— Да нет, — ответил следователь. — Если здоровье есть, прямая дорога на следствие!
— Что же! Следователем поработать — дело полезное. Ну, а потом, если не клеится или душа не лежит, что, отпускают?
— Отпускают.
— Препятствий не чинят, значит?
— Нет. Не чинят.
— Ну и ладно. Ты не думай, это я так спросил. Пойду я, пожалуй. Всего! Да, адресок тебе оставлю.
Семакин достал блокнот, вырвал лист, что-то написал на нем и протянул Попову.
Следователь взял бумажку, прочитал: «Пеклеванов Виктор Анатольевич, проживает Киевская, 34, комната № 106, комендант общежития фарминститута».
По дороге из облпрокуратуры Семакин зашел в скверик, сел на лавочку, на которой сидел когда-то с Филимоновым, задумался. «Что же теперь Попов делать будет? Может, выправится, молодой еще. Так он парень неплохой — простой, душевный. Если просто хватки нет, это ничего, дело наживное. А если он про человека, как про это дело, позабудет когда-нибудь, тогда беда. Тогда уж лучше уйти сразу. Как это он — взял, сунул дело в сейф, и хоть трава не расти! А сколько в нем, в этом деле, судеб сплелось! Стервятнички, ничего не скажешь! Точно Филимонов тогда сказал: жжет им земля пятки, прыгают по ней, пока не попадутся.
Странно, однако, как одно преступление другое за собой тащит. Не наделай тогда дел банда Чибиса, и нынешнего дела не было бы. Вот как получается. Вроде двойной узел какой-то».
Семакин встал со скамейки и отправился в управление: работы было еще по горло.
А Попов в это время перешагнул кабинет старшего советника юстиции Галанина и положил перед ним лист бумаги.
— Что это? — спросил Галанин.
— Подпишите, Андрей Ильич, — сказал Попов. — Заявление об уходе. Я ухожу со следственной работы.
Начальник следственного отдела внимательно посмотрел на него, указал на стул напротив:
— Садись. В чем дело?
— Да так. Не получается из меня следователя.
— Это почему же? Переживаешь небось, что макуринское убийство раскрыть не можешь?
— Убийство Макуриных раскрыто.
— Вот как? — удивился Галанин. — Что-то не понимаю я тебя.
— Убийца супругов Макуриных, некий Пеклеванов, установлен инспектором ОУР УВД капитаном Семакиным и сотрудниками Кучинского райотдела. Я к этому не имею ни малейшего отношения. Подпишите заявление.
— Во-он оно что, — протянул старший советник. — Эх, Юра. Помнишь, был у нас разговор, когда я тебе дело по взяткам давал? Еще подумал тогда: откажешься или нет? Правоту свою будешь отстаивать или нет? А ты — ни то, ни се: я, мол, и сам не верю… За свои-то дела драться надо, а не мямлить. Если бы ты на своем настоять сумел тогда, я бы нашел, кому эти взятки сунуть. Не нашел бы, покряхтел да сам взялся! Вот ведь как оно получилось. И заявление на стол сразу. Охо-хо…
— Сейчас подпишете, или попозже зайти?
— Ты погоди. Во-первых, вот что: формальных оснований для увольнения у меня нет. Тем более сейчас, когда дело раскрыто. Во-вторых, зря уж ты так себя казнишь, и твоя заслуга кой-какая есть. Разве не ты надумал землю прибором щупать? С газетой верно решил. Капитану Семакину архив предложил проверить! Так что зря, зря ты так сразу. Другое дело, что совесть у тебя есть свою вину признать, о которой, можно сказать, кроме меня, тебя да капитана, и знать никто не будет! Это хорошо, Юра! Урок ты добрый получил, всю жизнь можно оглядываться. Следственная работа — она, брат, совестливая! Страшно, когда следователь за бумажками людей видеть перестает. Был у нас семь лет назад в отделе случай такой. Ты лесочек, что за кинотеатром «Луч» расположен, помнишь? Так вот, произошло в этом лесочке несколько изнасилований. Через этот лесок дорога со швейной фабрики проходит, женщины со второй смены домой идут. Представляешь? Шум, звонки, письма. Уходить со второй смены боятся — там и ночуют. Всю милицию на ноги подняли. Поручили мы это дело Саше Литваку, ты его не знаешь, стал он расследовать. Приводят к нему как-то парня — задержали в лесу, на тропочке, недалеко от «Луча». Парень, по приметам, что потерпевшие описывали, похож вроде: черненький, худощавый. Судим дважды. Под надзором. На допросах мнется: мол, гулял, то, се. Подозрительно себя ведет. Литвак проводит опознание. И что бы ты думал? Опознают! Прямо на него указывают — этот, мол! Правда, одна женщина категорически не опознала. Может, не разглядела, мало ли, бывает. Саня парня арестовал. Вынес постановление, получил санкцию. Все! Раскрыл! Парня в тюрьму отправил, давай другие следственные действия по делу проводить. А через неделю после ареста — опять в том лесочке изнасилование! Так ты знаешь, когда Литвак об этом узнал, страшно на него стало смотреть. Словно огнем его внутри опалило. Я не знаю, чем этот человек жил, пока мы настоящего преступника не задержали, а как задержали, сразу заявление принес. Я подписал.
— А как же с опознанием?
— А вот так. Бывает. Здесь на уйму моментов надо поправку брать: и на темноту, под осень дело было, и на состояние до смерти перепуганной женщины, и на некоторое внешнее сходство — тоже штука нередкая! Каждый четвертый, наверно, худощавый да черненький, тебя хоть взять.
— Что же он в лесу делал?
— И тут интересная штука получилась. Раньше, еще до того как парень второй раз в заключение попал, была у него девчонка. Когда его осудили, она вышла замуж. Освободился — снова встретил ее, и закрутилась у них опять любовь. А потом не знаю, что у них получилось, она отказалась с ним встречаться. Он мучился, мучился и пошел ее со второй смены встретить. А после — знал ведь, чем ему это грозит, — все равно никому не сказал, чтобы замужнюю женщину не позорить. Это уж когда Литвак с открытой душой к нему подошел, он все выложил. Вот так-то, Юра. А Сашка теперь юрисконсультом в овощторге работает. До сих пор не может своего позора забыть. Ладно! Теперь посматривать за тобой буду. Да ты и сам смотри. Не маленький, верно? Ну что, погодим с заявлением?
— Погодим! — Попов перевел дух, улыбнулся.
— Тогда все. Иди работай!
С шумом захлопнув дверь, Пеклеванов вошел в кабинет проректора института по хозчасти.
— Насчет труб вызывали?
Сидящие за длинным столом оперативники встали, грохая стульями, и моментально передислоцировались: двое встали к окнам, один — у дверей. Самый здоровый громоздился за спиной Пеклеванова, широко расставив ноги. Проректор кивнул Семакину и вышел из кабинета.
Пеклеванов удивленно огляделся:
— Это еще что? Не понял, прошу объяснить.
— Объясняется все очень просто, — тихо сказал Семакин. — Вы задерживаетесь, Пеклеванов, по подозрению в убийстве двух человек, имевшему место третьего июня сего года.
Пеклеванов напрягся, сглотнул.
— С ума вы, начальники, все сошли, видать. — Он покосился на стоящего у двери. — Вот так живет человек, живет себе, никого не трогает… Это кто же вам, товарищи, такие права дал? Вы не думайте, я законы не хуже вашего знаю. Чуть не свалился с испугу, — нервно засмеялся он. — Полегче с шуточками такими.
Он хотел сесть, но Семакин, побагровев, рявкнул:
— Встать!
У Пеклеванова набухли желваки.
— Я с вами, Пеклеванов, дискутировать не собираюсь, — все еще пламенея лицом, жестко сказал капитан. — Не хотите признаваться — не надо. Без этого доказательств хватит. В соседнем кабинете следователь допрашивает студента, который дал вам циан; вы им хотели якобы крыс в общежитском подвале травить, так? Второе: по фотографии вы опознаны шофером, который вез вас на станцию в ночь с третьего на четвертое. Я не сомневаюсь, что он вас и так опознает, здорово запомнил, говорит! Третье: мы сверили отпечатки с вашей дактокарты с отпечатками, обнаруженными на лопате, найденной в огороде. Может, хватит? Учтите, поскольку преступник задержан, настоящее следствие только начинается. И еще доказательства найдем, будьте уверены!
В кабинет на цыпочках вошел Попов; прокравшись к столу, сел рядом с Семакиным. Посмотрел на него: ну как? Тот качнул головой: давай!
— Будем знакомиться, Пеклеванов, — произнес Попов. — Я буду вести следствие по делу об умышленном убийстве с отягчающими обстоятельствами. Теперь я должен допросить вас в качестве подозреваемого. Желаете давать показания? Возьмите стул, сядьте.
Пеклеванов сел, весь как-то обвис на стуле. Молчал, глядя в пол. Семакин переглянулся со следователем, и — вкрадчиво:
— А зачем ему молчать? Ну куда ж ему деться-то, ну куда, ведь против фактов он не попрет. Ему теперь одна надежда: только на полное признание, иначе совсем труба дело. Чего молчишь? Уснул, что ли?
Пеклеванов встрепенулся, поднял глаза.
Показания подозреваемого Пеклеванова
— Да. Обложили. Угораздило меня две эти мелочи упустить — лопату не обтер, да шофера, собаку, не прирезал. А хотел ведь! Только дунул он от меня: почуял что-то, видать. Всегда наш брат на таких пустяках сыплется. Как вы меня нашли? Ну, это я подумаю, теперь время будет. Ладно, попутали, темнить не буду. Вам с какого времени рассказывать начинать?
