Собственно, в деле этом все было ясно как божий день. Пристав третьей полицейской части велел двум городовым переодеться в статское и отправил их следить за упомянутой в одном из писем вазой в саду Державина.
Около девяти часов вечера один из городовых увидел, что к вазе подходит, опасливо озираясь, парень в полосатых штанах и такой же жилетке и опускает в вазу руку. Первый городовой дал второму знак, и они, подкравшись к парню, повалили его на землю.
– Попался, вымогатель! – прошипел парню в ухо первый городовой, усердно заламывая ему руки.
Ленчик не сопротивлялся.
На вопрос пристава, он ли посылал письма с угрозами по почте, Ленчик ответил:
– Нет.
А когда получил от городового в ухо, тотчас поправился:
– Я, господин пристав.
– А кто-нибудь принуждал тебя к этому? – спросил пристав.
– Нет, никто не принуждал, – ответил Ленчик и добавил: – Разве что нужда горькая, – и для убедительности выдавил слезу.
– Что-то не похоже, чтобы ты шибко нуждался, – сказал пристав, оглядывая нарядного Ленчика.
– У меня бабка болеет, ваше благородие господин пристав, – шмыгнул носом Ленчик. – А лекарствия вона какие дорогие. – Ленчик посмотрел на пристава своими пронзительно-голубыми глазами. – Одна она у меня, никого больше нет. Вот помрет – и останусь я один на всем белом свете. Не виноват я.
– А кто виноват, Александр Пушкин? – задал пристав риторический вопрос, используемый вот уже несколько десятков лет в среде учителей и полицейских.
– Нет, – серьезно ответил Ленчик.
– Тогда кто?
– Сострадание мое несусветное, – снова шмыгнул носом Ленчик. – Жалостно мне бабку-то.
Впоследствии, на судебном разбирательстве, было учтено, что у Ленчика, кроме старой бабки, действительно никого нет. И ежели его от общества «удалить» (в смысле отправить куда-нибудь в арестантские роты), то бабка его останется без присмотра, вследствие чего может раньше времени отдать богу душу. Потому как выглядела она и вправду весьма паршиво. Сие обстоятельство и повлияло на вердикт: отпустить Ленчика на свободу с условием неповторения противузаконных проступков. Любых. На что Ленчик дал свое твердое обещание, перекрестившись для пущей убедительности трижды – «за Христа ради».
* * *
Человек, господа хорошие, есть хозяин своего слова. То есть может его дать, а может взять его и обратно. Ленчик слово, данное на суде, взял обратно. Стало быть, проявил себя полнейшим хозяином. Да и правду сказать, что значит слово несовершеннолетнего гражданина, да к тому же мошенника? Так, блеф, бесполезное и кратковременное сотрясение воздуха, не более того.
Правда, задержание для Ленчика не прошло бесследно – он стал осторожнее, а значит, поумнел.
В картишки себе на пропитание можно было заработать. Особливо с малознакомыми или, что еще лучше, с приезжими. Свои Ленчика уже знали и играть с ним не садились, разве что по бесшабашному удальству, а то и по пьяни. Однако все это была мелочь, а душа требовала куда большего! Чтобы жить, к примеру, как Костян Крупенников, купецкий сын, у коего была уже своя фатера, собственный выезд и несколько костюмов англинского сукна, а обедал и ужинал Костян исключительно в отдельном кабинете в «Славянском базаре», часто не один, а с мамзельками.
Вот это была жизнь!
Знакомство с Митей Выборгским расширило кругозор Ленчика в избранном им жизненном направлении. Оказывается, играть с людьми и манипулировать ими можно, не только дергая за струны, зовущиеся азартом и страхом. У людей есть еще масса слабых и сильных струн. Да-да, и сильных, на которых тоже можно играть, ежели, конечно, умеючи. Скажем, хитрость – черта характера не слабая. Так вот, если ее правильно использовать в своих целях, то с нее тоже можно иметь навар. Как с чужой смелости, честности, даже сообразительности. Примерно так говорил ему Митя, когда они стали работать в паре.
А познакомились они весьма банально. Митя «работал» в трактире «Европа», который чаще называли «Гробы», вследствие того, что находился он как раз над мастерской гробовых дел мастера Остапчука «Гробы и прочие ритуальные принадлежности». «Работал» – означало объегоривал доверчивых или подвыпивших посетителей посредством трех половинок скорлупок от грецкого ореха и глиняного шарика. На глазах у играющего он прятал шарик под одну из скорлупок, потом быстро двигал скорлупки в разных направлениях по столешнице, как бы тасуя их, а затем, выставив скорлупки в ряд, предлагал играющему указать ту, под которой был шарик. Играющий, неотрывно следивший за той скорлупкой, под которую Митя положил шарик, указывал на нее, но под скорлупкой шарика не оказывалось. Потому что он оказывался под другой. Играющий снова делал ставку и теперь уже точно, как ему казалось, следил за скорлупкой, под которую был положен шарик. Теперь-то уж он не ошибется! Да и Митя крутил по столу скорлупками не столь уж и быстро, чтобы нужную из них можно было потерять из виду. Но когда он выстраивал скорлупки в ряд и просил указать на ту, под которой спрятан шарик, игрок вновь указывал на пустую. Это злило и прибавляло азарта.
Если игрок был слишком азартен или пустоголов, то такой мог проиграться до нитки и уйти из трактира без штанов, чему Ленчик сам дважды был свидетелем.
Вспыльчивый лез драться. И получал по зубам, потому как вышибалой в «Гробах» (или в «Европе», это как вам заблагорассудится) служил сам Бабай – рябой плосколицый татарин под два метра ростом и с кулачищами, как груди у подавальщицы Мани, то бишь размером со средней величины арбуз. И такое представление Ленчик имел возможность лицезреть уже не однажды. К тому же Митя со своей деревянной ногой был для трактира «Гробы» как бы некой неотъемлемой частью – ну, как, к примеру, пальма в кадке или шарманка в углу, а то как красный фонарь перед публичным домом. К тому же Митяй приносил прибыль, потому как шибко проигравшийся, ежели, конечно, у него еще оставалась какая-то денежка после игры с Митей, заливал горе водочкой и запивал его пивом.
Недоверчивый, проигравшись несколько раз, вскоре начинал подозревать лукавство.
– Ну, вот же! Я же видел, что он тут был! – вскрикивал недоверчивый бедолага всякий раз при очередном проигрыше, указывая на скорлупку, под которой ничего не было. – Я же своими глазами видел, что шарик был под этой скорлупкой… Мухлюешь, подлюка!
– А ты протри зенки-то. Может, лучше видеть будешь… – угрожающе доносилось из угла, где сидел Бабай.
Недоверчивый стихал и начинал следить уже не за скорлупками, а за пальцами Мити, надеясь уличить его в лукавстве. Но тот был ловок, и углядеть подвох было весьма сложно. Если вообще возможно – Митя был мастером своего дела.
Словом, игроки были разные. Но было одно, что их всех объединяло: все они были лохами. То есть людьми, предназначенными именно для того, чтобы обвести их вокруг пальца и облапошить.
А вот Ленчик лохом не был. Потому как всю механику этих трех скорлупок и шарика знал назубок. Он и сам мог бы катать шарик под скорлупками, только вот скучноватое занятие, граждане, да и однообразное. Полета мысли – никакой! Да и ловкости здесь, если разобраться, особой не надобно: прилепляй шарик к пальцам и вкатывай его незаметно под ту скорлупку, под которой лох увидеть его абсолютно не ожидает. И, естественно, на нее не покажет. Или не вкатывай вовсе, это уж как заблагорассудится.
Однажды от нечего делать он решил сыграть с Митей. По гривенничку. И выиграл. Потом по полтинничку. И опять выиграл.
Митя предложил ставку по рублику. Ленчик согласился. И снова выиграл. Озадаченный кидала предложил сыграть по трешнице. Ленчик предложение принял, а когда скорлупки встали в ряд, ни одну поднимать не стал.
– Ну, что же ты, – заторопил его Митя.
– А можно, я тебе на ухо скажу, где шарик? – спросил Ленчик.
– Че, забоялся? – нахально улыбнулся Митя, и тут Ленчик наклонился и шепнул:
– Нигде.
Митя испуганно воззрился на клиента.
– Шарик у тебя между указательным и средним пальцем, – прошептал Ленчик. – И если я щас раскрою все три скорлупки, то…
С этими словами Ленчик указал на среднюю.
Если бы не публика, скопившаяся возле столика Мити, то кидала, конечно, поднял бы пустую скорлупку и забрал выигрыш. Но кругом стояли люди, а у Мити как-никак имелась «репутация», по которой полагалось иной раз проигрывать. И он, поднимая среднюю скорлупку, незаметно вкатил в нее глиняный шарик, покуда эта сопля и правда не поднял все три скорлупки.
– Твоя взяла, – громко произнес Митя, передавая мальчугану трешницу. – Ну что, еще разок?
– Нет, благодарствуйте, – вежливо ответил Ленчик и отошел от колченогого кидалы.
– А поделиться? – подкатил к Ленчику мужичок с губами в коросте.
Ленчик дал ему пятачок.
– И все? – нагло спросил мужичок.
– А ну, отвяжись от парня, – громко, едва ли не на всю залу рявкнул на мужичка какой-то подвыпивший купчина, позитурой весьма схожий с Бабаем. С таким связываться было себе дороже, и мужичок в коросте быстренько отвалил. А правильнее сказать, просто испарился. А купчина подвел Ленчика к своему столику, уставленному пустыми пивными бутылками, усадил и спросил: – Пива хочешь?
