Ознакомительная версия.
— Ты чем заниматься собираешься?
— Не знаю. Главное, что домой вернулась… В училище бы восстановиться.
— Пока судимость не снимут, это вряд ли… Хотя, может, времена сейчас другие.
— Я попробую.
— А если не выйдет?
— Не знаю, на работу попробую устроиться.
— У тебя специальность есть?
— Нет. А что?
— Могу работу предложить. Я в больнице буду, а ты в доме у меня живи. Убраться там надо и за домом смотреть… А вернусь, так все равно кто-то нужен, плохо одному. Да и сердце, если вдруг что, «Скорую» некому будет вызвать…
— Ну, я не знаю.
— С оплатой не обижу. Две тысячи долларов буду платить.
— Сколько?! — изумленно спросила Евгения.
— Две тысячи долларов. Поверь, это немало.
— Да уж верю… Хорошо, я согласна.
Она совершила бы преступление против самой себя, если бы отказалась от такого предложения.
— Только не совсем понятно, с чего такая честь? — не удержалась она от любопытства.
— Нравишься ты мне как человек… И за себя постоять можешь… Эдик у меня заноза, с ним по-хорошему нельзя. Он только по-плохому понимает. Ты ему особо не груби, но и спуску не давай. Если он, конечно, с проверкой к тебе нагрянет… Он такой, он и нахамить может… Это тебе на всякий случай, за моральный ущерб. Считай, что подъемные, сверх зарплаты…
Анатолий Данилович сунул руку в карман, достал тонкую пачку денег из стодолларовых купюр. Три тысячи американских рублей. Уже одно это делало Евгению сказочно богатой.
* * *
Не было у Евгении желания нравиться мужчинам. Поэтому совсем непонятно, почему ее потянуло в салон красоты. И стоматологический кабинет она не обошла стороной — лечение, отбеливание… Ну и как в магазин модной одежды не заглянуть, когда на руках столько денег?..
Вчера весь день на себя убила, зато сегодня не стыдно на улицу выйти. Освежила с утра прическу и вперед. Сначала в больницу к Анатолию Даниловичу, через магазин, само собой. А потом к нему домой, в деревню. Деньги на такси есть, так что в электричке убиваться не придется. И дома у него напрягаться она особо не собирается. Генеральная уборка сейчас и в день, предшествующий его выписке. А с Эдиком, если он вдруг объявится, она разберется. Очаровывать его не будет, но пару ласковых скажет… Лишь бы только за нож не схватиться, а то неизвестно, что у него на уме; возьмет еще и в милицию заявит.
— Женька, твою мать!
Евгения вздрогнула, услышав за спиной знакомый женский голос. Остановилась, обернулась. Катька!.. Красивая, нарядная. За открытой дверью иномарки стоит. Рукой помахала, от машины отошла, двинулась к ней навстречу. Улыбка отрадно-сдержанная. Как будто не пристало ей бурно выражать свою радость. Как будто она каких-то важных высот в этой жизни достигла. Скорее всего, так оно и есть, роскошная иномарка тому подтверждение.
— Катька!
И все-таки сдержанность в Катиной улыбке исчезла, когда она вплотную подошла к Евгении. Девушки обнялись.
— Хорошо выглядишь, — с упреком сказала Катя.
— Спасибо. А чего хмуришься?
— Не заходишь почему? Забыла или зазналась?
— Не то и не другое. Я ж только-только освободилась.
— Да ладно, только… По тебе не скажешь, что ты сидела…
— Так мне что, по-твоему, справку об освобождении на себе носить? — улыбнулась Евгения.
— Да нет, этот шелковый сарафан тебе больше идет… Отлично выглядишь.
— Ты не хуже.
— Ну, я… — губы у Кати дрогнули, расплылись в довольной улыбке. — Я замуж вышла. У Миши фирма своя… Мы с ним на Цветном бульваре живем… Да, ты про Никиту спросить ничего не хочешь? — спохватившись, она недовольно повела бровью.
— Как Никита поживает? — сухо спросила Евгения.
— Ну, пока не очень. Может, этой осенью выйдет, по условно-досрочному…
— Что ж, честь ему и хвала за примерное поведение.
— Он тебе письма писал. Почему не отвечала?
— Не было писем, — солгала Евгения.
Письма были. Сначала они приходили одно за другим, затем ручеек иссяк, пока и вовсе не прекратился. Но ей было все равно: Никита для нее не существовал. Он писал, что любит, но она ему не верила.
— Да ладно, не было, — не поверила Катя.
— Говорю же, что не было!
— Ну, тогда считай, что были… Он же любит тебя.
— Любит… В тюрьме все любят. Сначала в душу наплюют, а потом говорят, что любят. Потому что делать нечего, как в любви признаваться. А выйдут на свободу, так и прощай любовь. На свободе девки красные, и с ментами спорить не надо, чтобы до их белых тел добраться…
— Это ты о чем?
— Да так…
— Напиши Никите, я тебе адрес дам, если не знаешь.
— Я бы написала…
Евгения была далека от того, чтобы объяснять Кате, как подло поступил с ней Никита в камере предварительного заключения. Не хотелось душу себе травить, да и ни к чему тратить время на пустые разговоры… Легче соврать.
— Я бы написала, да не могу. Я, Катя, замуж вышла. Я теперь замужняя женщина…
Катя с сомнением посмотрела на пальцы ее рук.
— А кольцо где?
— Нет пока. Не успели расписаться. Я же только вышла… Мы пока в гражданском браке живем. И ничего, мне нравится…
— И когда же ты успела?
— А по тюремной переписке. Это брат одной моей сокамерницы. Он написал, я ответила… В общем, он ко мне в зону ездил, мы с ним… Он в Подмосковье живет, у него дом свой. Я сейчас к нему еду, так-то вот.
— Могу подвезти, — с озадаченным видом нерешительно предложила Катя.
— Да ладно, я на такси.
— Ну, смотри…
Катя, казалось, была донельзя разочарована в ней. Как будто это она ей изменила, а не Никите…
* * *
Анатолий Данилович лежал в платной двухместной палате. У его соседа едва не вывалилась вставная челюсть, когда Евгения зашла в палату. Прическа, косметика, стильный сарафан, подчеркивающий прелести ее фигуры, изящные босоножки на высоком каблуке.
И сам Анатолий Данилович тоже был удивлен. Даже признал ее не сразу.
— Женя?!
Но в его взгляде она не видела ослепительного свечения, как на кончике сварочного электрода, яркого свидетельства того, что мужчина прикипел к женщине. Он был восхищен ее внешней метаморфозой, но не более того. Похоже, он так и остался во мнении, что Евгения некрасива… Впрочем, ей все равно. Любовь с ним крутить она не собирается… И все равно обидно…
— Как здоровье, Анатолий Данилович? — стараясь скрыть разочарование, спросила она.
— Ничего, — улыбнулся он.
Старик был искренне рад ей. Но красивую женщину в ней не видел. Ну и черт с ним!..
— Предынфарктное состояние было, вовремя обратился…
— Надеюсь, вас подлечат.
— А вы почаще приходите, милая барышня! — в ухарской улыбке растянул губы его сосед. — От такой красоты и мертвый выздоровеет…
Евгении не нравилось, что Анатолий Данилович не реагирует на нее как на женщину. Но экзальтированная тирада его товарища по несчастью вызвала дурной ком в горле. Она с трудом удержалась, чтобы не послать его в процедурную к висячей клизме.
— Нам еще рано умирать, правда, Анатолий Данилович? — улыбнувшись через силу, сказала она.
— Мы еще поживем, — кивнул он. — Назло всем…
На этом общение с ним и закончилось. Он оставил ей номер своего мобильного телефона, который лежал у него на тумбочке, и отправил к себе домой.
Речка не широкая, но вода в ней глубокая и достаточно быстрая. Берег чистый, не заросший камышом, но много разросшихся верб, так что мостки, с которых Евгения ныряла в воду, издали не приметны. Хоть голышом купайся, никто не заметит.
Но в чем мать родила Евгения купаться не рискнула. Нимфоманией она не страдает, а бикини простирнуть и просушить совсем не трудно: материи там совсем чуток… Но и верхнюю одежду она с собой не брала. Так в купальнике и отправилась к реке. Искупалась и, не переодевшись, обратно.
А возле дома у самых ворот — машина. Черный «Мерседес», и два здоровенных типа возле нее. Костюмы строгие, но дешевые для важных персон. Наверняка телохранители. А кто в гости к Анатолию Даниловичу пожаловал, ясно и без них. Наверняка Эдик. Банкир.
Смерив ее пренебрежительным и в то же время любострастным взглядом, один из телохранителей перекрыл Евгении дорогу.
— Куда идешь?
— Я Женя, я у Анатолия Даниловича работаю, — ответила она всполошенно.
Не нравилась ей эта сцена.
— Ничего не знаю. Босс сказал никого не пускать.
— Да я работаю здесь. Вот и ключи у меня от дома…
— Откуда мы знаем, может, ты воровка? — усмехнулся второй громила.
— Воровка? В купальнике и с полотенцем?
— Да хоть без купальника, — хохотнул один.
— Ну, если без купальника, то, может, и пустим, — добавил второй.
Что-то щелкнуло в голове у Евгении. Глаза как будто сами по себе хищно сощурились, губы изогнулись в угрожающей усмешке. И появившаяся твердость во взгляде не была напускной.
— Пустят тебя. По кругу.
— Чего? — возмущенно взвыл громила.
Ознакомительная версия.
