– По-моему, я прав, - продолжил он. - Кстати. Знаешь, какое уведомление после исполнения смертного приговора ближайшим родственникам убиенного отсылают?
– Ну?
– «Убыл по назначению согласно приговору». Вот точно такое же сегодня насчет тебя пришло бы к заинтересованным лицам.
– А где бегать-то собираешься? - спросил папаня гостя.
– Да есть, в общем-то, места…
– А может, в нашем коллективе отсидишься?
– Это где? На вашей даче над Скопином?
Отец рассмеялся, отмахнувшись.
– Дача! Дом деревенский, сдуру купленный! Уже три года там не показывались! У нас поближе норка есть.
– Натуральный замок, - сказал я. - Едем? А, всезнайка?
– А едем! - последовал ответ с ноткой бесшабашности. - Только домой загляну, соберу рюкзачок. Завтра ко мне уже арендаторы вселяются. Дай ключи от машины, кстати. Проверяться придется. И вообще, - добавил он глубокомысленно, - мне сегодня на «Мерседесе» очень даже полезно будет прокатиться, дорогие товарищи. По несчастью.
– На рынок еще заглянуть требуется, - заметил папаня, одеваясь. - У Вовки в холодильнике если и есть что, так это четыре килограмма чистого холода, не поврежденного запахом пищи.
– Да и сухенького бы я сегодня выпил, - сказал я. - Стаканчик-другой.
– А я бы лучше чего-нибудь мокренького, - отозвался чекист, взирая задумчиво в глубины своего рваного, но явно не от изобилия денег, бумажника.
– Не беспокойтесь, - сказал я ему, - мы угощаем. А с иными меркантильными вопросами разберемся завтра. В банке. Кстати, назовите сумму.
– Человеческая жизнь бесценна, - заметил чекист.
– Значит, я разорен.
– Не переживай, разберемся.
Забив машину жратвой и выпивкой, уже под вечер мы прибыли в студеную тишину подмосковных Люберец, остановив «Мерседес» у высокого забора, обгораживающего землевладение брата Вовы.
Братец уже в течение десяти лет выстраивал и благоустраивал свое загородное поместье, в самом деле напоминавшее замок своей внешней облицовкой из природного камня, массивными входными дверьми, декоративными башенками по углам строения и бастионом, на который буквально напрашивался какой-нибудь горделивый стяг.
Это место мне было знакомо с детства. Я любил приезжать сюда - особенно летом, к прозрачной воде карьеров и обступавшему их лесу, ныне, правда, больше похожему на парк. Я же помнил его другим, еще настоящим - с грибами и земляникой, что только отодвинулся перед новостройками, но еще не утратил своего изначального естества, не превратился в оазис очерченного пятна «зеленой зоны» - поглотителя индустриальных дымов и усталого дыхания горожан.
Я нажал на кнопку звонка, прислушиваясь не без опаски, не раздастся ли за забором учащенное собачье дыхание - участок охранял мохнатый и здоровенный как медведь кавказец, который пуще сосисок и говядины предпочитал отведать человечьего мяса, проявляя в этом своем стремлении такое хитроумие и изобретательность, что Вова, горюя, как-то заметил, что вполне мог бы податься в товароведы, ибо, заимев пса, узнал все оптовые и розничные цены на плащи, куртки, дубленки и прочую верхнюю и нижнюю одежду, предназначенную для обоих полов.
– Кого принесло? - донесся голос грубого Вовы, и глухая калитка, предусмотрительно придерживаемая моими усилиями, растворилась на необходимую для общения щель, в которую я сообщил братцу о прибытии его дальних, однако, надеюсь, любимых родственников. Хотя в первую очередь я справился о местонахождении лютого пса.
– В клетке сидит, - успокоил меня Вова. - Вчера, сволочь, последнюю цепь порвал.
Я загнал «Мерседес» во двор, и мы принялись разгружать багажник, почтительно глядя на лохматого людоеда, грызшего, истекая пузырящейся на клыках слюной, мешавшую ему добраться до нас сетку вольера. В глазах собаки горели демонические голубые огоньки.
Когда я закрывал за собой дверь дома, пес, схватив в свою крокодилью пасть валявшийся на полу вольера рукав от телогрейки, «щерившись, замотал головой, утробно рыча, словно демонстрировал мне все прелести близкого с ним контакта.
Я тщательно запер внутренний засов двери, ведущей в дом. При всем своем сегодняшнем везении в неприятных приключениях, в дополнительных испытаниях судьбы я не нуждался.
– Ну молодцы, ну потрафили! - выговаривал тем временем Вова, взвешивая на широкой ладони тяжелый пакет с розовой шашлычной мякотью. - Ща заделаем деликатес! Прямо в камине!
Мы спустились в подвал, также облицованный камнем, где располагался бар со стойкой, кожаные кресла и камин, сработанный местными печниками-искусниками.
Вова чиркнул спичкой, осторожно прикрывая огонек согнутой ладонью другой руки, поднес его к сухим ломким ветвям, сложенным в закопченном кирпичном зеве.
Дерево потихоньку занялось, огонь разбегался в ворохе сучьев, сливаясь своими синими и золотистыми язычками и наконец затрещал победно, взвив частую россыпь искр.
Сухим и душистым теплом сгорающей ольхи потянуло по подвалу.
Я взглянул на Сергея, прочитав в его глазах ту же, наверное, мысль, что пришла и мне: сидеть бы, мол, тебе, парень, сейчас в ином подвале, а если бы и развели в нем огонь, то в роли шашлыка… Ну и так далее.
Над столом, отличавшимся обилием закуски, сошлись, звякнув гранеными боками, стаканчики.
После я поведал братцу историю злоключений.
– Просим, короче, политического убежища, - вывел резюме.
– Да по мне, хоть всю жизнь тут перебивайтесь, - сказал Владимир, поддевая вилкой сопливый маринованный гриб. - Я сейчас без работы, могу выполнять роль сторожа-кинолога…
– Опять уволили? - вздохнул папаня, хорошо знавший характер шалопута-племянничка - свободолюбивый, независимый, несгибаемый ничьей начальственной волей, а потому редко позволяющий задерживаться сколь-нибудь ощутимо долго на той или иной службе.
– Да, освободили вот… от обязанностей.
– А ты их исполнял?
– Не надо, дядя, я старался…
– А кишка твоя как? Шипит, небось, ледащая?
Папаня, следующий вульгарному определению образа, «кишкой» именовал супругу Володьки - бывшую фотомодель, длинную и тощую блондинку, иначе, в великосветском понятии, высокую и изящную. Жена Вовы отличалась нравом капризным и непредсказуемым, взбалмошность ее и претенциозность не знали границ, однако пофигист и грубиян братец управлялся с ней запросто, воспринимая женские истерики и колкости на уровне ультразвуковых частот.
Одним из характерных диалогов в общении между супругами был, к примеру такой:
«Владимир, ты ведь уже пил…»
«Угу».
«Владимир, ты ведь уже курил…»
«Владимир, ты ведь уже жил!» - следовал равнодушный ответ от объекта нападок.
– Кишка шипит, это ее работа, - говорил Вова папе невозмутимо. - Часть супружеского долга. Но здесь она не возникает, боится пса.
В дверь поскреблись.
– О, прибыл мой друг! - сказал Володя. - Входи, располагайся. В подвал вошел, деловито осматриваясь по сторонам, здоровенный рогатый козел.
Козла, вернее, козленка три года назад Вовке подарил по пьянке его приятель сириец Азиз, убедив, что это - особь женского пола, способная каждодневно давать целебное молоко, легко снимающее похмельные недомогания, и новый постоялец был прописан в вольере со свирепым кавказцем, любовно выпестовавшим псевдокозу, оказавшуюся при дальнейшем разочарованном рассмотрении гнусным рогатым самцом.
Козла Вова назвал Николаем Азизовичем, присвоив ему отчество дарителя, отчего приятель сильно на Вову надулся и не разговаривал с ним едва ли не полгода.
Николай Азизович считал дом своей собственностью, вел себя вызывающе, прекрасно понимая обращенные к нему ругательные слова, незамедлительно на них реагировал, принимаясь активно бодаться, а чуть что - прятался за защитника-пса, с кем с недавних пор имел какие-то отвратительные сексуальные отношения, глядя на которые фотомодель плевалась, а циничный Вова, заходясь, ржал.
К изумлению чекиста, козел, осмотревшись в помещении, неторопливо уселся на стул, указав братцу вытянутым копытом на водку.
– Вот, черт! - крякнул папаня.
Козел, укоризненно на него посмотрев, потянулся к протянутому Вовой стакану с водкой и, лихо запрокинув назад рогатую башку, привычно поглотил поднесенный к его спутанной бороде алкоголь.
– Цирк! - заметил Сергей.
Козел снова выразительно поглядел на бутылку.
– Все, корефан, отвали, - сказал Вова, протягивая нашему косматому собутыльнику пару сигарет, которые тот в качестве закуски с удовольствием стрескал. Пояснил нам: - Много дашь, с утра изведет… Неси ему опохмел, и все тут!
– Опохмеляется?! - недоверчиво вопросил чекист.
– А как же! Пиво, ликерчик… Летом тут пляж, так он как порядочный - поплавает, потом обсушится и - пошел по компаниям выпрашивать… Вечером нажрется в умат, копыта подкосятся, я его на телегу, пса впрягу, и только так домой доставляем. А с пляжа его калачом не заманишь. Рога выставит - не подойди! Все понимает, зараза! «Сидеть», «рядом», «фас»… - Услышав последнее слово, козел обвел нас настороженным взором, в котором угадывалась отчетливая готовность к агрессии.
