Ознакомительная версия.
— Я никого не жду. То есть уже дождалась. Банки тут открываются в девять утра. Хочу снять с карточки немного наличных.
Прищурившись, Настя внимательнее посмотрела на пиджак и галстук Кота, неизвестно по какой причине вдруг засмеялась. То ли галстук не показался, то ли земляк волновался, был похож на испуганного школьника.
— Что, мой костюмчик подгулял? — догадался Кот. — Напрасно улыбаешься. Фирма. Сделано в Тайване. Чистая синтетика. Но иногда можно сказать, что в костюме появляются, как пишут на этикетках, «добавления шерсти».
— Это как?
— Очень просто. Шерсть появляется, когда об меня потрется бродячая собака. Так ты покажешь мне город?
Настя встала с кресла.
— Можем трогаться хоть сейчас, — сказала она.
Коту совсем не хотелось болтаться по чужому городу, натыкаясь на праздно шатающихся жлобов, не хотелось дышать воздухом романтики и ранней весны, потому что нос был заложен вторую неделю и проклятый насморк не отпускал. Но с чего-то надо было начинать. Девочка стоила того, чтобы без остатка потратить на нее день, два. Или даже неделю. Или целую жизнь.
— Париж не покажешь даже за неделю, — сказала Настя. — Даже за месяц. Но что-нибудь устроить можно. Если хочешь, пройдемся по Латинскому кварталу. И на такси не придется тратиться. Латинский квартал рядом. Подходящее место для туристов.
— А почему бы не махнуть в Лувр?
— А потому что весна. Лувр — это слишком академично. Латинский квартал в это время года — самое то.
Через час они сидели в уличном ресторане на улице Арфы, столики выставили прямо на тротуаре, но тенты над ними еще не раскрыли. Поэтому можно было пить кофе или красное вино, наслаждаясь весенним солнцем. С Сены порывами налетал теплый влажный ветер, а ясным утром фасады готических домов не казались унылыми и мрачными. Настя съела большой кусок мясного пирога и выпила стакан сока. Костян ограничился чашкой кофе.
— Представляешь, по этой мостовой ходили Гюго и Дюма, — сказала Настя. — Эту улицу Дюма описал в «Трех мушкетерах». Но в русском переводе она называлась не улицей Арфы, а улица Лагарп. Возможно, на этом самом месте пил кофе и сочинял свои ранние рассказы Хемингуэй. Тебе нравится Хемингуэй?
— Не особенно. Он все время повторяет уже сказанные слова. Будто у него пластинку заело. Или голову переклинило.
— М-да, оригинальное суждение. Впрочем, бог с ним… По этой улице гуляли Бунин и Булгаков. Здорово, правда? Против них ты ничего не имеешь?
— Я не слишком начитанный человек, — честно ответил Кот. — А то что они здесь гуляли, это очень здорово. Вдохновляет и окрыляет. Хочется самому что-нибудь сбацать. Вроде «Трех мушкетеров». Жалко, в прозе я не силен. На самом деле я поэт.
— Вот как? — удивилась Настя. — Сегодня мне везет. Встретить поэта… Такое со мной не каждый день случается.
— В Париже каждый второй мужчина — поэт.
— Ты заблуждаешься. Может быть, что-нибудь почитаешь? Или ты не помнишь свои стихи наизусть?
— У меня нет своих стихов, — покачал головой Кот. — Я их не пишу. Потому что поэт — это состояние души, а не пачкотня бумаги рифмованными строфами.
Костян разглядывал тучные стада туристов, в основном американцев и западных немцев. Люди брели вверх и вниз по улице, вертели головами из стороны в сторону, задирали лица к небу, не прекращая жевать хот-доги и сэндвичи. Брусчатка Латинского квартала была до зеркального блеска отполирована их башмаками.
— Как тебе Париж? — спросила Настя. — Первое впечатление самое сильное. И самое верное.
Костян разглядывал дебелую немку, остановившуюся у лавки с утварью под старину. Встав у витрины, баба глазела на плошки, расставленные за стеклом, и принюхивалась к запаху жареных каштанов. Одной рукой она поправляла прическу, другой почесывала толстую задницу, туго обтянутую джинсами.
— Париж-то? — Кот пожал плечами. — Богатый город. И лохов тут много. Короче, человек с головой на плечах и ловкими руками не станет стоять на паперти. Потому что работа найдется. Я бы еще кое-что добавил, только у меня со временем не очень.
Он посмотрел на часы, отметив про себя, что на встречу с нужным человеком безнадежно опаздывает. Кот потратил пару минут, уговаривая Настю встретиться еще раз. Особо распинаться не пришлось. Настя ответила, что в Париже живет ее родная бабка Ольга Петровна Зацепина, у которой есть вполне приличная двухкомнатная квартира. Внучка навещает старушку почти каждый день, можно вместе сходить к ней в гости.
— Если у старушки есть квартира, зачем тебе тратиться на отель? — удивился Кот.
— Ольга долго живет одна. Почти не выходит из квартиры. Даже научилась разговаривать с комнатными растениями. Она слишком быстро устает от людей. Даже от меня. И еще Ольга не любит, когда я называю ее бабушкой. Если завтрашнее утро у тебя свободно, можем заехать к ней. Старушка будет очень рада.
— Серьезно?
— Абсолютно. Встретимся на том же месте в десять утра.
— В таком случае, до встречи, — Костян поманил официанта, заплатил по счету, как принято, оставил на столе несколько монет. — Увидимся в гостинице.
Через полчаса Кот добрался на метро до двадцатого округа, прошагал до конца улицы, свернул в переулок. За столиком в винном погребке «Сикора» неподалеку от пересечения авеню Гамбетта с улицей Менилмонтан его ждал долговязый парень Артем Гречин по кличке Француз. Одетый в нестираные джинсы, прохудившиеся на коленях, и вытертую кожанку, он, забравшись в самый темный угол подвала, баловался дешевым красным вином. С недавних пор Гречин, получивший вид на жительство, произносил свое имя на французский манер: Анри Гречан.
В забегаловке чувствовался сладковатый запах дури. Сюда не забредали туристы и богатые оболтусы. Здесь тусовались цветные и сомнительная публика из рабочего предместья.
— Что ты себе позволяешь, мать твою? — Француз постучал длинным ногтем по стеклу наручных часов. — Слушай, я девок не жду по полчаса. А ты опоздал… Хрен знает на сколько.
— У меня были причины.
— У всех причины, ядрена вошь. Если бы ты…
— Если бы у бабушки был член, она была бы дедушкой, — не дослушал Кот. — Давай по делу.
— Слышь ты, кончай тут понты кидать, — Француз дыхнул Коту в лицо табачным дымом и злорадно усмехнулся. — Ты не у мамы дома. Ты тут вообще никто. Это чужая территория.
Француз общался со всеми людьми в своей наглой манере. Его переполняло чувство собственной значимости. Руки чесались перевернуть стол, смахнув с него бутылку красного и стакан, и пару раз насадить морду Француза на кулак.
— Ладно, — пересилив себя, кивнул Кот. — Какие обиды? Замнем для ясности. Я просто плохо знаю город.
— Хочу тебя обрадовать, — продолжал усмехаться Француз. — С «мерседесом» вышел полный облом. Тот лох, с которым мы вели переговоры, в последний момент дал задний ход. Говорит, что ему не нужны деньги, и вообще ссориться с местными властями из-за пустяка он не хочет. Три месяца как вид на жительство получил, а тут такая история.
— Какая история? — удивился Кот. — О чем ты? У лоха угоняют застрахованный мерс и платят наличманом.
— Еще раз объясняю, для дураков, чувак не хочет впутываться в сомнительные истории. И я не могу его сдвинуть с места, потому что колхоз дело добровольное.
— И я перся сюда через всю Европу, чтобы выслушать эту бодягу? — Кот сжал под столом кулаки. — Договорись с другим лохом. Мне нужен мерс, ты обещал помочь. Ты аванс получил, мать твою.
— Договорись… Легко сказать. Может быть, ты заметил, что в Париже новеньких мерсов гораздо меньше, чем в Москве, а? — по морде Артема Гречина расползлась змеиная улыбочка. — Проснись, чувак. Здесь ездят на французских таратайках. Это экономично и патриотично. Найти лоха с новым мерсом — проблема. И договориться с ним трудно. Так-то. Ты уже заказал обратный билет до Москвы? Напрасно. Я бы на твоем месте…
— А я бы на твоем месте засунул в задницу язык. Ты что тут основной? Всю масть держишь? Какого хера ты из себе корчишь?
Лицо Кота сделалось каменным, глаза сузились, кулаки налились свинцовой тяжестью. Видимо, в этом лице было что-то пугающее, страшное, и Француз угадал мысли собеседника. Розыгрыш зашел слишком далеко. Кот опасный мужик, и лучше с ним не шутить.
Пожалуй, он сейчас, не говоря ни слова, просто сгребет Француза за шкирку, волоком затащит в сортир и там пустит кровь изо всех дырок. А потом при виде беспомощного противника впадет в кураж и переломает Артему ходули. Наделенный живым воображением, Француз представил себя на больничной койке в бедной муниципальной больнице, представил врача, какого-нибудь коновала алжирца, недоучку и тупицу, едва говорящего по-французски. Алжирец грустно качал головой и смотрел на Артема так, как смотрят на безнадежного больного, который жив только по недоразумению. Если очень повезет, искалеченный человек дотянет до утра. А там тихо, не издав ни стона, откинет копыта. Неожиданно Француз стряхнул с морды хамскую улыбку, изменив тон, заговорил серьезным голосом.
Ознакомительная версия.
