— Я говорю по-французски… — заявило существо и распахнуло глаза. Реми тоже распахнул: в придачу к сказочной косе у этого существа водились не правдоподобные, почти круглые, теплые карие глаза.
— О, какая удача! — запел Реми. — Это необыкновенное везение! У вас потрясающее произношение! — Он врал: девушка говорила с акцентом. — А вы здесь тоже участвуете в симпозиуме?
В вопросе была легкая ирония — он был абсолютно уверен, что нет. Кареглазка не замедлила смутиться:
— Нет… Я просто пришла… И я не знаю, кто отвечает за организацию. Ничем не могу вам помочь, к сожалению.
— Вы актриса?
На этот-то вопрос Реми предполагал утвердительный ответ. Но она смутилась еще больше: «Н-нет…» — и покраснела еще больше.
Ресницы упали, лицо отвернулось, предоставив ему снова нежный овал розовой щеки, и Реми вдруг разозлился. Какого хрена он пристает к какой-то писюхе? Чего ему от нее надо? Чего ему вообще надо от женщин? Ничего! Ни-че-го! Он взял от них бессрочный отпуск.
Он суховато извинился и протиснулся дальше. Журналистки уже не было на прежнем месте. Он и ее не стал искать: чего ему надо от нее? Ни-че-го!
* * *
Симпозиум проходил в конференц-зале гостиницы «Космос», буфет был поскромнее, чем накануне, в день открытия, и, главное, уже не дармовой, и незваные гости больше не смущали рабочее настроение детективов. Сегодняшняя конференция заканчивалась в четыре, после нее в программе был какой-то музей, и Реми, выйдя из зала, решал дилемму «ехать — не ехать». Любителем музеев он не был, если не брать в счет музей криминалистики, но, с другой стороны, чем ему еще заняться в незнакомом городе, где люди говорят на незнакомом языке? Алексей, его русский друг, оказался болен ангиной — Реми навестил его вчера. Алексей звал к себе и сегодня, но… Неудобно беспокоить человека два дня подряд. К тому же больного, к тому же занятого… Так что, похоже, придется ехать в музей.
Вот тут-то он и увидел ее.
Он не сразу понял, где он видел эти круглые, теплые, карие глаза. Да и косы на этот раз не было: волна каштановых волос, с легкой рыжинкой в выгоревших за лето прядях, выплескиваясь из-под белого берета, свободно бежала по спине, цепляясь лишь по краям за белый ворс легкого пальто. Пальто было расстегнуто; под ним виднелся бежевый костюм, напомнивший ему чем-то Журналистку: тонкой шерсти, с узкой длинной юбкой, обнимавшей стройные ноги… В этой одежде кареглазка выглядела немного старше, чем показалась ему на открытии, — Реми поднял планку до двадцати — двадцати двух лет.
Он не знал, двинуться ли навстречу длинноволоске или притаиться, последить: чего это она тут делает, в гостинице, к кому пришла? Но карие глаза настигли его, распахнулись, рванулись к нему, и вслед за ними рванулась их обладательница.
Реми приготовил для нее лучшую из своих улыбок.
Долетев до Реми, девушка остановилась перед ним как вкопанная. Он только сейчас заметил, что ее верхняя губа слегка вздернута кверху, приоткрывая ровные зубки и придавая ее лицу выражение детской непосредственности.
Несколько мгновений она смотрела на него своими глазищами. Реми уж было озадачился: влюбилась, что ли? — и начал подыскивать фразу, которая могла бы вывести их из неловкого молчания, — как она выговорила по-французски помертвевшими вдруг губами: «Помогите мне…»
Реми давно не столбенел в своей жизни — ни от страха, ни от избытка впечатлений, — но тут пришлось вспомнить, как это делается. Наверное, роль столба ему удалась на славу, поскольку девушка, не видя никакой реакции с его стороны, в совершенном отчаянии ухватилась за его свитер и горячо заговорила:
— Мне больше не у кого попросить помощи! Любой русский детектив будет обязан сообщить в милицию! А вы здесь чужой, вы — иностранец, и вы — не обязаны! Только вы можете мне помочь… Прошу вас!..
Все это было до такой степени неожиданно, что Реми не нашелся что ответить и уставился на нее изумленно, ожидая продолжения. Но продолжения не было. Девушка смотрела ему куда-то в грудь, кусая нежные губы. Ее рука в бежевой перчатке, до сих пор цеплявшаяся за его свитер, вдруг обмякла, разжалась, упала. Молчание затягивалось. Реми понял, что надо срочно выходить из столбняка.
— Что же у вас случилось? — проговорил он тихо и ласково, как разговаривают старые добрые доктора.
Но он, должно быть, передержал паузу, и кареглазка успела за эти мгновения прожить какие-то неведомые ему сомнения, поскольку она вдруг откинула голову назад, посмотрела на него в упор и заявила:
— Ничего.
Круто повернувшись, она направилась к выходу.
Реми колебался. Будь он причастен к научным, политическим, военным секретам — он бы сразу заподозрил неладное. В этом маленьком спектакле мог быть спрятан тайный интерес. Но какой тайный интерес можно иметь к частному детективу? Он быстро перебрал все возможные мотивы, отверг их все разом и заключил, что у девушки действительно что-то случилось серьезное, раз она — явно застенчивая! — решилась обратиться к незнакомому человеку за помощью.
Реми догнал ее в два прыжка и взял под локоть.
— Это не дело, девушка. Объясните, что у вас стряслось! Иначе как я могу вам помочь?
— Я зря пришла… — Она остановилась и повернулась к нему, и Реми увидел на ее глазах слезы. — Вы не сможете мне помочь. И никто не сможет…
И она снова направилась к выходу.
Еще один прыжок:
— Погодите!
Не остановилась.
Еще прыжок:
— Стойте, я вам говорю!
Поймал в дверях:
— Не знаю, в моих ли будет силах сделать что-нибудь для вас, но дайте мне хотя бы попытаться!
— Вы не станете мне помогать.
— Вы так уверены?
Горькая усмешка в ответ. Но, слава богу, осталась стоять на месте.
— Что у вас стряслось? — требовательно произнес Реми.
— Хорошо, — решилась Кареглазка. — Раз вы так настаиваете…
(Как это у нее получилось, что настаивает — Реми?)
Длинноволоска несколько мгновений поизучала свитер Реми. Наконец подняла свои огромные карие глаза и посмотрела в упор:
— У меня вот что стряслось…
Шумно и судорожно перевела дыхание.
— Я убила человека.
* * *
Реми не стал грешить повторами и исполнять во второй раз роль столба, даже если эта роль получалась у него отлично. Он просто сказал ей «подождите меня» и поднялся в номер, чтобы взять куртку, боясь, что она за это время уйдет.
И одновременно желая этого, предчувствуя, что он втягивается в историю, да еще в чужой стране…
Но она его ждала.
* * *
Где можно поговорить, если у вас нет ни своего личного кабинета, ни даже своей квартиры? Гостиничный номер — двусмысленно… Конечно, в баре! Ну, а если нужно поговорить так, чтобы никто не понял ваших слов? Конечно, в том баре, где меньше всего шансов встретить соотечественников! Учитывая, что предстоящий разговор предполагался на французском, Реми предпочел свалить из гостиницы, битком набитой всевозможными иностранцами, включая франкоговорящих.
Всю дорогу он сомневался в том, что принял правильное решение. Хм, «я убила человека». А он-то тут при чем? Он, ровно наоборот, как раз из тех, кто ищет убийц, а не помогает им!
— Вы вчера были на открытии нашего симпозиума, я с вами говорил, помните? Я еще спросил…
— Помню, «кто отвечает за организацию…».
— Что вы там делали? Вы не похожи на частного детектива…
— Я журналистка.
Ба, еще одна!
— Вернее, студентка…
— Вы приходили брать интервью?
— Нет… Я просто… Мне надо привыкать к атмосфере шумных собраний… Потому что я… Я всегда теряюсь, когда так много людей вокруг…
Понятно. Это, правда, никак не отвечает на вопрос, при чем тут он, Реми. И почему она выбрала именно его из всех собравшихся на симпозиум разнонародных детективов. С другой стороны, когда именно на нас обращают внимание, мы ведь принимаем это как должное, правда? Мы ведь самые лучшие, разве не так? Стоит только разглядеть наши достоинства? Они ведь имеются в неограниченном количестве, даже если и глубоко спрятанные? Но когда нас выбирают, мы верим, что кому-то удалось их разглядеть? — иронизировал Реми. И, польщенные вниманием к нашей драгоценной особе, уже тащимся с этой кареглазой незнакомой девицей, чтобы выслушивать ее исповеди…
А точнее говоря, Реми отдавал себе отчет, что уже почти ангажировался ей помогать… «раз он так настаивает…». Но фокус в том, что она успела еще произнести другие слова: «Помогите…» А еще больший фокус заключается в том, что "только вы можете помочь!..". И как же было отказаться хотя бы ее выслушать? Средневзятый француз — существо отзывчивое, а уж если просьба о помощи сопровождена прелестным взглядом прелестных глаз — то средневзятое мужское французское существо начинает бежать впереди паровоза, предлагая свои услуги.
Кафе в тихом переулке выбрала Ксения — так представилась ему девушка. Впрочем, добавила она, вы можете называть меня Ксюша, меня все так зовут. Реми, пытаясь создать непринужденный тон, восхитился: как это нежно — Ксю-ю-ша! К тому же «ша» [1] — это ей ведь известно, она здорово говорит по-французски! — означает «кошка», и вместе получается так ласково и пушисто: Ксю-ю-ша, и так идет к ее круглым карим глазам!
