— Не к тому я Багрову шел с этим словом, — Томин уныло понурился… чтобы осмотреть пол возле себя; справа вырисовывалось что-то угловатое, зато слева было удобное пустое местечко.
— Ты считал, я сопливенький! — упивался Багров властью оружия.
— Да нет, всем известно, что Багровы лихих кровей. Я считал, Михаил Багров — мужик с крутыми заносами и запутался в своей жизни, дальше некуда. Не помешает ему человеческий разговор. А выходит, человеческий разговор вам без надобности. Зачем было меня впускать?
— Зачем?.. — он уже как-то подзабыл и, ища объяснения, напал на гениальную идею: — А вот пальну сейчас — еще одна пушка моя. С двумя-то я всех порешу, сколько ни сбегись!
«Недурно… Впрочем, он пьяноват, да и луна слишком уж круглая».
— Значит, полагаете, я пришел сглупа?
— Ясно, сглупа. Те вон, — кивнул Багров на дверь, — поди, не сунулись!
— Ошибаетесь, Багров. Поверьте, я умею достаточно быстро падать, чтобы вы промазали — рука-то вон подрагивает. И умею, падая, выхватить оружие и выстрелить раньше, чем успеете вы.
То была чистая правда, и все мышцы уже изготовились, и место на полу присмотрено.
— Так за чем остановка, майор Александр? — вдохновился Багров. — Попытай счастья. Может, и поживешь еще. До полковников дослужишься. А я до своей черты дошел, понял? Что ты меня, что я тебя… Жалко, одно дело не доделал… а так все едино!
Томин задумчиво хмыкнул. Конечно, и луна, и водка, и оружие — все влияет. Но главный корень — безысходное отчаяние. А откуда оно?
— Вы, кажется, и впрямь хоть сейчас на тот свет…
— От этого света меня с души воротит! Ну, давай, кто кого!
Серый квадрат наползал на Багрова, но еще не вобрал его целиком. Томин надеялся, что противник не отодвинется в тень, что его удержит у двери стремление следить за Гусевым и Иваном Егорычем.
Кувырком кинуться на пол, выстрелить и попасть — не проблема. Но куда при этом угодит пуля, Томин поручиться не мог. Да убережет Багрова луна.
— Ладно, дуэль так дуэль, — притворно согласился Томин. — Но зачем торопить судьбу? Дуэль потерпит.
Три раза повторил он красивое словечко. Пусть проникнет в сознание ли, в подсознание Багрова — куда пробьется. Главное, что дано имя. Оно предписывает соблюдение определенных принципов. Оно подразумевает, что соперники достойны друг друга и равны.
И уже по праву дуэлянта (а не инспектора МУРа) Томин спросил:
— Скажите, почему вы не явились в милицию, хотя дали слово жене?
— Этого ты не трожь! — запретил Багров.
Но дуэлянт Томин не послушался:
— Она сидела там, в дежурной части, и ждала. Принесла какие-то трогательные свертки с едой… Потом мы стали собираться за вами. Майя Петровна увидела, как заряжают пистолеты, и помертвела.
«И я обещал не стрелять в ее мужа… Ах, чтоб меня ободрало — обещал не стрелять!»
— Я пришел образумить вас, Багров.
— Замолчи, майор.
— Нет, раз начал, то договорю. Я ведь побывал в колонии и добрался до Калищенко. Калищенко — мразь и подлый врун!
— Кончай! — почти взмолился Багров, не в силах перенести еще один нравственный переворот.
— Минутку внимания. Мы намерены стреляться. Исход неизвестен, а перед смертью не врут. И я говорю вам: у вас нет дела в Новинске! Ни единый человек не допускает даже мысли о правоте Калищенко. Один вы. Почему?..
Багров забыл придерживать дверь, слушая Томина. Она покачивалась под ветром, все шире открываясь. Донесся скрип шагов. Багров выглянул.
— Кто там третий топает? — спросил без интереса.
— Наверное, шофер. Надоело ждать в машине. Но сюда никто не войдет, пока наш разговор не кончится… так или иначе.
Двое снаружи чувствовали, что находятся под наблюдением, и Гусев загодя подал знак шоферу, чтобы тот не бежал: нельзя было выказывать тревогу.
— Товарищ капитан, сейчас передали по рации…
— Потише, Андрей.
— Багров вооружен! Сбил мотоциклиста, взял пистолет…
— Мать честная! — ужаснулся Иван Егорыч.
Гусев выразился более энергично.
Оба дослушали подробности и по-новому поняли поведение Багрова. Эх, минут бы на десять — пятнадцать раньше! А теперь что сделаешь, когда майор у него!
Удалось ему? Не удалось? Какая внутри обстановка? Чем помочь?
Гусев надумал:
— Ты, Андрей, закури и иди спокойно, будто обратно к машине. Потом тихо-тихо кругом сарая. Найди сбоку дырку, щель. Разглядеть вряд ли, но, может, хоть расслышишь, что там. Если майор в опасности, махнешь нам. Будем врываться.
Участковый тоже надумал и даже более мудро:
— Михаил Терентьич! — крикнул он. — Живой мотоциклист-то! В больницу свезли. Побился сильно, однако живой! Слышь, Михаил Терентьич?
— Слышу… — отозвался Багров после паузы.
И участковому полегчало; верно он угадал: Багров боялся, что на нем уже висит покойник. Теперь психике — разгрузка, а значит, и майору помощь.
Действительно, у Томина крепла уверенность, что возможен мирный исход. Он говорил и говорил, а Багров слушал. Это было уже очень много — что слушал. Конечно, не все слышал. Что-то пролетало мимо ушей, что-то глохло в толще недоверия, но что-то все же просачивалось.
Терзаясь противоречивыми чувствами, Багров пристально всматривался в лицо человека, белевшее шагах в трех. Друг? Враг? Рука с пистолетом была почти опущена, ноги едва держали. Если поверить, то снова жить. Но как поверить?..
— Мне кажется, я понимаю вас, Багров. Сначала Пал Палыч кое-что объяснил насчет вашего характера. Потом люди в колонии. Потом я приехал в Еловск и дослушал про вас остальное. Вспомните, в критические моменты вас всегда губила водка. Вот и сегодня дорвались — и сошли с рельсов. Немудрено после недели в бегах. Но еще не поздно. Еще есть выбор.
«Скоро сам растрогаюсь от своего красноречия. Неужели не проймет?»
— Если собственной жизни не жалко, пожалейте жену! Я вот, признаться, пожалел: обещал в вас не стрелять. Потому и распинаюсь Так что можете без опаски меня ухлопать… Она и сейчас наверняка сидит, как я ее оставил — белая от страха, от горя…
— Эх, майор! Еще вопрос, за кого она боится.
— Ну почему вы верите Калищенке?! Ведь сами били его за подлый характер!
— Кабы один Калищенко. А когда родная… — и оборвал.
«Родная — кто? Не дочка ли, „усвиставшая на рысях“ неизвестно куда?!»
— Багров, что случилось после вашей встречи с женой? Ведь что-то же случилось! Скажите мне, может, вместе сообразим, где ошибка? Мы одни, между нами и останется.
Луна уплывала из окошка, и светлый квадрат сползал с Багрова и терял четкость.
Томин переступил с ноги на ногу и пошевелил пальцами в ботинках: подошвы стыли.
«Да-а, братец, мягкие тапочки только дома годятся».
В амбаре гуляли сквозняки. Дверь покачивалась с тихим басовитым скрипом.
«Давно бы уж назад ехали, кабы не уговоры. Досчитаю до двадцати. Если будет молчать, прямо назову Катю. Кто еще ему „родная“? А эта красивая злючка могла, могла!.. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь…»
Ветер снаружи разыгрался всерьез. В амбаре зашептались обрывки бумаги.
«Майор, похоже, честно старается… Майя ждет в милиции… Гаишник жив… Господи, сколько еще сидеть… Катька, змея, могла и наврать. Как она потом за мной бежала, как звала… Я никого не убил. Хоть это хорошо… А зачем тогда все было? Тоска душит — сил нет… Но Майя ждет. Она меня ждет. Еще раз ее увижу…»
Багров расслабился.
Томин расслабился.
Шофер, подслушивавший у стены, расслабился и потер замерзшее ухо.
И тут дунул ветер, и дверь за спиной Багрова гулко хлопнула.
«Продал?!» — яростно взорвалось в его мозгу, он вскинул пистолет и выстрелил в упор.
Распахнул дверь, готовый к сражению. За дверью было пусто.
Багров обернулся к Томину, который еще стоял, покачиваясь, пытаясь зажать рукой бьющую из раны кровь.
— Майор… — леденея, позвал Багров. — Майор!..
— Дурак, — сквозь зубы произнес Томин и стал оседать на пол, уже не слыша голосов подбегавших людей.
Молча и недвижно сидела Майя Петровна в дежурке. Рядом притулилась Катя. Наплакалась и уснула.
В милицию она ворвалась, причитая:
— Мамочка, прости! Мамочка, прости!
Ни слова не проронила Майя Петровна, слушая захлебывающуюся исповедь дочери. Только смотрела с глубоким отчужденным изумлением. Были вещи, которых она не прощала…
Далеко за полночь возле горотдела затормозила машина. Майя Петровна встала, выпрямилась. Первым вошел осунувшийся участковый.
— Иван Егорыч… — вопросительно потянулась к нему Багрова.
— Ведут, — угрюмо буркнул тот и направился к дежурному. — Ведут ее ненаглядного.
— Да она не в курсе, — вполголоса пояснил дежурный.
