в кабинете старшего компаньона, взору Найджела представилась точно та же картина, какую он видел, когда попал сюда впервые, пять дней тому назад: Джералдайн сидел за письменным столом, Лиз Уэнхем стояла, прислонившись к окну, а Бэзил Райл, позвякивая монетами в кармане, — по другую сторону стола. Казалось, они навсегда запечатлены в этой композиции: трое издателей обсуждают весенний выпуск книг, какое–то переиздание или неразумные возражения автора против рекламного текста на суперобложке.
— Ужасная история, Стрейнджуэйз, — произнес Артур Джералдайн. — Почему она это сделала? Почему? — Судя по его искреннему возмущению, ему явно хотелось добавить: «Да еще на священной территории «Уэнхема и Джералдайна“!»
— Нет никакой уверенности, что это сделала она.
Стоя неподвижно у окна, Лиз Уэнхем спросила:
— Вы хотите сказать, что это может быть… — Слово «убийство» она не решилась выговорить. Ее розовые, как яблочки, щеки пошли пятнами. — …Сделано кем–то другим?
Найджел кивнул. Он заметил, что Райла передернуло. Джералдайн опустил лысую голову на руки.
— Сначала история с клеветой, а теперь еще и это, — пробормотал он.
— Бросьте, Артур. Это просто совпадение. — Лиз Уэнхем пыталась сохранить обычную жизнерадостность.
«Совпадение, — подумал Найджел. — А может тут быть совпадение?»
— Она бы никогда этого не сделала. Кто угодно, но не Миллисент, — сказал Бэзил Райл каким–то странным тоном — страдальческим и вместе с тем раздраженным.
Лиз недовольно на него поглядела. «Ее шокирует открытое выражение чувств, — подумал Найджел, — во всяком случае, в служебные часы: жизнь ее строго регламентирована». Он признался себе, что не способен проникнуть в ту область ее души, которая отведена под личную жизнь.
— Нам, вероятно, следует связаться с ее родственниками, — сказала Лиз. — Кто у нее самый близкий — Киприан Глид?
Зазвонил телефон. Джералдайн удрученно на него поглядел, но вынужден был с кем–то договориться насчет типографского заказа. Отведя Найджела в сторону, Лиз сказала:
— Нам в этом деле необходима ваша помощь. То есть ваши профессиональные услуги. Вы не откажетесь побыть у нас еще?
— Конечно нет, если вы этого хотите. Но боюсь, что в истории с версткой мы зашли в тупик. Разве только она связана…
— Бэзил, вы знаете телефон Глида? Будьте другом, позвоните ему.
Райл напряженно поглядел на нее, словно пытаясь понять иностранца, а потом, как робот, зашагал из комнаты. Вошла секретарша с запиской для Лиз.
— Скажите, что сегодняшний обед придется отменить. Я ей позвоню сама. Да, вот еще что, Лаура, позвоните Клауссону и скажите, что на суперобложке Веллингтона второй цвет еще не получился, он все же грязноватый.
— Хорошо, мисс Уэнхем. — Секретарша вышла на цыпочках, торжественно, как после причастия. Слух о смерти мисс Майлз уже разнесся по издательству.
Лиз Уэнхем убрала с виска седую прядь:
— Заниматься делами как обычно? Или вы считаете, что лучше на сегодня редакцию закрыть?
— Нет. Полиция захочет опросить сотрудников.
Артур Джералдайн положил трубку, вынул большой шелковый платок и отер лицо.
— О чем бишь мы говорили?
— Я попросила Бэзила позвонить сыну мисс Майлз. И мистер Стрейнджуэйз пока что будет нам помогать.
— Это хорошо. Надеюсь, Бэзил проявит такт… Ведь это ужасное потрясение…
— Встряска молодому человеку только полезна. Хоть как–то соприкоснется с действительностью. Мать ведь совсем его растлила.
— Помилуйте, Лиз…
— Не ханжите, Артур. Она была гадиной, и вы это знаете.
Джералдайн кинул на нее странный взгляд, а потом снова взялся за платок, словно стараясь стереть всякое выражение с лица.
— Поразительно, как работает у человека мысль. Помимо воли прикинул, насколько это повысит спрос на ее автобиографию. Боюсь, что у вас, Стрейнджуэйз, сложится неважное мнение об издателях. Все мы, знаете ли, немножко маньяки…
Найджел что–то вежливо пробормотал, но его заглушил недобрый смех Лиз.
— Но даже издатель не станет отправлять автора на тот свет только в целях рекламы. Так что успокойтесь, Артур.
— Лиз, зачем вы так говорите? Можно подумать, что вы не понимаете…
Дверь отворилась, и вошел Бэзил Райл.
— Я ему сказал. Голос у него был такой, будто я его разбудил после долгого запоя.
— Он придет сюда?
— Я сказал, что пока не надо.
— Вы его спросили, когда он в последний раз видел мать? — осведомился Найджел.
— В последний раз видел мать? — тупо повторил Райл, и в глазах его мелькнула боль. — Нет. Зачем я стану его спрашивать? Я не полицейский.
— Ладно, хватит болтать, — энергично заявила Лиз Уэнхем. — Я пошла работать. Бэзил, надо бы нам заняться проспектом к мемуарам Хоскина.
— Господи!
— Пошли, пошли. Нечего распускаться. — За грубоватостью ее тона чувствовалось сострадание. Бэзил покорно поплелся за ней, волоча ноги.
— Мне нужно позвонить нашим адвокатам, — сказал Джералдайн. — Есть новости, Стрейнджуэйз?
— Нет. Боюсь, я зашел в тупик.
— Вы сделали все, что могли, я в этом не сомневаюсь.
— Конечно, будь у нас возможность провести настоящее расследование…
— Расследование?
— Да. У меня такое чувство, что это дело можно раскрыть, если заглянуть поглубже. Его разгадка где–то в прошлом.
Артур Джералдайн предостерегающе поднял руку.
— Не думаю, что нам стоит копаться в этой грязи. Особенно ввиду того, что произошло. — Тон у старшего компаньона был светский, но достаточно твердый — тон издательства «Уэнхем и Джералдайн», которое сожалеет, что вынуждено отклонить рукопись.
Найджел пошел наверх, в кабинет Стивена Протеру. Стивен с головой ушел в чтение, ему, по–видимому, не мешали голоса и шарканье ног по соседству, а также вспышки магния, которые то и дело озаряли матовое стекло окошка.
— Долго это у них продолжается? — спросил он, не поднимая глаз.
— По–разному. Несколько часов — самое малое.
— А потом?
— Увезут тело для вскрытия и начнут всех опрашивать.
Стивен пометил карандашом место, где он остановился. Потом звучным, звенящим голосом, неожиданным у такого малорослого человека, прочел:
И в доме суета
Наутро после смерти.
Святейшее из дел,
Творимых на земле. [9]
— Да, — сказал Найджел. — Но там дальше говорится, что погребают любовь. Не подходит.
Немного погодя Стивен проворчал, словно разговаривая сам с собой:
— И что в ней было хорошего? Зубы лошадиные. Смех — как трещотка у футбольного болельщика. Рот огромный, а сердце малюсенькое. Но ведь стоило ей захотеть, любой мужчина за ней побежал бы, любой! Думаю, что сила ее была в цельности — в этой броне эгоизма без единой трещины, прямо–таки детского эгоизма, да, да, в нем была даже какая–то наивность. А наивность — самое жестокое и разрушительное оружие в мире. Конечно, была в ней и жизненная сила. Невероятная жизненная сила. На это пламя мошки так и летят.
— Наверно, в молодости она была сорванцом?
— Сорванцом? Да, пожалуй, вы правы.
— Но это не вяжется с тем, как она сама себя изображала:
