— Не понимаю, — сказала она, когда молчать стало уже неприлично, — чего вы от меня хотите?
— Правды. Были вы у Лютикова в понедельник?
— Нет, я же твержу вам это целый час.
Она преувеличивала: разговаривали мы всего минут тридцать, включая обед. Но я не стал спорить. Не люблю спорить с женщинами, когда они не правы. Из таких споров выходишь обычно измочаленным. И я осторожно подкатил к Валиным ногам шар, на котором было начертано имя Лиры Федоровны Наумовой.
— Папа у нее с приветом, — сообщила Валя. — По паспорту еще смешнее: не Лира, а Велира. Означает — Величие Разума.
— Лира, между прочим, тоже не находка.
— Да. Но в конце концов ко всему привыкаешь.
— Это верно, — согласился я. — А как вы подружились с Лирой? Она ведь намного старше вас.
— Только на семь лет. Да и не дружим мы. Просто у нас с ней часто совпадают оценки, взгляды… А это что, тоже допрос?
— Если хотите — да, допрос, — сказал я честно.
Она пощелкала замком сумки и бросила на меня косой взгляд. Потом заговорила о Лире.
Говорила осторожно, выбирая выражения. Познакомились они с год назад. Лира тогда была замужем. Жили они в доме родителей Лиры, пока не поссорились. Это случилось вскоре после знакомства Вали с Лирой. Ссора была похожа на взрыв: переругались все: муж поцапался с женой, жена с родителями. Муж умчался куда-то в Караганду, а Лира перебралась к Вале. О причинах скандала она не распространялась. Валя на откровенность не навязывалась, поэтому, в чем там было дело, не знает. У Вали Лира жила с полгода, потом появился Астахов. Она ушла к нему, но почти все свои вещи оставила на квартире у Вали.
— Странно, — заметил я, вспомнив, что задавался уже подобным вопросом на квартире Астахова. Все мы задавались этим вопросом: и Бурмистров, и Лаврухин, и я. Ничто в астаховской квартире не намекало на женщину. Кто-то из соседей назвал тогда Лиру «приходящей любовницей». Бурмистров по этому поводу съязвил: «Времена меняются — приходящую любовницу ныне найти легче, чем приходящую домработницу».
— У вас неприятная манера допрашивать, — сказала Валя. — Словно вы хотите… — И замолчала.
— Да, — подбодрил я ее. — Словно я хочу…
— Это некрасиво, — сказала Валя. — Вы все пачкаете своими прикосновениями. Все…
— А убивать красиво? — спросил я сердито. — Выгораживать убийцу красиво?
— Выгораживать? Как вам не стыдно?..
— Стыдно должно быть вам. Вы с самого начала вводите следствие в заблуждение. Зачем вы солгали Лаврухину про чулки? Почему не сказали честно: да, я была в понедельник у Лютикова; да, я сказала ему про Астахова… Почему?
Я заставил Валю признаться в том, что она таки навещала Витю Лютикова в понедельник. Правда, эти запоздалые признания ничего не прояснили, только еще больше запутали и без того запутанное дело. Да, Валя рассказала Вите про смерть Астахова. Витя был поражен, долго молчал, словно обдумывая что-то, потом сказал: «Лучше бы ты туда не ходила». Валя удивилась, но Витя ничего не стал объяснять. Они поужинали. Часов в восемь Витя похлопал себя по карманам и, сказав, что у него кончились сигареты, побежал в магазин. Вернулся минут через тридцать, был явно чем-то доволен и все время повторял: «Надо же так». От Валиных вопросов отмахивался, обещал рассказать обо всем позднее. Утром во вторник она ушла от него, так и не узнав ничего.
— Когда вы вышли из дома?
— В десять. И опоздала на работу.
Опоздала и придумала сказку про чулки. И повторила ее Лаврухину. Как все просто. Ушла от Вити в десять, а минут через пятнадцать после ее ухода к Вите пришел я. Где же находился в это время чернявый мужичок? Работал? Меня он проглядел. Но Валю-то наверняка заметил…
— Вы никого не встретили на улице?
— Я ушла через мастерскую. В саду есть тропинка… Торопилась и выбрала дорогу покороче.
— Н-да…
— Что вам непонятно?
— Да нет, все ясно.
Так… Но кто-то мимо мужичка протопал. Ясности не было. Поубавилось даже, если принять на веру слова мужичка о девке, которая вроде мимо него пробегала. Валю он не мог видеть: она выбрала тропинку покороче… Все мы выбираем тропинки покороче. Тропинки, которые ведут к цели. Где же моя тропинка?
— Альбома вы не видели?
— Господи, опять этот альбом…
А ведь альбом был. В десять пятнадцать он лежал на столике. В десять, когда уходила Валя, его не было. Кто его принес в эти пятнадцать минут? Может, девушка, которую видел мужичок. А унес убийца? А может, убийца и принес его, а увидев меня, спрятался за дверью. И можно ли верить Вале? «Солгавши единожды…» Надо бы ее порасспросить про Витю… «Лучше бы ты к нему не ходила», — сказал Витя своей подруге накануне того злополучного вторника. «Вы что же, хотите впутать меня в эту историю с мертвецом?» — сказал он мне утром. А мужичок-философ заметил: «За так не убивают». За что же убивают? За «историю с мертвецом»? Выходит, была какая-то история… Когда же она началась? Не тогда ли, когда Лира Федоровна познакомилась с Астаховым?
— В музее Астахов подрядился что-то рисовать, — рассказывала Валя. — Ходил туда каждый день. Лира им увлеклась…
Увлеклась, но вещички свои предусмотрительно хранила у подруги. И, уезжая в отпуск, не оставила в астаховской квартире даже сломанной расчески. Да, эти двое, видимо, не собирались вить гнездо…
— Как Витя относился к Астахову?
— Никак…
У них не совпадали взгляды на искусство. У них не было ничего общего. Витя считал Астахова типичным халтурщиком. Держались они как малознакомые люди, встречались крайне редко. Ничто их не связывало… Но в воскресенье они завтракали вместе в ресторане… И в воскресенье Астахов позвонил Вале и попросил ее о встрече… Что же он хотел ей сказать?
— Не знаю, — сказала Валя. — Помню: была удивлена. Он никогда не звонил мне…
— Как это выглядело?
— Что?
— Его слова…
— Слова? — Она задумалась. — Он извинился, потом сказал… Сказал, что Лира забыла передать ему какое-то письмо…
— Вы мне об этом не говорили.
— Мне нечего было сказать. Никакого письма я не нашла. Об этом я и хотела сказать, когда пришла к Николаю Ивановичу. А там были только вы…
— Он что же, просил вас принести ему это письмо?
— Нет. Николай Иванович сказал, чтобы я поискала письмо… Какое-то старое письмо или записка. Он сказал, что ее очень важно сохранить…
— Он не говорил, чье это письмо?
— Нет. Дал только понять, что ни к нему, ни к Лире письмо не имеет отношения. «Найдите его, Валя, — сказал он, — и успокойте меня. Письмо надо обязательно сохранить до приезда Лиры». Я обещала сделать это и спросила, куда ему позвонить. Он сказал, что позвонит мне сам, но в понедельник у меня был выходной. Я ему сказала об этом. Он подумал и спросил: «А ко мне вы не сможете зайти?»
— Весьма странная просьба, — заметил я. Валя согласно кивнула.
— Тогда я так не думала. Но вы сказали, что я выгораживаю убийцу, и я поняла, что должна рассказать…
— Вите вы говорили об этом?
Она покачала головой.
— Нет. Я ведь не нашла письма. И потом…
— Да…
Она смущенно потеребила ремешок сумки и после непродолжительной паузы тихо сказала:
— Витя мог неправильно понять меня…
— Он ревновал вас к Астахову?
— Не к Астахову… Но вообще… Понимаете?..
Понять было бы нетрудно, если бы не расходились Валины слова с мимолетной фразой чернявого мужичка о том, что ходят к Вите всякие, что «бывает, и девки ночуют». Множественное число употребил мужичок. Мог он, конечно, и преувеличить, этот философствующий мужичок, но…
У наших ног плескалось озеро. Мелкие волны набегали на песчаный пляж и откатывались назад, оставляя после себя лишь пенные брызги и мокрую полосу. Откуда бежали волны, из какой глубины? В детстве мне наше озеро казалось бездонным. Но в детстве ведь и пять метров — неизмеримая глубина.
Я не стал провожать Валю. Она была достаточно взрослой, чтобы найти дорогу самой. Кроме того, я чувствовал, что мое общество ей изрядно надоело: все хорошо в меру. Мы и так о многом переговорили, коснулись даже нумизматики, потому что я вспомнил о брактеате, который выкатился из кармана Витиных джинсов. Сам Витя, по словам Вали, нумизматикой не увлекался. А вот бывший муж Лиры Федоровны был любителем. Лира сама как-то говорила Вале об этом. Меня тут же осенила гениальная догадка: я вспомнил худощавого брюнета из Ялты. Но Валя сказала, что Василий Петрович Наумов скорее толстый, чем худой, и не брюнет, а шатен.
Астахов нумизматикой не увлекался. Зато Астаховым увлеклась Лира Федоровна… А Лирой Федоровной, по слухам, увлекался директор музея Максим Петрович Сикорский. Валя его никогда не видела, но Лира говорила…
Я тоже не встречался с Максимом Петровичем Сикорским. Но я подумал, что он, наверное, большой специалист, раз ему удалось с первого взгляда назвать тот самый кругляшок-брактеат. И не только назвать, но и сообщить целую кучу сведений об этой вещичке.
