Я постаралась ему все доходчиво объяснить.
– Внимательно выслушайте меня, Хелен, – произнес он. – Как бы тяжело вам ни было, вы должны проводить с Пейдж как можно больше времени. Не пропускайте ни одной встречи, иначе это повернут против вас. Я понимаю, чего вы боитесь. Но вы же не хотите накликать на себя худшее, дав им в руки все козыри? Как, по-вашему, это выглядит, если вы отказываетесь проводить с ребенком даже те несколько часов, которые вам разрешены?
– Пожалуйста, прислушайся к нему, Хелен, – тихо произнес Пол. – Мы не знаем, чего нам ждать, но если ты будешь вести себя так, как он говорит, мы хотя бы будем знать, что сделали все что могли: не опустились до лжи и не отказались от борьбы. Как бы ни сложились обстоятельства, лет через десять-двадцать мы сможем с гордостью оглянуться в прошлое.
Разве могла я устоять перед доводами двух мужчин, выступивших против меня единым фронтом? Они были так мудры, верны и сильны, а я такая недостойная, трусиха и паникерша…
Джайлс Пруст отвез нас с Полом обратно в контактный центр.
Мы пропустили бо́льшую часть отведенного нам для общения с дочерью времени, но оставалось еще полчаса. Начальнице контактов на вид было лет двадцать. Я никогда не забуду ее имя: Лия Гулд. «Ей куда больше подошло бы имя Лия Гул»[6], – позднее сказала я Полу.
Она отказалась ждать в коридоре и наблюдать за нами в окошко, хотя Пруст едва ли не на коленях умолял ее дать нам хотя бы немного уединения. Нет, она настояла на том, что останется вместе с нами в крошечной комнатушке с кричаще-яркими стенами, которые буквально сочились страданиями бесчисленных семей, насильно разлученных бездушно улыбающимися надзирателями. По крайней мере, так мне в тот момент показалось.
Но как только Лия Гулд бережно вручила мне в руки Пейдж, как мое горе тотчас было забыло, пусть даже на время. Новорожденный ребенок – это такое счастье! Невозможно оставаться равнодушным к крохотному существу, наполняющему вас надеждой и радостью. Я тотчас прониклась невыразимой нежностью к моей красавице. Мы с Полом прижимали Пейдж к себе, осыпали ее поцелуями. Через несколько минут личико нашей малышки было мокрым – так мы ее зацеловали!
«Никто не заберет ее у нас, – подумала я. – Это было бы безумием, учитывая, как сильно мы ее любим. Это должно быть очевидно даже таким сухарям, как Лия Гулд».
В те мгновения я твердо верила: у нас будет общее будущее. Власти здраво посмотрят на нашу ситуацию и вернут нам дочь.
Я не могу сказать, что же случилось дальше. Знаю лишь одно: это был один из непонятных эпизодов моей жизни. Неожиданно передо мной возникла Лия Гулд.
– Хелен, отдайте мне ребенка! – произнесла она. – Пожалуйста, отдайте мне Пейдж. Прошу вас.
Сбитая с толку, я сделала, как мне было велено. Странно, наше время еще не истекло, мы пробыли в комнате всего несколько минут. По лицам Пола и сержанта Пруста, было видно, что они тоже в растерянности.
Лия Гулд буквально выбежала из комнаты, с Пейдж на руках.
– Что я сделала не так? – спросила я и расплакалась. Ни Пол, ни Джайлс Пруст не смогли ответить на мой вопрос. Я посмотрела на часы. С дочерью я провела всего восемь минут.
Эпизод этот обрел смысл позднее, когда от Нэда и Гиллиан я узнала, что Лия Гулд изъявила желание выступить в суде в качестве свидетеля по моему делу. По ее словам, я якобы пыталась задушить Пейдж прямо у нее на глазах, притворившись, будто крепко обнимаю дочь. Помню, что, услышав эти слова, я рассмеялась.
– Пусть говорит все что хочет, – сказала я Нэду и Гиллиан. – В тот момент Пол и Джайлс Пруст находились в одной комнате со мной. Никто из присяжных не поверит, что они не заметили попытки убийства, происходившей прямо у них на глазах! Господи, ведь один из них – сержант полиции!
Возможно, я была наивна. Возможно, будь показания Лии Гулд единственным «доказательством», имевшимся у стороны обвинения, я бы вышла на свободу и нам с Полом разрешили бы оставить дочь у себя. Но, хотя я еще этого не знала, вопиющая ложь Лии Гулд вскоре прозвучит пугающе убедительно, подкрепленная весомым мнением человека куда более зрелого, умеющего четко выражать свои мысли и высокоуважаемого. Этого человека присяжные восприняли вполне серьезно. Сейчас, оглядываясь в прошлое, мне трудно поверить, что было такое время, когда я ничего не слышала о докторе Джудит Даффи – той, что впоследствии сыграла роковую роль в моей жизни.
Четверг, 8 октября 2009 года
Первым раздражителем стала Чарли, вошедшая в кухню. Ее кухню. Последние полгода Саймон жил с ней в ее квартире. Бо́льшую часть времени его это вполне устраивало, хотя исключения из этого правила происходили достаточно часто, чтобы убедить его в том, что он еще не готов выставить свой собственный дом на продажу. Вторым раздражителем стали ее зевки. Никто – если он проспал несколько часов – не имеет права зевать.
– Почему ты не растолкал меня, когда проснулся? – спросила она. – Ты ведь мой будильник.
– Я не просыпался. Я не ложился спать.
Он знал, что Чарли смотрит на него. Затем ее взгляд переместился на книгу, лежавшую перед ним на столе.
– А, ты читаешь домашнее задание – жалостную книжонку Хелен Ярдли… А где прустовы желтые закладки?
Саймон ничего не ответил. Он еще вчера вечером сказал ей, что скорее отпилит себе голову, чем станет читать экземпляр, который всучил ему Снеговик. Наверное, это у женщин в крови – вынуждать вас раз двадцать подряд отвечать на один и тот же вопрос? Мать Саймона делала то же самое с его отцом. Обе бабушки точно так же обходились с его дедами. Удручающая мысль.
– Не может быть, что это тот самый экземпляр, который ты вчера заказал на «Амазоне»…
– «Слово», – резко произнес он. Односложный ответ, по форме и по содержанию. «Слово на улице» – так назывался независимый книжный магазин в центре города, гораздо менее пафосный, нежели предполагало его название. За место в его витрине соревновались книги по местной истории, садоводству и кулинарии. Саймону он нравился потому, что в нем не было кафе. Он не одобрял книжных магазинов, торгующих кофе и пирожными.
– Вчера вечером там было мероприятие. Я на всякий случай заглянул туда по пути домой. У них была эта книжка, и я, чтобы слегка ускорить это дело, решил ее купить и прочесть за ночь. – Почувствовав, как его правая пятка постукивает по полу кухни, Саймон приказал себе успокоиться.
– Охохо, – беспечно произнесла Чарли. – Выходит, когда придет заказанный по «Амазону» экземпляр, у тебя будет сразу три книжки. Скажи, ту, что дал тебе Снеговик, ты, часом, не сунул в измельчитель?
Еще как сунул бы, если б был уверен, что Пруст не застукает его за этим занятием!
– Если она еще у тебя, я бы охотно глянула на нее.
Саймон кивком указал на стол.
– Вот она, если ты хочешь ее почитать.
– Хотелось бы взглянуть на те отрывки, которые Пруст пометил для тебя закладками. Поверить не могу, что он до этого снизошел! Ведь его «эго» не знает границ.
– Это абзацы, где упоминается он, – спокойно произнес Саймон. – Как будто только они во всей книге имеют значение. В глазах Ярдли он был Мартином Лютером Кингом, далай-ламой и Иисусом Христом в одном лице.
– Что? – оторопела Чарли, беря в руки «Только любовь». – Здесь сказано что-то противоположное?
– Нет. Она считала его своим другом.
– В таком случае она как минимум плохо разбирается в людях… Как ты думаешь, она действительно убила своих детей?
– Почему ты спрашиваешь? Потому, что она хвалила Пруста?
– Нет, потому что ее за их убийство посадили в тюрьму, – ответила Чарли с подчеркнутым терпением.
– Мне было велено выискивать людей вроде тебя. Снеговику нужны имена. Имена инакомыслящих. Имена изменников.
Чарли наполнила чайник водой.
– Могу я сказать что-то такое, что ты не истолкуешь превратно? А если я в то же самое время заварю для тебя чашку чая?
– Говори что хочешь. Я восприму все как надо.
– Звучит многообещающе. У меня словно камень с души свалился… Ну, хорошо. Мне кажется, что тобой овладевает некая опасная навязчивая идея. Точнее, уже овладела.
Саймон удивленно посмотрел на нее.
– Это потому что я всю ночь не ложился спать? Я не мог заснуть. Хелен Ярдли для меня не важнее, чем все прочие…
– Я говорю о Прусте, – осторожно возразила Чарли. – Ты одержим ненавистью к нему. Ты лишь потому не ложился спать и всю ночь напролет читал книгу, так как знал: в ней что-то говорится о нем.
Саймон отвернулся. Заявление Чарли о том, что у него-де пунктик в отношении Пруста, показалось ему смехотворным.
– Я впервые имею дело с убийцей, которая написала книгу, – сказал он. – Чем раньше я ее прочту, тем скорее пойму, может ли она каким-то образом помочь мне.
– Тогда почему было не почитать экземпляр, который тебе дал Пруст? Вместо этого ты потащился в «Слово», а это, признайся, изрядный крюк. Ты же не поленился этот крюк сделать, чтобы зайти в книжный магазин, который уже мог быть закрыт или в нем могло не быть этой книги…
