— Вот как живет Месроп Арташесов, — объявил Симон с такой гордостью, словно всё это великолепие он сотворил собственными руками.
— П-похоже на сбор ополчения. — Фандорин с интересом оглядел людей, стоявших кучками возле автомобилей. Это были грозного вида молодцы: одни в черных каракулевых шапках и бархатных жилетах с серебряными пуговицами, другие в черкесках и серых папахах, третьи в белых бешметах — и все вооружены до зубов. — Что это за абреки?
— Телохранители. Здесь, Эраст Петрович, без этого никак. Видели, как во время съемки в Старом городе нас охраняли? Это Месроп Карапетович своих людей прислал, на всякий случай.
Фандорин надушенным платком стер с лица пыль, осмотрел себя в дорожное зеркальце.
— А почему они такие с-свирепые? Будто вот-вот устроят перестрелку.
— Се тужур ком са, я уже привык. Которые с деревянными кобурами — это охранники армянских миллионщиков. А которые с кожаными — это охранники мусульманских нефтепромышленников. Армяне любят «маузеры». Тюрки любят револьверы. И те, и другие жуткие бандиты, друг дружку терпеть не могут. Но резни не сделают. Во всяком случае, пока хозяева ладят между собой.
По красной песчаной дорожке, вслед за остальными, гости направились к большому дому тосканской архитектуры, но, не дойдя до него, все повернули вправо — вглубь парка.
— П-почему мы не идем в дом?
— Это вечером, когда наступит прохлада. Там будет банкет и бал. А пока солнце, всё общество внизу.
— В каком смысле?
Симон загадочно ухмыльнулся.
— Такого вы еще не видали. Жамэ.
Теперь стало понятно, что оркестр играет где-то за густой шеренгой плотно сросшихся туй. Звук был странный, словно идущий из земного чрева. И еще слышался плеск воды. Эраст Петрович предположил, что за живой изгородью пруд или фонтан.
— Я буду ждать вас здесь, господзин, — чопорно поклонился Маса.
Фандорин привык к причудам своего помощника и спорить не стал. Хочет — пускай остается. С точки зрения японца вассал обязан сопроводить господина к месту возвышенного празднества, а сам остаться снаружи. Это не уничижение, а совсем наоборот — самая что ни на есть спесивая гордыня. Нет более заносчивых и знающих себе цену слуг, чем японцы и англичане. С их точки зрения, всякий человек должен гордиться положением, которое занимает. Один британский батлер как-то признался Эрасту Петровичу, что ни в коем случае не поменялся бы судьбой со своим лордом. В Японии многие самураи наверняка сказали бы то же самое.
— Смотри, будь вежлив со здешними г-головорезами, а то знаю я тебя, — погрозил пальцем Фандорин. — И не трогай служанок. Здесь восток, с этим строго.
Маса с достоинством отвернулся.
Дорожка сделала поворот и вывела к арке, увитой благоухающими розами.
Эраст Петрович шагнул внутрь — и замер. Перед ним зияла пустота, из которой неслись звуки музыки, смех, голоса, журчание воды.
По внутреннему периметру живой изгороди шла узенькая дорожка, обрамленная перилами, а всю середину занимал котлован глубиной метров в тридцать или сорок. С верхней площадки лестницы открывался фантасмагорический вид: в большом бассейне размером с пять или шесть теннисных кортов бил подсвеченный фонтан, вокруг плавало несколько белоснежных лодок, похожих на лебедей. Края водоема тонули в густой тени, где прогуливались или стояли группками многочисленные гости. Симон был прав: столь кардинального способа борьбы со зноем Фандорин никогда еще не видывал, хоть объехал весь божий свет. Невозможно было даже приблизительно вообразить, в какую сумму обошлась хозяину эта причуда.
Спуститься можно было и на лифте, похожем на золоченую бонбоньерку, но у кабины выстроилась очередь из киноартистов, и Эраст Петрович предпочел воспользоваться лестницей.
Внизу, по углам эспланады, выложенной разноцветными мраморными плитами, располагались площадки: на одной играл оркестр, на другой буфет, на третьей столы для игры в карты, на четвертой диванная с кальянами. С каждым лестничным пролетом (их было восемь) жара ощущалась всё меньше, а внизу стало даже прохладно. Высокие стены котлована были оштукатурены и разрисованы фресками с изображением райских кущ. За тремя бархатными драпировками, кажется, находились гроты, вырезанные в каменной породе. На левой портьере была изображена дама в кринолине, на правой — джентльмен в цилиндре (а, понятно); на центральном занавесе красовался герб с геральдическими зверями и маленькой нефтяной вышечкой посередине.
На самой нижней площадке Фандорин остановился. Глаза привыкли к полумраку, и теперь можно было как следует рассмотреть собравшихся.
Публика была пестрая, наполовину европейская, наполовину восточная. Мундиры и смокинги перемежались черкесками; блеск эполет — сверканием золотых газырей и кинжальных рукояток. Дамы тоже выглядели по-разному: кто-то был в открытом платье, с обнаженными плечами, но попадались и женщины в азиатских нарядах, некоторые даже с прикрытыми лицами.
Вдруг по толпе будто прошла волна. Все повернулись к кабине лифта, откуда с обворожительной улыбкой вышла Клара в сопровождении Леона Арта. Она была в узком серебристом платье, подчеркивавшем хрупкость фигуры; режиссер в черном фраке, с рассыпанными по плечам волосами и орхидеей в петлице тоже смотрелся картинкой.
«Красивая пара, — подумал Фандорин. — Зачем им третий лишний? Скорей бы уж…»
Навстречу почетной гостье, кланяясь на ходу, катился толстячок с сияющей посреди неестественно черных волос проплешиной.
— Эраст, Эраст! — с очаровательной беспомощностью стала озираться Клара. — Господа, я сегодня с мужем. Ах, вот он! Господа, милости прошу: Эраст Петрович Фандорин.
Все уставились на счастливого супруга «этуали», и он, скрипнув зубами, сошел по ступенькам.
— Зачем ты мне к-кланяешься? — раздраженно спросил Фандорин продюктёра.
— Чтобы все видели, какая вы важная персона, — шепотом ответил Симон. — Иначе уважать не будут.
— На что мне их уважение…
Но ворчание пришлось прекратить. К Эрасту Петровичу уже подошла Клара, с трогательной супружеской заботливостью поправила воротнички (без того идеальные), поцеловала в щеку. Роль любящей жены была отыграна в несколько лаконичных штрихов, по Станиславскому.
Встреча киногруппы с благодетелем и спонсором напоминала августейшую аудиенцию. Первым к дяде приблизился Леон. За ним Эраст Петрович с супругой и почтительно приотставший Симон. Потом первый киносъемщик и два актера, которые вчера исполняли роли главного ассасина и главного мамелюка. Все прочие встали сзади, полумесяцем, раскланялись издали.
Оказавшись лицом к лицу с великим Месропом Карапетовичем, Фандорин почувствовал смутное беспокойство и не сразу сообразил, чем оно вызвано. Разумеется, не богатством бакинского Креза. И не пытливым взглядом маленьких, черных, блестящих, как ягоды кишмиша, глазок: они впились в лицо Эраста Петровича, скосились на племянника, на Клару и снова остановились на Фандорине — теперь уже прочно.
Низенький, кругленький, с сочным губастым ртом, с многочисленными перстнями на пухлых пальцах, господин Арташесов смотрелся опереточным персонажем. Типаж «комический толстяк». Откуда же ощущение дискомфорта?
Вдруг Эраст Петрович понял, в чем дело. Вдвоем с промышленником они образовывали до комичного контрастную пару.
Один шарообразен, другой прям, как палка; у одного черные волосы и седые брови, у другого седые волосы и черные усы; один в черном шелковом смокинге и белых брюках; другой, наоборот, в белом смокинге и черных брюках. Позитив и негатив. Пат и Паташон.
Захотелось побыстрей отойти в сторону, пока все вокруг не начали хихикать. Однако сначала полагалось исполнить необходимый ритуал вежливости.
— Левончик-джан! — сказал Арташесов, продолжая глядеть на Фандорина. — Ай, молодец, что привез дорогих гостей.
— Дядя, я просил меня так не называть! — вспыхнул Леон Арт.
— Кларочка-ханум. — Не обращая внимания на племянника, Месроп Карапетович приложился к ручке звезды. — Это праздник для нас! Приезд вашего уважаемого супруга — двойной праздник.
«А ведь ему со мной тоже неспокойно, — понял Эраст Петрович, уловив во взгляде магната тревожный блеск. — Интересно почему? Вряд ли из-за колористической инверсии».
— Какой почет, какое небесное счастье и для Клары-ханум, и для этого дома! Много, много о вас слышал, драгоценный гость!
На цветистое приветствие хозяина Фандорин слегка кивнул. Протянул вялую руку, которую Арташесов сжал двумя мягкими ладошками.
— Мсье Симон мне о вас тоже рассказывал, — милостиво протянул Эраст Петрович, помня о своем обещании помочь молодому человеку. — Собственно, нанести вам визит я решил по его рекомендации.
