— В каком смысле? — спросил я отстраненно и попробовал было освободить руку. Но не тут-то было. Она держала её так, будто это было последнее, что осталось ей в жизни.
— Ты почему ушел из дома?
— Извини, дорогая, но ты очевидно заспала обстоятельства вчерашнего вечера? В таком случае я тебе их напомню. Ты мне указала на дверь и в совершенно ультимативной форме потребовала убираться. У меня не было альтернативы.
— Стоило ли обращать внимание на истерику неуравновешенной женщины? — она, будто дурачась, повисла у меня на руке и громко, ненатурально рассмеялась. Но вид её говорил, что ей совсем, совсем невесело. Лицо опухшее, подурневшее, глаза красные, наплаканные. Мне её было искренне, по-человечески жаль. Но… Но что случилось, то случилось и изменить уже ничего невозможно.
— Стоило. Истерики у тебя стали повторяться с прогрессирующей последовательностью. Как сказал когда-то Цицерон своему оппоненту Катилине: «Квоусквэ тандэм (до каких же пор)». Там где испробованы все средства, необходима хирургическая операцию. А потому, мы правильно сделали, разбежавшись.
— Прости, Говоров! Прости! Я исправлюсь! Я буду хорошей. Я буду паинькой! — проговорила Марина, продолжая смеяться. Только теперь этот смех больше смахивал на истерику. Факт.
— Прекрати! — строго сказал я, но это не возымело действия. У неё уже началось что-то вроде судорог от смеха.
— Черт знает что такое! — Я с силой выдернул руку и зашагал прочь, сопровождаемый её истеричным смехом. Я опасался, что она броситься за мной и прямо на улице закатит очередной скандал. Но этого, к счастью, не случилось. Отойдя на приличное расстояние, оглянулся. Марины нигде не было.
«А может быть это был всего-навсего её фантом?! — невольно подумал. Не дай-то Бог если общение со мной ему понравилось и он возобновит контакты. Воевать с фантомами я ещё не научился.
Утром следующего дня, придя на работу, я решил вызвать по телефону свидетельницу Виноградову, видевшую Степаненко и его гостей непосредственно перед убийством. Из её скудного объяснения, записанного Ромой Шиловым было трудно что-то понять. Я набрал её номер телефона.
— Алло! Слушаю, — раздался приятный и мелодичный женский голос.
— Вас беспокоит следователь Говоров из областной прокуратуры. Мне с вами необходимо побеседовать. Вы не могли бы подъехать?
Довольно продолжительная пауза.
— Я бы с удовольствием, но только у меня ужасно болит голова. Должно быть инфлюэнца. — Все это сопровождалось томным вздохом.
И эта «инфлюэнца», и этот вздох. Я мысленно представил обладательницу всего этого. Да, меня ждал нелегкий разговор с нею. С такими дамочками умеет разговаривать Дима Беркутов — легко и быстро ставит их на место. Я же совершенно не умею, не знаю с какого боку к ним подойти.
— Это надолго? — спросил.
— Что?
— Ваша инфлюэнца?
— Ах, не знаю, Это должно быть от всех этих переживаний. Просто ужас какой-то! — вновь вздохнула Виноградова и неожиданно предложила: — А знаете что, приезжайте вы ко мне. Я буду рада поближе познакомиться. — Голос её стал каким-то очень странным, вкрадчивым и воркующим.
— Поближе — это как? — наивно спросил.
— Узнаете, — рассмеялась она.
Я был несколько шокирован и озадачен её поведением.
— А как же ваша инфлюэнца?
— Ах, это… Я приму что-нибудь от головы.
— Хорошо, — сдался я. — Называйте адрес.
Она назвала. Я записал.
— Буду через сорок минут, — пообещал я и положил трубку.
Мой «шевроле» после разлуки с Марининой «вольво» бегал с превышением скорости. Как истинный француз, он был весьма легкомыслинен, любил смену впечатлений и терпеть не мог постоянства.
Ровно через сорок минут я уже жал пальцем на кнопку дверного звонка коттеджа мадам Виноградовой. И вот дверь распахнулась и я понял, что мои предположения относительно её внешности полностью сбылись. Передо мной стояла молодая женшина лет двадцати восьми — тридцати, пухленькая и примиленькая, в сильно декольтированном ярком шифоновом платье, таком воздушном, что больше напоминало пеньюар куртизанки эпохи Людовика Четырнадцатого. А её наивные зеленые глазки пятилетней девочки взирали на меня удивленно и одновременно разочаровано.
— Здравствуйте, Любовь Сергеевна! Разрешите представиться — следователь Говоров Андрей Петрович. Я вам звонил.
— Здравствуйте! — в замешательстве проговорила она. — А где этот… прежний?
Так вот в чем тут дело! Она ожидала нашего малыша богатырского телосложения Рому Шилова, готовилась к встрече, на что-то надеялась и, вдруг, на тебе — вместо ожидаемого богатыря, сына сибирской тайги, видит перед собой какого-то хилого интеллигента. Ей можно только посочувствовать. Как говориться, не только не тот, но даже и не Федот.
«Когда он научится представляться!» — с неудовольствием подумал я о своем друге.
— Вы очевидно имеете в виду нашего оперативного работника Романа Шилова? — спросил.
— Ну да. — кивнула она. — Прежнего?
— К сожалению, он не смог прийти, заболел, — печально вздохнул я.
— Заболел?! — удивилась Виноградова. Она вероятно была убеждена, что такие парни, как Шилов, застрахованы от любых болезней и напастей. — И что же у него?
— Ни за что не поверите. Ветрянка. Представляете?!
— Ветрянка?! — озадаченно переспросила она. — Но ведь ею болеют эти… дети?
Похоже, что мои слова она принимала за чистую монету. Святая простота!
— Вот такой он у нас феномен, Любовь Сергеевна. Совсем недавно переболел корью. Все мировые светила медицины в совершейнейшей панике.
— Надо же! — покачала головой Виногрдова. Образ моего друга в её сознании теперь окружался ореолом самой высокой пробы. Он будет приходить к ней зябкими и зыбкими ночами. А она будет протягивать свои белые руки и звать его из кромешной темноты: «Где ты, Рома, возлюбленный мой?! Умоляю, приди, заключи меня в свои могучие объятия! Моя юдоль без тебя превратиться в пустыню!» И я её по-человечески понимал.
— Любовь Сергеевна, если вы конечно не против, мы смогли бы продолжить нашу содержательную беседу у вас в доме, — сказал я.
— Ах, извините! — воскликнула хозяйка и зарделась словно красна девица. — Да-да, проходите, пожалуйста.
И я оказался в просторном холле, а из него вслед за хозяйкой прошествовал во вместительную залу, где предусмотрительной хозяйкой уже был накрыт стол на две персоны, в центре которого среди всевозможных закусок красовалась бутылка шампанского в серебряном ведерке со льдом. К сожалению, она ждала не меня, а Рому Шилова.
Перехватив мой взгляд, Виноградова смутилась, пробормотала в замешательстве:
— А я как раз собиралась позавтракать.
— Сожалею, что порушил вам режим.
— Может быть желаете? — она кивнула на стол, очевидно решив, что на безрыбье и рак — рыба.
— Разве-что чашечку кофе, — сказал я нерешительно.
И в считанные мгновения чашка с дымящимся кофе уже была в моих руках. «Мулинекс» гостеприимной хозяйки давно стоял на подогреве и дожидался своего часа. Выпив кофе и поблагодарив Виноградову, я раскрыл дипломат, извлек из него бланк протокола допроса свидетеля и принялся заполнять титульный его лист. Когда дошел до параграфа: место работы, то услышал беспечное:
— Не работаю.
— Так нигде и не работаете?
— А вы считаете, что я должна непременно где-то работать? — с вызовом спросила она.
По своей глупости я порушил тот хрупкий, едва возникший контакт между нами, а без него полноценного допроса не получится. Нужно было спасать положение.
— Ну что вы, Любовь Сергеевна, я вовсе этого не считаю, — одарил я её одной из своих самых приятных улыбок. — Впрочем, вы могли бы стать украшением любого салона, к примеру, высокой моды или современного искусства. Вы бы, на мой взгляд, очень эффектно смотрелись на фоне полотен дядюшки Пикассо или Малевича, в особенности его черного квадрата.
Ее ресницы широко распахнулись, а в зеленых глазах вспыхнул жгучий интерес к моей скромной персоне.
— Вы так думаете? — кокетливо проговорила она и состроила мне глазки. В чем, в чем, а в этом она была профессионалом. Потому-то и имеет такой коттедж и все прочее.
— Уверен. И все же, простите великодушно за мое любопытство, но каким образом вы все это содержите?
— Мой бывший муж после нашего развода дал указание своему банку ежемесячно перечислять мне определенную сумму.
— Значит, вы рантье?
— Какой еще… Я — женщина! — Виноградова гордо вскинула свой округлый подбородок.
— Я это заметил сразу, как вас увидел. А рантье — это человек, который получает постоянную ренту.
— Ну, вам виднее, — сказала она.
Когда титульный лист был наконец-то заполнен, я приступил, собственно, к самому допросу, спросил:
— Любовь Сергеевна, вы хорошо были знакомы с вашим соседом Степаненко?
— Не так. чтобы… Встречались иногда, здоровались. Мне он всегда казался солидным, порядочным и приятным во всех отношениях мужчиной. А правду говорят, что он был чуть ли не главарем преступной группировки?
