дом Анны.
Он вышел из квартиры, сел в машину и поехал в поселок «новых русских».
Усталый полковник Максимов сидел в приемной генерала Кошелева и ждал, когда тот его примет. «Загорал» уже десять минут.
«Будет взбучка, — думал он. — Упустил подозреваемого, дважды упустил, не рассчитал силы и вот…»
Он поглядывал на моложавого адъютанта, бойко отвечающего на звонки, принимающего факсы и электронную почту. Он умудрялся еще и газету читать.
Наконец высокая дубовая дверь отворилась, и из кабинета вышел прокурор. Николай Иванович встал, поздоровался с ним за руку и по нахмуренным бровям и суровому выражению лица понял: «Была буря».
Тот удалился, и Максимов наконец вошел в кабинет.
В просторном кабинете в торце длинного стола сидел начальник следственного управления МУРа генерал Иван Иванович Кошелев. До пенсии ему оставался год, и уйти на нее он хотел с честью. Поэтому каждодневно доказывал себе и подчиненным, что работает с огоньком, не жалеет здоровья и сил. На самом деле ему уже все было до фонаря, и он отрабатывал последние месяцы. В мечтах думал об охоте, рыбалке, грибных походах и двух озорных внуках.
Разговор с прокурором его взбодрил, рассердил, и под горячую руку он вызвал Максимова. Информацию о побеге Краснова он получил одним из первых. Раньше прокурора.
Полковник стоял перед генералом навытяжку и редко дышал. В жизни они были друзьями, но по работе Кошелев Максимову спуску не давал — требовал по дружбе втрое больше, чем с остальных. Полковник в свою очередь наседал на подчиненных — Фомина, Нечаева и Долгова.
В эти минуты генерал был грозен как никогда и дышал если не огнем, то паром. Он глубоко затянулся сигаретой, выпустил сизую струю и, не смотря Максимову в глаза, произнес:
— Садись, пожалуйста, — указал на ближний стул возле стола.
Полковник знал, если шеф не смотрит в лицо, значит, жди неприятностей. Приготовился к худшему. Думал, что до отставки, понижения в должности и звании не дойдет, но о строгаче мыслишки проскакивали. Он прошел к указанному стулу и сел на краешек.
— Ну, — дыхнул дымом генерал, — жду объяснений.
Максимов решил идти в атаку и начал:
— Не ожидали мы, что Краснов сбежит. Запросто могли подстрелить в ногу или в спину, но не стали этого делать. Будь на его месте другой — так бы и поступили.
— Почему не стали? — Кошелев смотрел в глаза полковнику, и тот чувствовал его тяжелый взгляд. Взгляд человека, наделенного огромной властью.
— Я считаю, что доказательства, обнаруженные нами, не вполне весомые. Вина Краснова не доказана судом, он только подозреваемый, и я счел невозможным применять к нему оружия. Я и мои подчиненные действовали адекватно. Он же в нас не стрелял.
— Как не стрелял? Из объяснительной командира группы быстрого реагирования видно, что выстрел был.
— Я объяснительной написать не успел — времени не было, а этого вашего командира в кабинете Германа не было. Краснов выхватил пистолет и перебил пулей цепь наручников. Он мог нас всех там уложить, если бы захотел, но не сделал этого.
— Знаю я, у кого он пистолет вырвал, — Кошелев начал злиться. — Растяпы. Впятером не смогли удержать одного парня, прикованного к руке опера. — Генерал с досады махнул рукой, расстроился, вмял в пепельницу окурок и уставился в окно.
— Ты же помнишь Краснова, Иван Иванович, он здоровенный сукин сын, сильный, тренированный. А мы ночь не спали, голодные, от усталости шатаемся. Конечно, он нас поломал.
— Вдумайся, Коля, в свои слова, — злился Кошелев, — один — пятерых. Где это видано? Он что, Тайсон, Холлефильд, Саша Карелин? Он обычный сыщик.
Максимов насупился.
— Ну ладно, облажались вы крупно. Теперь расскажи о своих версиях.
— Нет версий. Либо Краснов убил и все улики — правда, либо не убивал и все липа. Я склонен верить ему. Он говорит, что не убивал.
— Почему? — генерал пронзительно взглянул на полковника.
— Не тот он человек. Я с ним много лет работал, знаю его наизусть. Не мог он пойти на спланированное ограбление и убийство.
— Люди меняются.
— Возможно, но… И улики уж больно явные.
— Как?
— Пистолет он мог выбросить, а не сделал этого. Он не обкурившийся юнец, не лох, он бывший опер МУРА, знает, что пушка — главная улика, и избавился бы от нее в первые минуты после убийства. Ан нет. Держит ее в багажнике машины.
— Но пистолет-то его.
— Его, его.
— Как он в таком случае попал в руки настоящего убийцы?
— Это предстоит выяснить.
— Украсть могли?
— Краснов утверждает, что ствол украли из сейфа в офисе. Секретарша подтвердила, что видела оружие в сейфе. Да и отпечатки пальцев… На видео он в перчатках. Да и само это видео. Если бы Краснов пошел на дело — одел бы маску, потом избавился от улик. А здесь все явно — что и подозрительно.
— Выясняй быстрее все обстоятельства этого дела. Ты видишь, что творится в прессе. Истерия какая-то. Этого Германа Фрейна преподносят чуть ли ни крестным отцом российской олигархии. Честнейшим человеком. А на деле — обычный вор. Сколотил капитал, как и все они, обманом и подкупом.
Максимов кивнул в знак согласия. Кошелев достал из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и снова закурил.
— Помнишь, Герман Фрейн проходил подозреваемым по делу о заказном убийстве директора алюминиевого комбината? Его причастность доказать не смогли, но контрольный пакет акций потом оказался у него.
— Да чего говорить, — начал Максимов, — жулик государственного масштаба. Это дело долгое, трудное, потеть придется не один месяц, пока раскрутим. Если вообще раскрутим.
— Я тебе даю два дня, — генерал сказал как отрезал. — Сегодня суббота, и если в понедельник к десяти часам утра ты мне убийцу не найдешь, под суд пойдет твой Краснов. Виновен он там или нет. Все улики против него. И баста. Объявим во всероссийский розыск, и пусть под ним земля горит.
Слушая генерала, Максимов понемногу начал злиться.
— Нельзя этого делать, — вступил он, — вину Краснова надо доказать. Для меня он преступником не станет до тех пор, пока я лично не поверю в это. И только факты смогут меня в этом убедить. Только факты.
— Как судья заговорил. Так есть же факты, — генерал прибавил тембра в голосе.
— Это антиулики, жареная утка для журналистов. Я сам соберу улики, а не буду опираться на те, что подсунули мне какие-то хмыри. Может, это все убийца мастерски подстроил и теперь смеется над нашим непрофессионализмом.
— Тебе видней, — сдался Кошелев, — но в понедельник в десять ко мне с докладом. Или предъявляешь настоящего
