— А что, есть и такие?
— Есть.
— И сколько их? — поинтересовался Володька.
— Четверо. Трое мужчин и одна женщина.
— Странно, что они богу душу не отдали.
— Они сами позвонили к нам в телекомпанию после моей первой передачи, посвященной групповому отравлению жителей Измайлова. Подозреваю, что таких отравившихся, не пожелавших обращаться к врачам, намного больше.
— Гм, вполне возможно, — произнес Володька и замолчал.
— Вот тебе и «гм», — посмотрел я на старшего следователя. — Чем вы там занимаетесь, в своем Главном следственном управлении, если таких фактов не знаете?
— Мы занимаемся версией, что акцию отравления устроили конкуренты. В частности, торговая сеть «Анфиса».
— И как? — поинтересовался я. — Успешно?
— Пока никак, — посмурнел Коробов. — Нет никаких зацепок.
— Я так и думал. А у меня основной версией является теперь иная.
— Какая же? — покосился на меня Володька.
— Так вот, я продолжаю. Наверное, Депрейс мог предложить за гравюры и больше денег, но Аделаида Матвеевна наотрез отказалась продавать гравюры. Он понял, что уламывать Гаранину в данный момент бесполезно, и ушел ни с чем. Дальше события развиваются следующим образом. Этот Виктор Депрейс, который, по словам той же Светланы, просто «обожал голландцев», не предпринимает никаких попыток завладеть гравюрами Геркулеса Сегерса. Гараниной он не звонит, не докучает предложениями о продаже, не увеличивает цену… Онничегоне предпринимает. Почему? Ведь завладеть этими гравюрами ему наверняка очень хочется. Коллекционеры народ такой, что мать родную не пожалеют, чтобы добыть вожделенную вещь. А этот — молчит и не рыпается. Как это понимать? Странно выглядит. И тут мне приходит в голову интересная мысль: а вдруг он вышел на внучатую племянницу Ларису и договорился с ней? Такое ведь может быть? — Володька открыл было рот, но я, не дав ему ничего сказать, сам же и ответил на свой вопрос: — Может! Потому-то Виктор Депрейс и не предпринимает никаких попыток заполучить гравюры, поскольку вступил в сговор с Ларисой и просто уверен, что она ему эти гравюры без зазрения совести продаст. Конечно, тогда, когда ее тетушка Аделаида Матвеевна отойдет в мир иной. Как Лариса собирается ускорить этот отход Гараниной к праотцам, девушка сама еще не знает. А возможно, и не решается пока ускорять этот процесс. Ведь старушка страдает тяжелой и опасной формой гипертонии и может почить в бозе в любой момент. Сама, без посторонней помощи. Так почему бы немного не подождать? И овцы будут целы, и волки сыты. Ан нет. Обстоятельства вдруг меняются. В первых числах августа Аделаида Матвеевна решается написать завещание, по которому обе старинные гравюры передаются ею в дар Музею изобразительных искусств имени Пушкина. Лариса каким-то образом об этом узнает и страшно пугается. Да и как тут не испугаться, когда из рук уплывают миллионы. Этого ей допустить уже никак нельзя. Она принимает решение форсировать кончину тетушки Аделаиды, столь радушно приютившей ее у себя дома, и каким-то путем добывает яд сакситоксин. Или его ей передает господин Депрейс…
— Но откуда они взяли сакситоксин? — все же умудрился перебить меня Володька. — Его днем с огнем не сыщешь!
— Это уже твой вопрос, товарищ старший следователь, — заметил я вполне резонно. — Впрочем, у этого Виктора Депрейса столько денег, что он, наверное, мог бы купить и атомную бомбу…
— Хорошо, я сегодня же займусь этим, — буркнул Коробов.
— Ага, займись. Так вот. Добыв сакситоксин, Лариса начинает действовать по плану, придуманному ею самой или этим богатеем Депрейсом. План таков: спрятать отравление милой тетушки среди десятков подобных отравлений. Тогда никто и не подумает, что Гаранину отравили специально. Ну, отравилась старушка в ряду многих других бедняг. Ну, отдала богу душу. Так ведь не она одна… Выбирается популярный у жителей Измайлова магазин, в котором обычно отоваривалась Аделаида Матвеевна, когда еще могла ходить, заряжается разбавленным ядом шприц, надевается парик и…
— Это и есть твоя основная версия? — в который раз перебил меня Володька.
— Да, — коротко ответил я.
— Красивая версия, — задумчиво проговорил он.
— Спасибо, я долго думал.
— Но послушай, почему тогда Гаранину отравили не до смерти? Наверное, для нее была приготовлена не такая малая доза яда, чтобы вызвать только рвоту и понос?
— Наверное, не такая, — согласился я. — Лариса купила для тетушки молоко девятого августа. В него она могла вполне закачать смертельную дозу. Дома, не в магазине.
— Ну, это понятно… Тогда почему она этого не сделала? — посмотрел на меня Коробов.
— Я тоже задавал себе этот вопрос.
— И? — продолжал сверлить меня взглядом Коробов.
— И решил позвонить тебе, — ответил я, не найдя ничего лучшего.
— Мне нужно изображение Ларисы. Когда ты виделся с ней в больнице, ты ее, случайно, не снял на свою камеру? — спросил Коробов.
— Нет, — ответил я. — Снимал я, увы, только потерпевших… То есть отравившихся.
— Это паршиво, — констатировал Володька.
— Теперь-то понятно, что я дал маху… — вздохнув, произнес я. — А тогда… Кто ж знал, что отравительница — это одна из посетительниц из числа родственников.
— Это еще не факт, — заметил Коробов.
— А тебе фотка ее нужна, чтобы сопоставить ее с кадрами на записях с видеокамер? — спросил я.
— Подошла бы. Есть у нас одна программа, позволяющая идентифицировать сходство людей, скажем так. Конечно, ее могут сфотографировать и наши ребята…
— Да сегодня же и сделаю, — перебил я его. — Она ведь наверняка пойдет проведать тетушку в больницу. Вот тогда и щелкну ее… А потом перешлю.
— Хорошо, — согласился Коробов. — Только аккуратно, не спугни…
— Обижаешь, начальник, — принял я нарочито обиженный вид. — А она не попытается еще раз отравить свою тетушку? Сок, там, принесет ей, заряженный сакситоксином. Или йогурт…
— Это вряд ли, — подумав, ответил Володька. — Отравить принесенные продукты, значит, явно подставиться. Она конкретно попадет под подозрение, и начнут копать уже под нее. А она аккуратна и осторожна, если судить по тому, что камеры ни разу не зафиксировали ее лицо и сам процесс вливания сакситоксина в продукты. Хотя, как говорят в народе, лучше перебдеть, чем недобдеть… Ладно, я тебя понял. Надо придумать какой-нибудь врачебный контроль за принесенными для больных передачами…
Володька взял сотовый, поднялся и, отойдя к окну, куда-то позвонил. Наверное, своим товарищам в Главное следственное управление. Говорил он тихо, поэтому из всего разговора я слышал лишь обрывки фраз:
— Это Коробов… Надо срочно переговорить с врачами… Проверка… Всего, что приносят посетители в палаты к отравившимся молочными продуктами… Да, все, что есть: еда, сок, фрукты, вода… Кто конкретно? Старушка одна… Зовут Гаранина Аделаида Матвеевна… Больница на Верхней Первомайской… Проверять все на наличие… Сакситоксин, да… Аккуратно, чтоб комар носа не подточил… Все, отбой.
Потом мы попили кофейку, и Коробов ушел. Он и правда торопился. В Москве, чтобы не опоздать в нужное место, следует на получасовую дорогу накидывать еще два часа на пробки. Только тогда вы подъедете вовремя. Может быть…
* * *
До трех часов я пробыл в нашей телекомпании. Конечно, в первую очередь зашел к шефу и доложил о результатах своего журналистского расследования, включая свою новую версию касательно Ларисы. Остался он доволен или нет моим докладом, я так и не понял, но уже одно то, что он слушал меня, не перебивая, говорило о заинтересованности шефа, что, несомненно, являлось положительным симптомом.
Выслушав меня, он сказал:
— Даже если отравительница эта Лариса… как доказать, что это именно она? Прямых-то улик против нее, как я полагаю, нет?
— Нет, — ответил я.
— А программу надо заканчивать, — строго заметил шеф.
— Надо, — согласился я.
— А как ты намерен ее закончить?
— Как всегда, эффектно. Но пока еще не знаю как.
— Гм, — хмыкнул шеф. — Это у тебя получается.
На что я промолчал.
— Значит, ты что-нибудь придумаешь, я правильно тебя понимаю? — внимательно посмотрел он на меня.
— Верно, Гаврила Спиридонович, — ответил я. И этот мой ответ был из разряда тех, когда я сначала говорю, а потом думаю…
Потом мы с Игорьком Свешниковым собирали материал на вторую мою программу об отравлении жителей Измайлова. После чего, когда я вышел в коридор, мне повстречалась Катюшка…
Что-то часто в последнее время мы с ней стали сталкиваться. К чему бы это?
— Привет, как ты кстати! — радостно воскликнула она. — Знаешь, я хотела бы тебя попросить…
— Только не это, — шарахнулся я, как черт от ладана, догадываясь, в чем будет заключаться ее просьба.
