Ознакомительная версия.
Руки «лилового» лихорадочно частили под материей, покрывающей дно гроба, и напоминали руки молодого хирурга, который боялся потерять пациента, но никак не мог найти в нем загнивший аппендицит.
Но вдруг «лиловый» замер и потянул длани к себе. И в тот момент, когда он, затая дыхание, увидел появившуюся из преисподней на свет божий тонкую пластиковую папку, на плечо его легла тяжелая рука…
— Вы из похоронной команды? — сказал кто-то, поворачиваться к которому в этот момент «лиловый» был просто не в состоянии. — А я из ОБХСС. Контрольное захоронение, товарищ!
Он все-таки обернулся.
Перед ним стоял внушительных размеров мужчина лет тридцати на вид. Под мышкой неизвестного была зажата папка, его свободная рука лежала на плече его, «лилового». Еще секунда, рука с плеча соскользнула и перехватила папку, край которой торчал из гроба.
— Я возьму это, — сказал незнакомец.
Все могло закончиться иначе, не появись в дверях, ведущих в гостиную из спальни, третий. Точнее — третья. Маленькая старушка с ввалившимся ртом и в траурном одеянии стояла и смотрела, как двое мужиков, переложив ее зятя на правый бок, держат руки в его гробу.
Антон служил в полиции давно. Он видел многое и во многом участвовал. Но это был первый раз, когда он чувствовал себя перед лицом общественной морали и нравственности абсолютно виновным и совершенно беззащитным. У «лилового» были, по-видимому, другие мысли, однако вряд ли и он мог припомнить хотя бы один похожий случай из своего прошлого.
— Что ж вы делаете, криворукие? — проскрипела она и обтерла кончиками черного платка уголки губ.
Ответить на этот вопрос было трудно даже Копаеву. Поэтому он, потянув на себя пластиковую папку, молча выдернул ее из-под тела и прихватил рукой вместе со своей, кожаной.
«Лиловый» выпрямился. По лицу его можно было догадаться, что двойной стресс стал от него отходить. Морщины на лбу его разгладились, губы разъединились и расслабились.
Старушка как на колесе подкатилась к гробу, уложила сильными руками зятя на спину и расправила на его груди отвороты резаного пиджака.
— Возюца, возюца, как неживые, — недовольно проныла она. — А ты меня, милок, с зятем никак надысь перепутал? Я вас переживу, — пообещала она и направилась обратно в спальную.
— Верни, — тихо приказал «лиловый» и опустил руку в карман. — По-хорошему.
— Это вряд ли, — тяжело выдавил Антон и разочарованно вздохнул, когда услышал щелчок и увидел справа от себя скользнувший по стене блик выброшенного из ножа лезвия…
— Ничего не понимаю, — буркнул Молибога, разглядывая шестерку дюжих мужиков, утонувших в подъезде для спуска гроба из квартиры. — Напарник «полосатого» исчез, Кряжин обещал и не приехал. Может, позвонишь ему?
Сидельников и сам находился в растерянности. Свой объект он «уронил» [5], от советника никаких сообщений и распоряжений не поступало. Тот случай, когда стоит побеспокоить начальство.
Но вдруг изменилось все и сразу. Сразу после того, как в подъезд вошли шестеро, из него вышли двое. И то, как это происходило, у обоих оперов вызвало сильное удивление. «Лиловый», прижимая к лицу шарф, держался другой рукой за советника, и ноги его, непослушные, заплетающиеся, волочились по земле, как штанины пустых брюк. Он стоял на ногах только потому, что одной своей рукой следователь Генеральной прокуратуры держал его за талию.
Проходя мимо вдовы и насторожившихся родственников, Копаев пояснил:
— Андрей Николаевич был его учителем и другом. Его горе безмерно.
Родственники расслабились, а вдова напряглась еще сильнее. Сегодня здесь был некто, кто выражал скорбь гораздо сильнее, чем она.
«Полосатый», оценив мизансцену реально, попытался выйти из толпы и оказаться на Мясницкой. Его порыв был остановлен Полянским.
— Сажай обоих в машину, — тихо бросил Копаев оперу ГУВД. — И в райотдел.
— В какой?
— В ближайший, по месту задержания! Первый день в полиции, что ли?
А Сидельникову наконец-то довелось увидеть лицо «ученика Андрея Николаевича». Оно от бровей до подбородка было испачкано кровью, опушено ворсинками от шерстяного шарфа, а нос свернут на бок. Судя по всему, было еще что-то, невидимое под одеждой, — «лиловый» постоянно хватался рукой за печень и прижимал локоть другой руки к ребрам.
— Что это? — спросил в машине Сидельников, указывая на папку, перепачканную красными разводами.
— Это лежало под телом Крыльникова. Думаю, что это и есть тот самый «материал», о котором я спонтанно сообщил Ресникову.
— Значит, он существовал на самом деле? — пробормотал капитан, откидываясь на спинку. — А… а как вы его вытащили?
Вопрос был резонен.
— Его вытащил не я, — недовольно буркнул, пожевав губами, Антон. — Осталось выяснить, кто эту папку в гроб уложил. Крыльников мертв. К гробу доступны только родственники. Значит, полковник мог предупредить жену и велеть ей уничтожить материал, если с ним случится непредвиденное.
— Он предполагал, что будет помещен в гроб? — спросил Молибога.
Копаев улыбнулся, и улыбка никому из присутствующих не понравилась.
— Думаю, он предполагал, что его поместят не в гроб, а в камеру следственного изолятора. Гони на этот адрес, друг. До четырех часов мне нужно изучить содержимое этой папки и поближе познакомиться с заглянувшей на траурный огонек парочкой.
В райотделе все происходило так, как предполагал Антон. Наркоман со стажем Вольников — а именно такую фамилию носил сотрудник СБ «Олимп», задержанный Антоном у гроба, — затянул обычную для оперов песню.
— Я работаю в службе безопасности футбольного клуба «Олимп» с февраля позапрошлого года. Выполняю различные поручения президента клуба. В незаконных мероприятиях не участвовал, закон не нарушал. Имею лицензию на частную детективную деятельность и частную охранную деятельность, выданную отделом лицензионно-разрешительной работы при ГУВД города Екатеринбурга. В силу своих полномочий имею право на ношение и хранение табельного огнестрельного оружия. Почему я задержан, не знаю.
Антон прошел к окну кабинета, который они арендовали в райотделе, и открыл форточку.
— Я задержал вас после того, как увидел перед собой лезвие выкидного ножа. Последний в кадастре служебного оружия частных охранных структур не значится. Равно как и капроновая удавка, обнаруженная при вас при досмотре.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — нос «лилового» был забит марлей, поэтому говорить ему приходилось, запрокинув голову, глухо. — Ножа и другого у меня до задержания не было. Зато были две тысячи долларов, которые после задержания исчезли.
— Вольников, на вашем теле нет ни одной выступающей наружу вены, которая не была бы обдолбана. Вы торчок. Думаю, не глюкозой балуетесь. А потому и не помните, когда в ваших карманах были две тысячи долларов, а когда нож с удавкой.
Вольников откинулся на спинку стула.
— Я устал слышать этот бред. Требую адвоката, имя которого назову.
— Очередная ваша ломка должна начаться максимум через два часа. Через сто двадцать минут вы превратитесь в мразь, которая начнет умолять меня дать ей наркотик и сдавать всех направо и налево без моих на то просьб. Может, лучше сохраните лицо?
— Мне нужен адвокат Райсман. Он юридический советник президента футбольного клуба «Олимп». И убери со стола свои бумаги с карандашами. Разговор окончен.
— Нет проблем, — Антон повернулся к Полянскому: — Отведи его в камеру.
Через полтора часа Антон приказал Сидельникову привести задержанного. Через пять минут опер завел в кабинет, в котором Антон, Сидельников и Молибога сидели и пили принесенный симпатичной секретаршей начальника чай, Вольникова.
— Вы уроды. Вы все здесь — уроды. Нелюди! Я много прошу? Я прошу «веса» на один укол. Это, по-вашему, много? Не стоит того, чтобы заплатить этим за показания?
— С чего вы взяли, что я собирался вам платить за показания? — катая во рту карамель, спросил Копаев.
За время нахождения в райотделе он дважды связывался с Быковым и докладывал обстановку. Время шло, и Антон хотел заехать в райотдел для разговора с Вольниковым позже, но Быков велел оставаться в отделе, опасаясь, что Вольникова могут перехватить люди Чубасова и Шульгина.
И те явились. Но, выяснив, что с охранником «Олимпа» «следователь Генпрокуратуры» общается лично, отвалили.
— Напротив, — продолжал Антон, — я говорил вам, что превратитесь в мразь и будете попрошайничать, как на паперти. Но я не обещал подать. Я всего лишь просил объяснить, что вы делали в квартире полковника Крыльникова и кто вас этим озадачил. Я много просил? Это, по-вашему, много? Не стоило того, чтобы сейчас не выглядеть, как животное?
— Вы все здесь козлы… Я умираю, а вы, пользуясь этим, заставляете меня сознаваться в чем-то, чего я не совершал!.. Я пришел в квартиру Крыльникова, чтобы отдать ему последний долг памяти!.. Ты понял — долг?!! Да, памяти… Он был хороший человек.
Ознакомительная версия.
