Ознакомительная версия.
— Ты неисправим.
— Ты мне поможешь?
— Да… Но пообещай мне, что больше никаких фокусов.
— Клянусь! Только помоги!..
Евгения решила, что ей пора уносить ноги. И не просчиталась. Только она закрыла за собой дверь в своей комнате, как услышала шаги на лестнице.
Сначала уехал Эдик. А вслед за ним засобирался в дорогу и Анатолий Данилович.
— Буду завтра утром, — сказал он. — Или послезавтра…
Евгения вопросов ему не задавала. Она всего лишь служанка в его доме. К тому же она должна была вести себя так, будто не подозревала об очередном ЧП, случившемся в этой непростой семейке…
Катька радовалась со слезами на глазах. И Никита быстро догадался, что это не слезы счастья.
— Что случилось, сестренка? — спросил он, внимательно глядя ей в глаза.
Катька держалась недолго.
— Мишка загулял!.. — всхлипнув, расплакалась она.
— Ну, загулял и загулял! — махнув на нее рукой, сказал отец. — Все мужики гуляют!..
Заметив, как смотрит на него мать, поправился:
— Ну, есть, конечно, исключения. Но это редкость… И, вообще, сын вернулся. Считай, что из армии.
— Почему из армии? — удивленно посмотрел на него Никита.
— Потому что три года, как в Морфлоте. Ну, чуть больше…
— Сейчас и в Морфлоте два года служат.
— Да пусть хоть сто лет! Главное, что теперь в армию тебя не призовут…
— Ну, если с философической точки зрения, то да, считай, что из армии вернулся, — весело сказал Никита. И, немного подумав, добавил: — Только там условно-досрочного нет…
Сам он освободился раньше отмеренных ему пяти лет. Не сказать, что в зоне был примером для подражания. На производстве он работал неважно — по причине собственной лености, а также потому, что заказов на производство мебели было катастрофически мало. Зато сам он был нарасхват. И все из-за Секача, который прислал в зону маляву о его выдающихся, как он писал, способностях. И потянулись к нему зэки за моральной поддержкой, потом и сам смотрящий за всей зоной вызвал его к себе, чтобы он хоть как-то утешил его. Никита тогда чуть не попал.
Смотрящий уже девять лет пребывал в статусе положенца, раз десять мог короноваться, но всякий раз воровской сход прокатывал его кандидатуру. В конце концов он впал в депрессию, из которой его могла вывести только воровская корона, но никак не слово в утешение. Пришлось Никите изворачиваться, объяснять человеку, что не в криминале счастье. Договорился до того, что призвал вора всерьез заняться искусством. Вор неплохо рисовал, но только завзятый льстец мог назвать его картины шедеврами живописи. Никита посоветовал ему поработать в жанре абстракционизма… Он тогда радовался, что живым ушел от вора. А через полгода смотрящий освободился. Еще через какое-то время пришла малява от одного его авторитетного кореша, который потребовал от нового пахана ни много ни мало «поставить Никиту на понятия». Оказалось, что старый смотрящий настолько преуспел в искусстве, что смог продать несколько своих картин на лондонском аукционе. Никиту обвиняли в том, что своими заморочками он сбил вора с истинного пути. Хорошо, что новый пахан оказался с юмором и лишь посмеялся вместе с ним над превратностями воровской судьбы. Да и с начальником колонии он из-за Никиты ссориться не хотел. Потому что Никита успешно выводил из депрессии его самого. Кстати сказать, из запоев тоже…
И вот он дома. Встречай, пап-мам, непутевого сына… Настроение праздничное, но впереди сплошной туман. В университете его не восстановят, а без образования да еще с отметкой о судимости он никому не нужен. Впрочем, уж лучше быть никому не нужным на воле, чем незаменимым за колючей проволокой…
— Армия, тюрьма, какая разница? — отрадно улыбнулась мама. — Главное, что дома…
Раньше Никита и не думал, что ванна в обычной стандартной квартире может быть объектом страстно-бытовых мечтаний. Сколько раз в холодном бараке он представлял, как вернется домой, как погрузится в горячую воду, зароется носом в мыльную пену… И наконец его мечта сбылась.
Из ванной он вышел разморенный, распаренный, страшно довольный. Мама уже приготовила праздничный ужин, отец поставил и сервировал стол в гостиной. Никита не прочь был пропустить рюмку-другую водки под горячую домашнюю котлетку, но еще больше хотелось полежать на кровати, в тишине своей комнаты. Он не удержался от искушения, прилег. Все равно без него не начнут.
Он еще не закрыл глаза, но уже стал проваливаться в сон. И если бы не Катя, он точно бы заснул.
— Балдеешь? — печально улыбнулась она.
— Угу.
Сестра села на край кровати, взяла его за руку.
— Никита, я по тебе очень соскучилась.
— Я по тебе тоже.
— А Мишка по мне совсем не скучает, — сказала она и снова расплакалась, уткнувшись лбом в костяшки его пальцев.
— Ты сейчас где живешь, с ним или здесь?
— Здесь… Уже вторую неделю… Он почти каждый день звонит, хочет, чтобы я вернулась.
— Так в чем дело?
— Я же тебе русским языком говорила, что загулял он.
— И ты не можешь его простить.
— Нет… И что делать, не знаю.
— Он осознает свою вину?
— Да.
— Это хорошо. Значит, не все еще потеряно… Пойми, если мужчина изменяет женщине, то это не значит, что он ее не любит. Не все мужчины могут справиться с природой. А если могут, то не всегда…
— С какой природой?
— Джунгли зовут!.. Пойми, мужчины — дикие самцы по своей натуре. В любой первобытной стае мужчин всегда было меньше, чем женщин. Они охотились на мамонтов, их убивали саблезубые тигры… Короче, чтобы стая разрасталась, одному самцу приходилось оплодотворять по нескольку самок. Поэтому у них и выработался полигамный инстинкт… К тому же в бой их зовет не только природа, но и современная цивилизация. Ты посмотри, что в мире происходит, людей умирает больше, чем рождается. Белая раса поставлена на грань вымирания. Твой муж, конечно, цивилизацию не спасет, да он и не стремится к этому, но инстинкты своего требуют…
— Ты меня почти убедил, — кисло усмехнулась Катя.
— Я и не собирался тебя убеждать в том, что твой Миша прав. И я еще не закончил…
— Да, но ты будешь продолжать в том же духе. Полигамия, спасение мира от вырождения… Но ты действительно прав, цивилизацию он не спасет. Потому что от его любви никто не родится…
— Он что, бесплодный?
— Если бы… Ребенок у нас будет, я на третьем месяце…
Никита открыл было рот, чтобы поздравить сестру, но Катя прикрыла его ладошкой.
— Но те, с кем он спит помимо меня, рожать не будут. Потому что не могут… Миша — голубой, он спит с мужчинами… Я его застукала в постели с одним…
Будь на месте сестры какая-нибудь другая женщина, он бы нашел, что сказать в утешение. Но муж гей не у кого-то, а у Кати. Никита долго смотрел на нее с открытым ртом. Не было у него слов…
— Ну, чего замолчал, философ? — горько усмехнулась она. — Расскажи мне про инстинкты голубого самца…
— М-да…
— И что мне теперь делать?
— Варианты, конечно, есть… Педики, по большому счету, тоже люди.
— Это я уже слышала.
— А я, если честно, нет. Потому и не могу ничего сказать… Одно я тебе скажу, тут без бутылки не разберешься.
— И с бутылкой тоже… Несчастные мы с тобой, Никита. Не везет нам в любви…
— Это ты о чем? — насторожился он.
Никита как раз собирался спросить у сестры про Женьку. Но, похоже, она сама завела о том разговор. И начала с минорной ноты.
— О ком… Женьку летом видела. Красивая вся из себя… Сказала, что замуж выходит… Только-только освободилась — и уже замуж.
— За кого? — дрогнувшим голосом спросил Никита.
Женя была отдушиной в его лагерной жизни. Он мечтал о ней, он жил ею. Без надежды на будущее… Никита давно понял, что в их отношениях произошла какая-то катастрофа. Что именно, знала только она. Он писал ей письма, но не получал на них ответа. Непонятно почему Женя поставила на нем крест.
— Да сказала, что переписывалась с ним. Говорила, что их подруга по лагерю познакомила…
— Понятно, заочная любовь… Только какая это к черту любовь? Баловство это! — взвился Никита. — Летом, говоришь, ее видела?
— Да, в августе.
— Два месяца прошло… Замуж она вышла?
— Не знаю. На свадьбу не приглашала… А может, и вышла, черт ее знает.
— Родители ее что говорят?
— Я что, спрашивала? Оно мне нужно?
— Она ж твоя подруга…
— Только на мораль давить не надо.
— О чем вы с ней говорили?
— Представь себе, о тебе… Я сказала ей, что ты ее любишь.
— Правильно сказала. А она что?
— В тюрьме, говорит, все любят. Сначала, сказала, в душу наплюют, а потом любовь… Или сначала любовь, а потом в душу?.. А выйдут, говорит, на свободу, так и любовь заканчивается…
— Ясно. Это она обо мне. Подумала, что я с ней с голодухи, — размышляя вслух, сказал Никита. — Не поверила, что серьезно… А у меня серьезно, очень. И в письмах я ей писал, что серьезно… Почему она не поверила, а?
Ознакомительная версия.
