— Ты их провожал до машин?
— Кого?
— Папу Римского, идиот?! — взорвался я уже не в силах сдерживать эмоции.
Тухканчик вздрогнул, сжался весь, будто боялся, что я не выдержу и врежу ему промеж глаз.
— Ах, вы имеете в виду… Нет, не имел чести… Как-то так получилось… Занят был. — А левых глаз его куда-то вообще к хренам закатился. Вместо него на меня смотрело белое глазное яблоко все в красноватых отвратительных прожилках.
И я понял, что ловить нам тут больше нечего. Этот козел уже провел определенную работу со своим личным составом.
Пить мне с ним сразу расхотелось. Как я понял, Дронову — тоже. Мы, будто по команде, встали и вышли из кабинета. Пусть этот косой сукин сын подавиться своими деликатесами.
Глава седьмая: Командировка.
В девять утра следующего дня Калюжный был уже на Электродном заводе, В заводоуправлении в кабинете начальника техотдела за столом сидела миловидная шатенка лет тридцати пяти. Она строго и вопросительно взглянула на вошедшего.
— Здравствуйте! Я из транспортной прокуратуры. — Эдуард Васильевич достал служебное удостоверение, протянул женщине. — Вот, пожалуйста.
— Здравствуйте! — В её голосе прозвучало удивление, недоумение и настороженность одновременно. Что и говорить, появление работника прокуратуры никогда не вызывает положительных эмоций. Что верно, то верно.
Она взяла удостоверение, внимательно ознакомилась, даже сличила фотографию с оригиналом. Лишь после этого приветливо улыбнулась и, возвращая удостоверение, сказала:
— Очень приятно! А я начальник технического отдела завода Вершинина Любовь Ивановна, Чем обязана вниманию столь солидного учреждения? Что-то случилось?
— Я, Любовь Ивановна, по поводу смерти вашего предшественника Устинова Геннадия Федоровича.
— Ах. это. — Лицо Вершининой сразу замкнулось, стало строгим и официальным. — А отчего вас заинтересовала его смерть? Ведь несчастный случай с Устиновым, насколько мне помниться, произошел ещё ноябре прошлого года?
— В конце октября, — уточнил Эдуард Васильевич.
— Да-да, в конце октября. Правильно. Так отчего он вас только сейчас заинтересовал? Есть какие-то сомнения?
— Сомнения есть всегда, — ответил Калюжный уклончиво. — Его жена убеждена, что Устинова убили.
— Убили?! — очень ненатурально удивилась Вершинина и также ненатурально рассмеялась. — Ну, знаете ли! Впрочем, от этой весьма экзальтированной особы все можно ожидать.
— Вы с ней знакомы?
— Еще бы не знакома. Она после смерти мужа такую развила тут бурную деятельность, «раскрыла» целый международный заговор, — Вершинина вновь театрально рассмеялась.
— Вы её не любите, — равнодушно проговорил Калюжный, как окончательно для себя решенное.
— А за что её любить? — Лицо Любови Ивановны пошло красными пятнами. — Этой психопатке лечиться надо. А вы жалобы её проверяете.
— Почему вы решили, что я проверяю её жалобу?
— Для чего же вы в таком случае на заводе? — вопросом ответила Вершинина.
«В чем, в чем, а в отсутсвии логики её трудно обвинить. Что верно, то верно», — вынужден был согласиться Эдуард Васильевич.
— Скажите, Любовь Ивановна, каким человеком был Устинов?
— Под стать своей супруги, — тут же выдала Вершинина.
— В каком смысле?
— В самом прямом.
По её реакции Калюжный понял, что прежде Устинов с Вершининой не ладили. Очень даже не ладили.
— Может быть объясните?
— А что тут объяснять. Знаете, Эдуард Васильевич, есть люди, которые сами не живут по человечески, и другим жизнь отравляют. Устинов из таких. Такой зануда, что не приведи Господи.
— И в чем же выражалось его занудство?
— Шизофреник. То же, как и его супруга. «Заговоры» разоблачал. Организовал целую кампанию по «спасению завода». Ха-ха! — Глаза Вершининой мстительно сузились. — Вот и навыступался.
— Вы что имеете в виду?
Любовь Ивановна поняла, что сказала лишнее. Побледнела. Глаза выразили испуг.
— Да нет, это я так… Не обращайте внимания, — пробормотала в замешательстве.
И наблдая за её реакцией, Калюжный подумал с тоской:
«А может быть права Устинова — смерть её мужа вовсе не несчастный случай, далеко не несчастный случай? Только этого мне не хватало, как вляпаться в инсценированное убийство».
— Любовь Ивановна, а кем вы работали при Устинове?
Лицо Вершининой вновь стало строгим и официальным. Глаза недобро сверкнули.
— А при чем тут это? — спросила она с вызовом.
«Муж её у неё точно под каблуком. Очень даже под каблуком», — подумал Калюженый. Вершинина вызывала у него резкую антипатию, хотелось встать и уйти. Ему стоило немалых усилий побороть это желание.
— И все же?
— Ведущим инженером. Но потом была вынуждена уйти из отдела.
— Отчего?
— Из-за Устинова. Ему, видите ли, казалось, что я человек внешнего управляющего Петра Осиповича Самохвалова. Считал, что я специально заслана тем в отдела. Ха-ха!
— А это не так?
Лицо Вершининой вновь пошло красными пятнами, тонкие ноздри красивого носа гневно затрепетали.
— Разумеется — это не так. Я конечно симпатизарую Петру Осиповичу, как умному человеку, прекрасному организатору. Но это вовсе ничего не значит. Заслана в отдел! Только человек с больной психикой мог до такого додуматься.
Калужный невольно усмехнулся про себя.
«Похоже, что Устинов был прав. Очень даже похоже. Неспроста ты, дамочка, так раскалилась. Похоже, что у тебя во всем этом деле здорово рыльце в пушку. Вот именно.»
— А в чем суть конфликта между Устиновым и Самохваловым?
— А это вы у него спросите, — ответила Вершинина с вызовом.
— У кого? — не понял Калюжный.
— У Устинова. — Глаза Любови Ивановны стали совсем нехорошими.
Эдуард Васильевич невольно посочувствовал Устинову. Как же тот справился с подобной мегерой? Должно быть, он обладал сильными волевыми качествами, если смог выпереть её из отдела.
— Вам не кажется, Любовь Ивановна, что ваш ответ звучит несколько кощунственно?
До Вершининой, кажется, только сейчас дошло с кем она разговаривает и к каким для неё правовым последствиям может привести этот разговор. Опустила глаза, пробормотала покаянно:
— Извините! Сама не понимаю, как это у меня… Извините! Просто, накопилось тут, — она указала на то место, где по её тверждому убеждению должно находится сердце.
Однако, Калюный очень даже сомневался, что там у неё вообще что-то есть. Очень даже сомневался.
— Так все же в чем суть конфликта между Устиновым и Самохваловым, Любовь Ивановна?
— Я не в курсе, — ответила та и плотно сжала тонкие губы, давая понять, что больше себе не позволит, ничего не позволит.
Разговор с ней терял всякий смысл. Она все равно не скажет правды. Калюжный достал бланк объяснения, записал показания Вершининой. Она прочла, расписалась. Эдуард Васильевич попрощался и спешно покинул её кабинет.
Что же делать? Устинов возглавлял общественный комитет по спасению завода. Его жена в жалобе упоминала некую Людмилу Гладких, верную помощницу Устинова и свидетельницу всех «чинимых на заводе безобразий». Именно с ней Калюжный и решил встретится. Но в плановом отделе, где Людмила Гладких прежде работала, начальник отдела Валентина Матвеевна, дородная пожилая женщина сказала, что Людмила вот уже две недели , как уволилась.
— А почему она уволилась? — спросил Калюжный.
Лицо начальницы стало испуганным, глазки беспокойно забегали.
— Я неправильно выразилась. Ее уволили.
— За что же её уволили?
— За систематическое нарушение трудовой дисциплины, — ответила Валентина Матвеевна чуть не плача — до того у неё был разнесчастный вид. По всему, она была доброй женщиной и ей до сих пор было жалко девушку.
— И в чем же заключались эти нарушения?
От этого, казалось, простого вопроса Валентина Матвеевна совершенно растерялась.
— Ой, я не знаю, — беспомощно развела она руками, густо краснея и стараясь не встречаться взглядом с Калюжным.
— Как же так?! — удивился он. — Ведь она была вашей непосредственной подчиненной?
— Это все кадры. У них спрашивайте.
— Гладких живет в Линево?
— Да.
— У вас есть её адрес?
— Да, у меня где-то записано. Одну минутку. — И Валентина Матвеевна принялась выдвигать ящики письменного стола. — Вот пожалуйста. Протянула она бумашку с адресом Гладких. — Это третья девятиэтажка от въезда.
— Спасибо, — поблагодарил Калюжный, вставая. — Думаю, что наш разговор обязательно будет продолжен. А вы, Валентина Матвеевна, подумайте на досуге — за что все-таки была уволена Людмила Гладких.
— Я подумаю, — едва слышно и невнятно пообещала она.
На счастье Эдуарда Васильевича Людмила оказалась дома. Это была невысокая хрупкая молодая женщина с бледным, несколько анемичным лицом и большими тревожными карими глазами. На руках она держала ребенка лет двух, крепкого и ладного. Она вопросительно взглянула на Калюжного, приветливо улыбнулась.
