- Так она и созналась бы! - выпалила Наташа. - Я знаю, что такое боец спецвойск. Бывших среди нас нет. Они не расколются и не сдадут своих даже под пытками. И она молчала бы...
- У нас не молчала бы, поверьте, - от спокойного тона вальяжного Наташа стиснула зубы. - И ее даже пытать не понадобилось бы. Или она привела бы нас к заказчику, думая, что действует по собственной инициативе. Помните, как было в вашем деле?..
- Да. Знаю я ваши хитрости.
- Наташа, речь шла о жизни членов нашей труппы, - вмешался Вячеслав, - о людях, которых ты хорошо знаешь, с которыми дружишь. Евсеев задумал смертельный номер ради поднятия своего рейтинга перед выборами. Мы для него были не более чем расходным материалом, пешками, которыми жертвуют, чтобы выиграть партию. Разве ты на моем месте не сделала бы все, чтобы предотвратить трагедию? Иначе было нельзя...
- Вы же боец, Наталья Викторовна, - подхватил вальяжный, - и правильно говорите: бывших среди вас не бывает. И вы - настоящий офицер, а не крыса, как Густавсон, об офицерской чести не забыли и свои погоны не замарали; от принципов и устава не отступили и по-прежнему готовы стоять на страже мирной жизни и на защите гражданского населения...
- Верно, - после паузы сказала Наташа. - Я бы тоже постаралась вывести людей из-под удара и обезвредить угрозу. И мне сейчас даже крыть нечем против ваших аргументов.
Она замолчала. Перед глазами снова встал полутемный гулкий собор, черные платки, свечи, море цветов в гробу и изменившийся до неузнаваемости профиль на фоне белого покрывала... Дрожащий голос молодого русобородого священника, тихие слезы Елены Прокофьевны и Аглаи, заледеневшая от горя бледная Соня... "Я тетя... Мать слегла", "Он не был женат... Не успел", "Слава, Славочка, ну как же так, братец-кролик?.."
- А кто же... - она запнулась и снова нервно закурила, - Кого же мы в ноябре отпевали?..
- Вы удивительная женщина, Наталья Викторовна, - встал из-за стола вальяжный. - Ваша скорбь была неподдельной. Все тогда были раздавлены этой трагедией, но вы единственная не ослепли от горя и ужаса и заметили все, что наши специалисты постарались замаскировать...
- Это был человек, похожий на меня, - сказал от окна Вячеслав. - Поэтому так долго тянули с панихидой... Ждали, когда появится, ммммм... подходящее тело.
- Евсеев должен был своими глазами увидеть траурную церемонию, гроб и успокоиться, думая, что нежелательный свидетель мертв, отпет и кремирован, - пояснил вальяжный. - И мы попросили работников городских моргов информировать нас, если к ним поступит что-то...
Наташа и Вячеслав укоризненно посмотрели на него.
- Кто-то с мало-мальски подходящей внешностью, - поправился особист. - И вот. Молодой человек без определенного места жительства, давно потерявший паспорт... Забрался в дачный дом в Белоострове, чтобы переночевать, и тут из города приехал хозяин за какими-то забытыми вещами. С незваным гостем он разобрался жестоко: избил монтировкой и вытолкал на улицу... Парень кое-как доковылял до станции, чтобы попросить о помощи, но упал от потери крови в нескольких шагах от вокзала... До больницы его не довезли. Когда я его увидел, я решил, что его вполне можно выдать за Славу, если только хорошенько замазать приметное родимое пятно на лице и прикрыть травмированный лоб. Так что этот безымянный бедолага, хлебнувший горя при жизни, хотя бы упокоен был по-христиански. А Евсеев поверил в то, что Слава ни с кем не успел поделиться своими знаниями...
Он неспешно прошелся по комнате, поворошил кочергой угли в камине, вернулся за стол и продолжал:
- Когда моя агентура засекла возле больницы Густавсон, мы поняли, что нужно действовать безотлагательно; шведка явно искала способ подобраться к Славе в палате, и во второй раз ему бы так не повезло... Утром в понедельник мы вывезли Славу из больницы и поселили в одной из конспиративных квартир, где он лежал и долечивался после отравления. А потом отправили в театр, чтобы он продолжал держать руку на пульсе...
- А врач, который выписывал вам заключение о смерти, лег в ковидный бокс, чтобы избежать допросов в полиции и прокуратуре? - поинтересовалась Наташа.
Вячеслав кивнул:
- Да... И еще - чтобы обезопаситься от возможных попыток расправы. Я слышал, что кое-кто из труппы мечтал "повстречать" его.
- А главврача токсикологического корпуса вы запугали до медвежьей болезни, - грубовато сказала Наташа вальяжному, - он вертелся, как ёж на сковородке, бекал, мекал и потел так, что я сразу заподозрила неладное!
- Если бы Слава не обмолвился вам о кассирше Фетюковой, вы не вышли бы на Густавсон, - неспешно произнес вальяжный. - И вам не пришлось бы пережить те неприятные минуты, когда Евсеев взял вас на мушку...
- Спасибо за заботу! Если бы да кабы! - взорвалась Наташа. - Зато весь месяц до этого я просто кайфовала! Как в гребаном СПА! Слава убит, Виктор арестован, я чувствую себя виноватой перед обоими и понимаю, что уже ничего не изменить и забыть об этом я не смогу никогда! Вы хоть знаете, что это такое - каждый день, час, каждую минуту помнить о том, что из-за моих желаний и страстей случилась непоправимая трагедия и чувствовать свою вину перед людьми, которые от этого страдают или погибли? Да, это длилось всего сорок дней, но вы бы знали, КАКИМИ были эти дни... - она замолчала и, чтобы не разрыдаться позорно перед этим холеным вальяжным чиновником, смотревшим на нее бесстрастными серыми глазами, достала сигареты и закурила.
- Мне очень жаль, Наталья Викторовна, - произнес вальяжный. - Но речь шла о деле государственной важности; раскрытии связей высокопоставленного лица с запрещенными на территории государства экстремистскими формированиями и ОПГ. Ради этого приходится чем-то жертвовать. Вы умная женщина и должны сами это понимать.
- Понимаю, - мрачно сказала Наташа. - И рада, что Евсеев получил свое и больше уже никому не причинит зла.
- Прости, Наташа, - Вячеслав сел рядом с ней, посмотрел в глаза женщины. - Я хотел как-то дать тебе знать, предупредить... Но в тот вечер я не смог до тебя дозвониться, а потом, на конспиративной квартире, мне запретили. Это могло провалить всю оперативную разработку, и мы все оказались бы под ударом, и я, и ты, и все наши близкие...
- Кстати, твоя семья убита горем, - Наташа посмотрела на него в упор. - Мать слегла с сердечным приступом. Тетя и сестра на панихиде были чуть живы от слёз. Соня подала заявление в монастырь, она хочет стать монахиней, удалиться от мира, в котором, как она думает, больше нет тебя. Как Галина Бениславская не смогла принять мир, в котором больше не было Есенина... Только Соня не наложила на себя руки, а готовится принять постриг. Если ничего не изменится или Соня не передумает, через три года она станет монахиней. Ты как-то дашь им знать или они так и будут думать, что в ноябре простились с тобой?
Вячеслав молчал, низко опустив голову. Его плечи напряглись от сдерживаемых слёз, а костяшки пальцев побелели.
- Сейчас это запрещено, - через силу выговорил он. - Никак нельзя. Мне очень тяжело от того, что они так страдают... Но от огласки всем будет только еще хуже. Пойми.
