Оператор, стоявший перед камерой, обомлел – ствол был направлен на него. Он попятился, прижавшись спиной к стеклянной перегородке. Выскочивший в коридор спецназовец «Омеги» среагировал мгновенно – он видел перед собой жилет защитного цвета, в стекло ударила очередь. Оператор упал на колени, с удивлением глядя, как на его груди, на лохмотьях жилета расплывается красное пятно.
Умар и двое его людей тут же открыли огонь, спецназовец промелькнул в прыжке тенью, и вслед за этим в студию влетела свето-шумовая граната. Ослепительная вспышка залила все вокруг. Ослепленные террористы метались по студии, натыкаясь, опрокидывая декорации оформления, стреляя наугад. «Омеговцы» из двух автоматов били до тех пор, пока всякое движение в студии не прекратилось. Дымился искореженный, ощетинившийся щепками стол диктора, по дыркам в заднике прочитывались траектории автоматных очередей, камера разлетелась на части. А в других коридорах уже шла неспешная работа – зачистка. Спецназовцы обходили помещение за помещением, стреляли в головы всем террористам подряд: и тем, кому уже досталась смертоносная пуля, и тем, у кого остановилось дыхание от газа. Наконец, обойдя кабинеты, переступая через трупы, все три группы собрались перед стальной дверью. Майор Фомичев поднял большой палец на правой руке. И тут один из спецназовцев показал майору указательный палец, напоминая о пропавшем Алексеенко. Голова у майора опустилась, а из-под маски послышалось короткое ругательство. Что бы ни случилось со старшим лейтенантом, жив он был или мертв, торжественность победы была омрачена.
Завращались маховики запоров, заскрипели массивные двери бомбоубежища. Сперва одна, затем вторая. Майор Фомичев спустился с крыльца и сорвал с головы маску. Первым к нему бросился врач «Скорой помощи», еще молодой, напуганный, в поблескивающих очках-велосипедах.
– Выводите людей! – закричал он.
Майор пожал плечами и вытер вспотевший лоб:
– Газ…
– Какой газ вы применяли?!
Майор жестом подозвал химика:
– Какой газ, ему интересно.
– «Нелетальный», его для общего наркоза применяют.
«Боже мой, что же это? – в ужасе подумал медик. – Почему они стоят? Там же люди. Газ для общего наркоза! Да, когда дают общий наркоз, рядом всегда анестезиолог. В любой момент может остановиться сердце, дыхание. Почему они медлят? Почему рядом нет никого, кто бы спешил помочь?»
Поняв, что никто из спецназовцев не спешит вновь спуститься в бомбоубежище, чтобы спасти людей, медик в отчаянии сам бросился на крыльцо. Уже в последний момент его схватил за белый халат один из «омеговцев», рванул на себя, прижал к стене и, дыша прямо в лицо, обдавая врача клубами пара, проговорил:
– Туда без противогаза нельзя. Мигом свалишься. Сдохнешь.
Сказано это было без злости, без злорадства. Просто человек констатировал факт, что воздух внизу непригоден для жизни.
– Но как же люди? – вырвалось у врача.
– Мы свою работу сделали, – и спецназовец передал врача подоспевшим солдатам внутренних войск.
Плохие вести разносятся быстро. Вначале дикторы с экранов телевизоров сообщили о произошедшем не слишком уверенно. Но уже через пару часов голоса зазвучали тверже, называлось количество погибших и подводились трагические итоги операции. Откуда журналисты получают информацию, известно только им самим. Зрителей, как правило, источники получения информации не интересуют, им подавай факты, организуй картинку. Интерес пишущей братии к событиям всегда более обостренный и пристальный, особенно если имеются трупы.
Как ни рвались журналисты, как ни старались, но за двойное кольцо оцепления их не пускали. Зато врачи, зеваки, жители окрестных домом делились увиденным и услышанным с превеликим удовольствием. На какое-то время можно стать героем и оказаться в центре внимания.
Генерал Елфимов при проведении операции, приведшей к ужасающим результатам, все свои действия согласовывал с вышестоящим начальством. А оно приказало генералу журналистов к месту событий не подпускать, предпраздничное настроение жителей столицы не портить, информацией, тем более отрицательной, делиться в минимальных количествах.
Ни бригады ОРТ, ни РТР, ни НТВ, сотрудники которых отличаются невероятной пронырливостью, пробиться через второе кольцо оцепления, как ни старались, не могли. Оставалось лишь стоять рядом с солдатами, измученными и замерзшими. На их фоне сообщать телезрителям скупую информацию, в правдивости которой и сами не были до конца уверены. Многие договорились с жителями близлежащих домов, те пустили журналистов на свои балконы. Но что снимешь поздним вечером? Картинка ни к черту. Единственное, что получалось хорошо, так это подъезжающие к месту событий машины «Скорой помощи», автомобили городских высокопоставленных чиновников и важных особ из прокуратуры, ФСБ, МВД и прочих спецслужб.
Из телестудии выносили трупы, быстро прятали в машины. Даже родственников тех, кто работал на студии, к месту происшествия не подпускали.
Елфимов за этот чертов вечер выкурил пачку сигарет. Окурки валялись возле служебного автомобиля, словно гильзы стреляных патронов. Вадим Петрович был вне себя от ярости, хотя и понимал, что при проведении подобных операций без жертв не обойтись. Но то, что в итоге погибнут все сотрудники кабельного телевидения и все до единого террористы, привело его в шок. Он сидел, выставив из машины ноги на снег, шапка лежала на коленях. Снежок падал на голову, генерал курил, ничего не слыша и не видя. Телефон, лежавший в шапке, разрывался, но Елфимов о нем словно забыл.
– Товарищ генерал, мои ребята сделали все, что могли.
– Я теперь понял, полковник.
– Товарищ генерал, – оправдывался Голубев, – была поставлена задача – не допустить выхода террористов в эфир. Задачу группа выполнила.
– Заставь дурака молиться, он и лоб расшибет, – в сердцах повторил постаревший на несколько лет за считаные часы генерал и, наклонясь, воткнул окурок в снег. Достал беспрерывно звонивший телефон и выключил его. – Подскажи, что я им должен сказать, полковник? Или, может, ты к ним пойдешь? – и генерал кивнул на журналистов, толпившихся за кольцом оцепления. – Ты видел, сколько их? Они же раструбят на всю Россию, что мы ни хрена сделать не можем, что на нас деньги выделяются для того, чтобы мы могли защитить и охранить жизнь людей. А мы? Короче, не зря я думал твою группу расформировать. Это же цепные псы, они кроме слова «фас» ничего не понимают. Не зря над нами смеются.
– Кто смеется? – звероватым голосом произнес полковник и огляделся по сторонам.
Бойцы группы «Омега» собрались возле своего автобуса и курили. Когда они увидели решительно приближающегося к ним генерала в расстегнутом бушлате поверх штатской одежды и своего командира, окурки полетели в снег. Бойцы быстро подобрались. Алексеенко с заклеенной крест-накрест бровью отошел в сторону.
Майор Фомичев сделал к генералу два шага.
Генерал махнул рукой:
– Отставить! – Генерал говорил негромко, но «омеговцы» услышали каждое слово. – Мать вашу! Так вам же, дебилы конченые, всем почти
