Все трое женаты, все благополучные отцы семейства, домовитые и обремененные многочисленной родней. Вот, пожалуй, и все, что я сумела узнать о завтрашних гостях. Обиды на них у меня не было, ведь они не знали, что я рвалась к ним на встречу, а Телегин мог и скрыть сей позорный факт. Хорошо, что Юрий Григорьевич убедил генерала в необходимости этого рандеву на четверых, наверное, ему пришлось приложить максимум усилий, чтобы зазвать троицу «Три Ша» в ГУВД.
Можно было бы съездить в паспортный стол и снять копии фотографий, но это уж абсолютно никчемное занятие. Они ведь не преступники, а всего-навсего российские миллионеры. Нужно задать всем троим один вопрос: «Почему в вашей корпорации убиты два работника безопасности?»
«А они мне ответят — мы не знаем, кто их убил. Мы честно платим налоги на содержание милиции, вот и ищите преступников, — засмеялась я своим вопросам и ответам. — На этом наша беседа и закончится…»
Ночью я спала спокойно. Свой пистолет после последней заварушки спрятала в сейф, полагая, что он оказал мне дурную услугу. «Без тебя обойдусь», — буркнула я, закрывая маленький ящичек в сейфе на секретный ключ.
В ящичке я храню самые сокровенные вещи, как-то: пистолет, остатки от зарплаты (мои попытки экономии всегда оканчиваются бездарно), секретное предписание и другие мелочи, имеющие для меня немалое значение. Если кто-нибудь увидит эти ценности, с дубу рухнет от отупения — это точно. У грозного оперативника в сейфе дамские секретики в виде мини-суперпрокладок на самый экстренный случай, помада в золоченой упаковке (я не пользуюсь косметикой принципиально), ну и другие точно такие же «ценности».
Единственная мысль не давала мне долго уснуть, но я, так и не разобравшись с ней, мирно уснула на рассвете. Мир тесен для людей, они всегда воюют, отвоевывая себе пространство, перегрызая друг другу глотки, но почему он стал тесен для мертвых? Почему мертвые сталкиваются в этом мире, как принято у живых? Им тоже тесно? Почему записка, найденная на трупе Сухинина, оказалась ниточкой, ведущей к Клавдии Николаевой и Олегу Телегину? Они что, при жизни не могли разобраться и теперь встречаются друг с другом через меня? Почему именно я?
К утру я задремала. Ровно в семь я вскочила как угорелая. День предстоял трудный.
* * *
Заканчивая очередную докладную записку, я посмотрела на часы. Скоро двенадцать, а господа предприниматели обещали прийти в первой половине дня. Юрий Григорьевич отбыл в регион, забрав с собой Виктора Владимировича, оставив меня рулить процессом борьбы с преступностью. Я распечатала доклад и сложила стопочкой на краешке стола. Посидела и полюбовалась на результат непосильного труда. Потом выровняла бумажные края, постучав по ним лакированным ногтем, — люблю порядок в делах.
В этот момент в кабинет вошел важный господин, настороженно оглядываясь, за ним прошли еще двое. Они молча склонились в полупоклоне, изображая дружеское приветствие. Все трое улыбались резиновыми полуулыбками. Я никогда их раньше не видела, но моментально определила, что низенький, слегка ссохшийся человечек — Шац-ман Григорий Исакович, высокий стройный красавец, накачанный, мускулистый, с бритой головой — Шерегес Александр Иванович, среднего роста, с пышной шевелюрой, стройный и подвижный — Шерстобитов Дмитрий Николаевич. Они улыбались так, словно мы были знакомы лет двадцать и вообще никогда не расставались со студенческой скамьи. Скамья Шацмана, правда, скрипела под ним в годы моего розового детства…
По кабинету распространился запах дорогой одежды и другой, неизвестной мне жизни. Эта жизнь отличалась от моей, суровой и сложной, она была просто другой, наполненной запахом наживы, больших денег, кредитов и, разумеется, заказных убийств.
От господ исходил авантюрный аромат опасности, тревожащий мое чувственное воображение.
Прикрыв глаза, я скомандовала себе:
«Пустые мысли вон! Задело! Никакой философии!»
Аутотренинг сработал. Приветливо улыбаясь резиновой улыбкой, я сказала:
— Была уверена, что позвоните снизу, я бы за вами сотрудника прислала (наглая ложь, никого присылать и не собиралась).
— Мы у вашего генерала задержались, — сухо ответил Шацман. — Мы подъехали к десяти. Скоро полдень. Нам пора в офис. У нас назначены встречи, — говорил он резко и отрывисто, словно лаял, но лаял вежливо и беспристрастно.
— Вот оно как, — пробормотала я, срочно проводя мысленную передислокацию — к генералу господа ходили за моральной поддержкой, надо учесть при разговоре, — присаживайтесь. Я вас долго не задержу.
— Мы спешим, — брезгливо оглядывая стулья, сохранившиеся с тех же незапамятных сталинских времен, что и стол Юрия Григорьевича, присоединился к беседе Шерстобитов.
Он все-таки выбрал самый подходящий стул и присел на краешек.
— Я понимаю вас, — с искренним сочувствием покачав головой, я уставилась на Шацмана и Шерегеса.
Они стояли посереди кабинета, напряженные, скрученные в тугие пружины, готовые в любой миг сорваться и пулей выскочить из ненавистного помещения. Чем оно им не понравилось, не знаю. Лично мне в нем очень уютно, стабильно и комфортно.
Мой кабинет — монолит, на котором зиждется основная идея борьбы с преступностью. Здесь все — карта, сейф, пистолет в сейфе, стол, стулья, даже компьютер — подчинено одной цели — во что бы то ни стало найти преступника.
То есть врага…
— Присядьте, пожалуйста. — Я понимала, что Шацман и Шерегес выражают протест, изображая бурю в пустыне, дескать, какая-то бабенка вызвала их к себе и изгаляется над ними, отнимая драгоценное время, которому, как известно, цены нет. Время — оно бесценно!
Драгоценное время текло, чуть слышно отстукивая маятником в настенных часах, фонируя негромким завыванием зуммеров розоватых лампочек на карте и шелестом докладной записки, края которой я нервно трепала. Струи времени касались не только моих ушей, но и ушей упрямых мужчин, пока до них не дошло, что я собралась их перемолчать. Они стоят, я молчу, и им все равно придется говорить первыми.
Когда эта простая мысль посетила их гениальные головы, они присели на краешки стульев рядом с Шерстобитовым. Дмитрий Николаевич радостно осклабился, дескать, давно бы так, а то выделываетесь, фасон держите…
— В Тихвине убит Григорий Сухинин, через полгода в Питере таким же способом Олег Телегин. Сухинин работал у вас водителем, Телегин — начальником службы безопасности. Оба из одной службы корпорации — безопасности. Если у вас есть какие-либо объяснения, я слушаю, если нет, вы свободны. — Я резко двинула докладной запиской по столу, и листы рассыпались.
Черт, какую комбинацию испортила, теперь надо собирать листы, ползая по полу…
Я чуть не расплакалась от обиды — всегда мне черт сует палку под ноги в самый неподходящий момент.
А может быть, это палочка-выручалочка?
Шерстобитов бросился на пол, услужливо собирая страницы шедевра служебной документалистики. Ловко подпрыгивая, враз собрал бумагу и положил на стол. Все безупречно вежливо и интеллигентно, не придраться.
— Это вы должны нам объяснить, почему милиция плохо работает. — Григорий Исакович нервно шевелил пальцами. Кисти рук перемещались в ломаных пассах, пальцы гнулись, словно это были не пальцы, а тонкие раскрученные пружинки. — Наших работников убивают, а мы должны еще что-то объяснять.
— Почему вы решили, что Сухинина убили? На него совершен наезд. — Шерстобитов вопросительно посмотрел на меня, дескать, говори, да не заговаривайся. — В том месте трасса проходит, машины на бешеной скорости мчатся, пост ГАИ далеко. Я был на месте происшествия, — пояснил он мне, внимательно смотрящей ему в глаза, — вместе с Олегом Телегиным. Нам позвонили, и мы выехали в Тихвин. Гриша был хорошим работником. Сотрудники милиции нам сказали, что это наезд, преступник не установлен. Кстати, в Тихвине все говорили, что наезд совершил сын директора автобазы.
— Так-то оно так, но уголовное дело испрошено для проверки, и есть мнение, что Сухинин был подброшен на трассу уже мертвым. Там ведь не было свидетелей как таковых — маленький городок, никто ничего не видел, но кто-то что-то слышал. Я всех допросила, нашла новых свидетелей и выяснила, что никого на месте происшествия в момент наезда не было. Слух о версии с сыном директора автобазы кем-то подброшен в толпу, вот, пожалуй, и все.
Я отложила докладную записку от греха подальше, чтобы случайно не рассыпать листы. Мои руки лежали на столе. Я спокойно оглядывала тройку нуворишей, неожиданно взлетевших на самые вершины российского бизнеса. Держались они по-разному — Шацман играл пальцами; Шерегес молча пялился на меня, как бы не понимая, что вообще он здесь делает, ведь его ждут великие дела; Шерстобитов непринужденно улыбался.
