протяжно начал Пал Палыч и увидел осветившееся нежностью лицо Маргариты Николаевны.
Песня неспешно излагала убедительную просьбу одного из гребцов к товарищам: «Уж вы бросьте меня в Волгу-матушку».
Маргарита Николаевна осторожно поставила блюдо с пирогом и заслушалась. Ни родные, ни друзья не представляли себе, какую брешь в ее душе пробила смерть Пашки-большого, как сам себя именовал в кругу семьи Павел Викентьевич Знаменский. Всегда бодрая, приветливая, любившая посмеяться, Маргарита Николаевна сиротствовала по мужу втайне, не ища сочувствия, никого не отягощая своей печалью. Она не потеряла вкуса к жизни, не хлюпала ночами в подушку — нет, но знала, что до последнего вздоха будет ощущать себя вдовой.
А вот, оказывается, Павлик — Пашка-маленький — чувствовал ее вдовство. Как бережно выводит мелодию, повторяя отца даже в интонациях… Только не задрожать подбородком!
Но Пал Палыч тоже уловил опасность и концовку пропел утрированно, с расчетом на юмористический эффект:
Лучше в Во-олге мне быть
У-утопи-има-аму,
Чем на свете мне жи-и-ить
Нелюби-и-има-аму!
При этом он адресовался к Зиночке, переключив на нее общее внимание.
Водворив на место гитару, Пал Палыч принялся показывать фокусы с колодой карт, с яблоком, исчезавшим под шляпой. И коронный: потолкавшись меж гостей, выложил перед ними носовые платки, авторучки, записные книжки — все, что повытащил из карманов. Публика обомлела и заставила шуточное воровство повторить. Тут уж все бдительнейше оберегали свое имущество, но два-три отвлекающих приема позволили Пал Палычу даже умножить добычу.
Подобным штукам обучил его не так давно один карманник, косвенно проходивший по делу о разбойном нападении. В ответ на изумленные восклицания окружающих Пал Палыч торжественно пообещал не использовать своих способностей в условиях городского транспорта и пояснил, откуда сии способности взялись.
Возник дружный интерес к его работе. Собравшиеся очень далекие от повседневных занятий Пал Палыча — предлагали либо чересчур серьезные либо чересчур наивные вопросы. Что им расскажешь?..
За чаем Пал Палыч воспроизвел допрос «подзалетевшего» ревизора, с которым толковал накануне. Сценка была разыграна на два голоса, Знаменский пародировал и себя и подследственного. Сам был сочувственно-вежлив, добродушен и мягок. Собеседника изображал сумрачным упрямцем.
— Анатолий Иванович, свидетели вот утверждают, знаете ли, что после проверки магазинов вы еле стояли на ногах.
— Просто старательно исполнял свою службу.
— Если вас не затруднит, поконкретнее.
— Тщательно проверял кондиционность продуктов.
— Ну, однако, не с макарон же вас шатало, Анатолий Иванович?
— Что я, по-вашему, мышь, чтобы макароны грызть? В первую очередь проверяешь ценные продукты.
— То есть, видимо, напитки? Вполне вас понимаю. И как же вы проверяете?
— Научно. Сначала органолептически.
— Простите мое невежество. Проще говоря, нюхаете?
— А как же иначе? Определяю букет. А уж дальше перорально.
— Перорально… То бишь внутрь?
— Внутрь.
— Ага, с этим ясно. А еще вот говорят, Анатолий Иванович, свертки вы с собой выносили. С рыбой, с ветчиной.
— Что значит — свертки? Контрольные образцы! Отчет пишешь вечером, вдруг какую деталь надо припомнить. Тогда повторно дегустирую.
— Как же мне в протокол записать… Надомная работа в форме ужина, вас устроит?
— Пожалуй, ничего. Пишите.
— Благодарю вас, Анатолий Иванович.
Непритязательная сценка почему-то насмешила чуть не до слез. Все считали, что Пал Палыч на редкость в ударе. И только мать да сидевшая рядом Зиночка улавливали за его веселостью спрятанное смятение.
Маргарита Николаевна подошла, нагнулась к плечу:
— Павлик, отчего нервишки шалят?
— Не знаю… Беспокойно как-то…
— Мне почему-то тоже, — призналась Зиночка. — То ли дома включенный утюг оставила, то ли что…
— Павлуша! — воззвал кто-то с другого конца стола. — А какие еще преступники бывают?
— На любой вкус! — крикнул Пал Палыч, покрывая шум.
Спросят же! Какие преступники… Осторожные, хитрые, глупые, несчастные, озверевшие, сентиментальные, удачливые, тупые, плоские, сложные, лицемерные, непрошибаемые, отзывчивые на доброе слово, холодные, расчетливые, безрассудные и отчаянные… как, например, Багров, которого где-то там по темени и морозу ловит Саша. Вместо чаепития с яблочным пирогом. Бедняга.
Багров…
— Утюг ты выключила. Мы тревожимся за Сашу.
— Да?.. Но с какой стати, Павел? Он в таких передрягах бывал, страшно вспомнить. Сегодня ведь детские игрушки!
Багров замкнулся на самого себя, каким пришел к двери деда Василия. Снова стал он целеустремленным хищником. Настигнуть свою дичь раньше, чем настигнут его самого. Остального просто не существовало. Только б успеть! Только бы повезло!.. Вот уже развилка — примерно четверть пути.
И вдруг — на тебе! — мотоциклист ГАИ на хвосте. Багров утопил педаль газа, выжимая из мотора все, что тот еще способен был дать. Залить бы бак не худым бензинчиком, залить бы собственною кровью, желчью, ненавистью — никакому бы «начальнику» не угнаться!.
Но самосвал оставался лишь самосвалом, к тому же груженым. Мотоциклист легко догнал, пошел вровень, знаками приказывая Багрову остановиться.
Вот уж чего тот органически не мог сделать. Но гаишник этого не знал. Осужденный за хулиганство, беглый — переданные сведения держались, конечно, в уме, но главное, что заботило «начальника»: пьяный за рулем. Ненавистная категория, с которой он свирепо боролся всю жизнь.
Вырвавшись немного вперед, стал прижимать самосвал к обочине.
— Не мешай ты мне, зараза! Убирайся с дороги! — заорал Багров, сам себя не слыша за гулом двух моторов.
Он поневоле тормознул, не сумел вырулить… — и сбил мотоцикл. Тот закрутился на шоссе, человек вылетел из седла далеко вперед и безжизненно распластался на обочине.
«Убился!..»
Ладони враз сделались липкими, воротник приклеился к шее. Багров застонал и остановил машину. Вылез на шатких ногах. Зачерпнул грязного придорожного снега с мелкими льдинками, потер лицо.
Когда нагибался, в кармане булькнуло — заветную бутылку он после Кати, естественно, откупорил, но расходовал мучительно экономно: больше взять будет негде.
Хлебнул, ввинтил обратно в горлышко затычку и подошел к недвижному телу. На время оно заслонило даже фигуру Загорского.
— Эх, начальник…
Ему он не желал ни зла, ни погибели. А вот убил. Убил. Будь оно трижды проклято!
Лица видно не было. Но полезла в глаза кобура. В кобуре — целая обойма смертей.
— А, теперь все равно! — оборвал свои колебания Багров. И — словно еще одну черту переступил — расстегнул кобуру, забрал оружие.
Милицейскую «Волгу» он обнаружил позади себя почти на полпути к Новинску. Это была катастрофа. Отчаяние и скрежет зубовный. С «Волгой» не потягаешься. Их там трое-четверо, все с пушками. После мотоциклиста церемониться не станут, пальнут по колесам, и амба.
Но «Волга» еще не знала, чьи габаритные огоньки посвечивают метрах в восьмистах перед ней. Ее-то задолго выдавала мигалка, а Багрова — номер, который разберешь, только изрядно приблизившись.
Если б успеть спрятаться, пока она еще далеко! Годилась любая проезжая грунтовка, уводящая вбок. Но мутная голова отказывалась припомнить, есть ли тут какие-нибудь проселки.
На рискованной скорости вошел Багров в поворот. Но и за поворотом не открылось спасительного проселка.
Насилуя машину, Багров гнал, гнал и гнал. А мигалка сокращала расстояние. И вот — поздно уже, «Волга» рядом.
Томин и его спутники понятия не имели о том, что случилось с мотопатрулем ГАИ. Куда раньше их к месту происшествия поспел припозднившийся автобус, который дребезжал потихоньку домой с несколькими пассажирами.
Находясь, в отличие от Багрова, в нормальном состоянии, они обнаружили, что человек жив, и отвезли его по развилке в ближайшую сельскую больничку. Мотоцикл они сочли за лучшее тоже втиснуть в автобус и затем, возвратясь на прежний маршрут, сдали в милицию попутного городка неподалеку от основной трассы — на Новинск. И оттуда уже, окольно, новость побежала по телефонным проводам к Еловску.
Так что «Волга» догоняла — и догнала — не совсем того Багрова, какого знали Гусев с Иваном Егорычем, а по их рассказам и Томин. И повели себя, применяясь к «устаревшему» представлению о нем.
В эти первые минуты сработала интуиция только у шофера. Когда Багров, не подчиняясь повелительным жестам Гусева, продолжал гнать и тот сказал: «Подсекай!» — шофер тоже не подчинился и даже взял левее.
