подняла голову и закинула руки за шею Алексею.
– Поцелуй меня… с этого мига я не возьму в рот сигареты желание.
– Верю, Вера.
– У меня никого нет, Алеша. Мне некому изменять даже. Я свободна, я тебя ждала, понимаешь… – Она задыхалась в новых его поцелуях. – Неужели это любовь с первого взгляда, когда вокруг смерть выкашивает людей…
– Тебе страшно?..
– Очень… А тебе, Алеша?..
– Мне больно, потому что убили моего друга, – Ветров отстранился от Веры и признался. – Пока он был жив и невредим, я рассматривал наши с ним отношения, как чисто рабочие… А сейчас после его гибели считаю, что потерял своего лучшего друга, самого доброго, самого талантливого. Всегда так было, что смерть примеряет своё губительное оружие против самых талантливых и добрых. Ведь талант и внутренний дар добра – это от Бога… Странно, что он не признавал Бога, не боялся Бога… Знаешь одну мудрость, почему надо бояться Бога?..
– Не знаю, но знаю другое, что Бог есть любовь… Я хочу любви…
– Прямо сейчас?.. А я хотел тебя пригласить в кафе или ресторан на романтический обед или ужин…
– Признайся, Алексей – еще до первого поцелуя?
– Как только увидел тебя в клинике…
Седой не заставил ждать себя долго. Тепло поздоровался с Алексеем и Верой как со старыми друзьями. Вера сделала кокетливый изящный жест и напомнила:
– Времени у меня мало. Ждут меня дела в клинике. И мы поговорим коротко и по делу. Алексей хотел о чем-то спросить – про брата с сестрой…
– И я хотел, – вскинул брови Седой, – так Борисовичи родичи?..
– Гордецы они невероятные, порода их такая человеческая. Но я знала, что они плохо кончат. Не любили людей, пациентов Борисовичи. Странно, что выбрали себе такую профессию – лечить людей. Разве можно так – их лечить и не любить. Я пошла учиться на медика, работая медсестрой, потому что хочу любить и лечить людей, а они…
– О покойниках не говорят плохого… Лучше ничего не говорить… – осторожно напомнил Ветров.
– А я говорю правду, которая всё перевешивает… Алеша, мне страшно, но я обязана тебе сказать… Они выполняли чей-то заказ, чтобы погубить твоего друга Андрея… И кто-то выполнил чей-то другой приказ насчет их убийства после выполнения ими заказа и, возможно, после получения вознаграждения… У Киры я видела в руках пачку долларов, когда та отправила Андрея в больницу к брату… Она уничтожила кардиограмму Андрея, я искала ее и не могла найти… И еще она сама вызвалась измерять давление у Андрея, хотя никогда до этого не делала так в моем присутствие… На что тогда медсестра?.. Конечно, любой врач-терапевт часто сам измеряет давление больного, только в нашем конкретном случае она всегда перепоручала это мне… А тут измеряет давление, говорит какие-то дикие параметры верхнего и нижнего… И выдворяет меня за дверь, направляя больного в предынфарктном состоянии к брату…
– Андрей погиб не в больнице у брата. – Сказал Седой. – Проверил.
– Я знаю, но брат и сестра давали ему какие-то пилюли, которые брали не с нашего склада… О Кире я говорю то, что знаю… То же рассказали мне знакомые из больницы о её брате…
– Ты дашь соответствующие показания, если это от тебя потребуется… – Спросил Ветров и многозначительно переглянулся с Седым. – Для начала написать заявление в милицию, вслед за моим.
– Конечно, я не из трусливых…
– А теперь слушайте новости от меня, – сказал Седой. – Я выяснил по своим каналам, как убили врачей Борисовичей… Их утопили в ванной, каждого в своей квартире… Причем примерно в одно и то же время, и всё это было преподано как инсценировка самоубийства… Были люди, и нет людей, ушли с концами под воду, без объяснения причин… Ведь так не бывает, чтобы в одно и то же время, в миг расставались с жизнью – должны быть причины… Чем не доказательство очевидного самоубийства…
Вера закрыла глаза и, твёрдо глядя в глаза Седому, произнесла с каким-то отчаянием и вызовом:
– А я знаю, что это не самоубийство. Кира ненавидела ванну, по каким-то причинам психологического свойства ненавидела принимать ванну – только душ, стоя. Я же была у нее на квартире, у нее запущенная грязная ванна, как у бомжа. Она там грязное бельё стирала, свои постельные принадлежности замачивала, самое главное, меня иногда просила помочь со стиркой. Я её даже подначивала, нельзя так, врачу, Кира Борисовна, ванну запускать настолько, что в неё опускаться опасно, заразу можно подцепить по женской линии. А она хохотала, я туда даже присесть боюсь, не то, что прилечь. Что, разве не убийственная деталь для следствия: не могла она, такая чистюля по жизни, плескаться в ванне, сплошной антисанитарии…
– Это точно? – спросил Седой. – Это уже убийственная улика.
– Точно. С какой стати мне оговаривать покойную Киру?.. – Вспыхнула румянцем Вера. – Про брата её ничего на этот счёт говорить не буду, ничего не знаю, в квартире у него не была, ванну не видела, может быть, он и любил принимать ванну… А здесь имитация, и довольно удачная, коллективного суицида… А их убили, Алёша, расчётливо и жестоко – утопили, и концы в воду с отравлением хозяина квартиры Зыкова и его квартиранта, твоего друга Андрея… Одна длинная череда смертей, и ничего уже теперь не докажешь…
– Ладно, ребята, я покидаю вас… Я должен спешить и сделать заказ на спецтехнику… Фотографировать издали придётся… Убийцы не простые…
Ветров, глядя в спину уходящему Седому, выдохнул: «Всё серьёзно» и тут же поцеловал Веру, прижав хрупкое девичье тело к своей груди. Он уже оценил решимость девушки: она пойдёт с ним до самого конца.
– После твоего дежурства поедем сразу ко мне – согласна?
– Только я должна предупредить своих родителей, что останусь у подруги. Это к тому, что мне не надо завтра выходить на дежурство…
Через два дня Вера неожиданно позвонила Ветрову ранним утром. По ее встревоженному голосу Ветров понял, что утреннего чая у него не будет сегодня и что вообще весь день будет скомкан и пущен в распыл.
– Я в эту ночь не ложилась спать… Понимаешь, милый, ни на секунду… Хотела тебе звонить, но подумала, вдруг ты уже спишь… Так не хотелось тебя будить, доставлять какие-то хлопоты… Я ведь хочу, чтобы от меня исходили только хороши новости, добрые вести, положительные эмоции… Я же видела, как ты радуешься при встрече со мной, что по первому твоему призыву я выбросила прочь из жизни сигареты, чтобы только быть приятней тебе, стать ближе тебе, необходимей… Но мне страшно, милый, понимаешь, страшно… Сначала
