился к нему вплотную, цепко ухватил за полу душегрейки и, перегнувшись через калитку, что-то быстро зашептал ему на ухо. «Ну вот же клоун? – вспомнив сцену на вокзале, ухмыльнулся Мостовой. – Любит посекретничать…
Совещание должно было начаться еще пять минут назад, но работники прокуратуры, в отличие от своих «коллег» из РОВД, назначенные в состав оперативно-следственной группы, все еще поодиночке продолжали стекаться в кабинет Сазонова. Громко переговариваясь между собой, они рассаживались на стульях у стены. Андрей Степаныч сидел за столом, склонившись над «филькиной грамотой» – набросанным вчерне планом следственных мероприятий. И только изредка поверх очков в тяжелой роговой оправе поглядывал на коллег с вполне добродушной ехидцей: «Вот же бедлам устроили, паршивцы!.. Ну, правильно – это ж не у прокурора… Там бы рдели, что девицы непорочные. Муху б слышно было…»
Последним, как обычно, в кабинет прошмыгнул запыхавшийся и разобранный на части Саша Комов. Его патологическая неспособность приходить на планерки вовремя давно уже стала притчей во языцех.
– Можно начинать, Андрей Степаныч, – доложил Илья Каморин – старший по возрасту среди входящих в группу оперов. – Все в сборе.
– Добро, – удовлетворенно крякнул важняк. И, сняв очки, сосредоточенно потер костяшкой пальца переносицу. – Тогда и начинай, Илья Михалыч, коль сам назвался…
Каморин медленно, с достоинством, поднялся на ноги, но Сазонов махнул рукой – сиди, мол. Нечего мне тут ненужный цирк устраивать.
Неожиданно ожил лежащий перед Сазоновым телефон. Андрей Степаныч пристально поглядел на дисплей и только тогда, надавив на клавишу приема, поднес к уху.
– Зайди-ка ко мне. Срочно, – раздался в трубке озабоченный голос прокурора. – Прямо сейчас. Давай. Жду.
– Перекур на пару минут, – объявил Сазонов, убирая в сейф бумаги. – Только здесь, мужики, попрошу всем скопом не дымить… Нечего мне здесь вигвам устраивать…
– Ты как там, Андрей Степаныч? Всех уже озадачил? – быстро выдохнул Степанчук и, не дожидаясь ответа, ошарашил подчиненного: – Вот и не спеши… пока… У тебя же есть над чем работать… Разбой, бытовуха на Зеленой… Что там еще? Самострел на новостройке… Да мало ли…
– А как же…
– Я же говорю тебе – не спеши… С Сукоткиным пока ничего еще не ясно… Ни-че-го… Скорей всего – вообще сбросим это дело по месту происшествия в Октябрьский РОВД… Все к тому идет… Да и действительно – трупа нет, подследственность не наша… Баба с возу, так сказать… Понял меня? А?
– Ясно, – рассеянно кивнул Андрей Степаныч. – И что… вообще?
– Я разве говорил – вообще? – недовольно буркнул прокурор и поморщился, будто сдуру жеванул здоровенную дольку горького грейпфрута. – Нет, конечно… И этим тоже занимайся… Но только спокойно и без лишней спешки… Никто нас больше никуда не гонит… Понял?
«Понять-то понял… Не тупой, – выйдя от прокурора, проворчал Сазонов себе под нос. – А что тут понимать-то? Яснее ясного. Поставили на Тоше жирный крест… А может, и по щедрости душевной уже и лоб ему зеленкой намазюкали…»
«Так это же и к лучшему? – продолжил размышлять Андрей Степанович, неспешно, черепашьими шажками спускаясь по лестнице. – Покрутят в РОВД ни шатко ни валко и, как обычно, спишут это мутное дело в разряд бесперспективных. Одним глухариком побольше – невелика беда… Да и мстюга этот, глядишь, и выскользнет… Кому он нужен – по большому счету?..» Последняя мысль была абсолютно крамольной. И Сазонов это прекрасно понимал.
Что-то странное происходило с ним в этот раз. Впервые за все долгие годы работы на следствии ему совершенно не хотелось браться за новое громкое дело. Не хотелось биться над ним, доводить до победного. Так, чтобы никаких потом возвратов на ДС[25], никаких позорных оправдаловок. Не хотелось потому, что в мозгах царила полная мешанина.
