Ознакомительная версия.
Поздней осенью, после одного примечательного разговора с глазу на глаз в кабинете за дубовыми дверями, в котором Лом, к удивлению своего собеседника, продемонстрировал недюжинный ум, а не только звериную повадку, у нас в гостях появились двое мужчин. Правда, на гостей они были похожи мало, так как выглядели испуганными, нервными и неприлично суетливыми. С обоими я встречалась лишь однажды, на презентации, и поэтому позволила себе, открыв дверь, выказать легкое недоумение.
— Здравствуйте, — пропела я с улыбкой, глядя попеременно то на одного, то на другого.
Один из мужчин был среднего роста, худой и бледный, ранняя лысина и борода клинышком, фамилия его была Перезвонов. Лом сразу же прозвал его Звонком за неуемную тягу к красноречию. Второй — высокий, крепкий и в отличие от товарища говорил мало и по делу, чему, надо полагать, способствовала его фамилия: Молчанов. Сейчас он держал в руках черную папку, по некоторым причинам очень меня интересовавшую.
— Здравствуйте, — ответили они мне и улыбнулись, хотя было заметно, что им не до улыбок. — Геннадий Викторович дома?
— Дома, проходите, пожалуйста.
Они вошли. В прихожей появился Лом. Так как визит ожидался, муженек бродил по квартире в костюме, застегнутом на все пуговицы, и выглядел, как всегда, сокрушительно, правда, на особый, бандитский, манер, точно назло всем моим попыткам придать ему вид добропорядочного гражданина.
— Вот сюда, пожалуйста, — сказала я, указывая рукой на дверь гостиной, а Лом головой мотнул:
— Пошли, ребятки.
Я закрыла за ними дверь и прошла в соседнюю комнату. Здесь напротив друг друга молча сидели Костя и Танька. При моем появлении подружка вскинула голову и спросила:
— Лом справится?
— Еще бы.
Костя поднялся с кресла, подошел к окну и сказал тихо:
— Черт, волнуюсь, как на выпускном экзамене.
— Не стоит, — успокоила его я. — Все нормально и даже лучше. Генка понял, чего от него хотят, а когда он случайно что-то понимает, ему цены нет.
Мы настроились на долгое ожидание, но разговор занял не более получаса. Гости молча оделись в прихожей, потом хлопнула входная дверь, а мы покинули комнату. Лом сидел в кресле и ухмылялся.
— Что, Геночка? — спросила я, устраиваясь на его коленях.
— Порядок, — кивнул он и поцеловал меня.
На столе лежала та самая кожаная папка. Костя сел, придвинул ее к себе и стал внимательно изучать содержимое. Танька пританцовывала рядом и все норовила заглянуть ему в глаза. Наконец Костя поднял голову, посмотрел на нас по очереди и сказал:
— Молчанову сейчас самое время умереть.
Лом уставился на меня, а я едва заметно кивнула.
* * *
Я жарила мужу котлеты, Танька вертелась рядом, залезая руками то в один салат, то в другой.
— Молчанова-то с попом хоронят, — минут через пять заявила она. — С понятием люди…
— Сейчас модно, — пожала я плечами.
— Отпевание сегодня в час. — Танька задумалась, глядя на люстру. — Человек он в городе уважаемый… был. И меня, кстати, приглашали…
— Сошлись на занятость, отправь вдове соболезнования, покойнику венок…
— Да нет, я бы сходила… отдала то есть последний долг… и вообще, послушала, как поют.
— Помешательство какое-то, — разозлилась я.
— И вовсе не помешательство… В душе-то так чисто делается, и плакать хочется.
— Что ж, — вздохнула я, — сходи поплачь.
Танька взглянула на часы и ходко затрусила к двери.
Однажды вечером Лом вернулся в сильной задумчивости, бродил по квартире и все на меня поглядывал. Где-то часа через полтора не выдержал и сказал:
— Ладуль, мне с тобой поговорить надо…
Разговор вышел бурным, и я впервые накричала на муженька, а под конец заявила:
— Ломик, с наркотой связываться не смей.
Традиционно этим промыслом в нашем городе занимались нехристи. С ними мы уживались по принципу: у вас своя свадьба, у нас своя… Откуда теперь ветром надуло, понять несложно: еще в прошлые времена Лешка Моисеев, давний Ломов дружок, мутил воду и пел о бешеных деньгах.
— А чего от добра отказываться? — разозлился Лом. — Дело верное, отлаженное, а нехристей мы в бараний рог свернем, нечего им у нас хозяйничать.
Убрав из голоса командные нотки, я запела жалостливее.
— Я покойному Аркаше всегда говорила, не суйся. У нас дела, слава богу, идут неплохо, а от добра добра только дураки ищут.
Лом упоминаний о бывшем соратнике не выносил, тут я дала маху. Мысли об Аркаше возвращали к невеселым думам о Димке. Хотя времени, на мой взгляд, прошло достаточно, и Ломовы раны я зализывала ежедневно и основательно, но они все еще были свежи и болезненны.
— Аркаша без тебя шагу сделать боялся, а у меня своя голова на плечах, — рявкнул он. — Лешка правильно говорит, я и сам вижу — дело верное. У нас сейчас сила, все к рукам приберем.
Я испугалась этакой прыти и на следующий день собрала совет. Впервые мнения разделились. Костя, выслушав меня, пожал плечами и заявил:
— Деньги не пахнут.
Танька пошла еще дальше.
— А почему бы и нет? Моисеев подлец, но не дурак, а в его намерении я улавливаю признак гениальности.
— Замолчи, — разозлилась я. — Гениальность… У меня в отношении наркоты твердое и незыблемое правило…
— Да знаю я, знаю, — нахмурилась подружка. — Не заводись. Речь идет о деньгах, а не о моральных принципах.
— Мы строим Империю, — решив зайти с другой стороны, сказала я, — а Империя — это законы. Их надо создать, а создав, придерживаться. Иначе в один прекрасный момент все рухнет, как карточный домик. И еще. У каждого человека должна быть черта, за которую не следует переступать. Пока он возле нее топчется, бог его терпит, прощая кое-какие шалости, но нервы у господа тоже не железные, может и разгневаться, а господь, как известно, всемогущ, и силой с ним мериться дело зряшное.
Танька о господе размышляла в последнее время много и сейчас запечалилась.
— Думаешь, влезем мы в это дерьмо и удача нас покинет?
— Думаю, — кивнула я. — Дело для нас новое, пока уму-разуму научимся, много шишек набьем, а кое-чего и лишимся.
— И хочется, и колется, и мамка не велит, — почесав нос, сказала Танька. Костя поднялся с кресла.
— Если Лада против, это уже повод отказаться. Тут другая проблема: Лом.
— Лома я беру на себя, — кивнула я.
— А получится? — впервые усомнилась в моих способностях Танька. — Уж больно завелся.
— Получится, — заверила я. — А вот Моисеев нам теперь не ко двору. Дурной советчик хуже чумы.
— Споем? — насторожилась Танька.
— Придется спеть, — сказал Костя. — Но сделать это нужно с высочайшего соизволения. Если Лешка сейчас сыграет в ящик, даже осел поймет, в чем дело, а Лом далеко не так глуп, как иногда кажется. Если чего заподозрит, мы утратим влияние на него и вся работа тогда впустую.
— Да-а, — протянула Танька и глубоко задумалась.
— План давай, — сказала я.
— План будет. Берись за Лома, а я прикину, как половчее взяться за Моисеева.
Весь вечер я ходила опустив глазки, с мужем была ласкова, но тиха и молчалива. Дважды всплакнула, сначала в ванной, потом на кухне, когда мыла посуду. Лом сразу подмечал изменения в моем лице, но здесь, как видно, решил держаться и стойко молчал. Я о делах даже не заговаривала, а ночью прониклась к мужу особой нежностью.
— До чего ж ты настырная, — вздохнул Лом, поднялся, прошелся по спальне, сходил на кухню и принес сок в высоком стакане, а потом сел на постель, разглядывая меня с некоторой суровостью. — Обязательно чтоб по-твоему было, — сказал обиженно. — Ну ладно там бабьи капризы, я ж все понимаю, потому никогда тебе ни в чем отказу нет. Хоть раз я сказал тебе «нет», а? Хоть раз разозлился или дал понять, что чего-то мне не по душе? Сама ведь знаешь: стоит тебе словечко шепнуть или кивнуть головкой — так я в лепешку расшибусь для твоего удовольствия. Но куда не просят, не лезь. Ты баба умная, и советы твои я всегда выслушиваю, только решать, что и как, буду сам.
— Не в том дело, Геночка, — запричитала я. — Совсем другое меня мучает. На днях по телевизору показывали детей, лет по двенадцати, не больше, а они уже наркоманы. Смотреть, жуть берет, на людей не похожи, а у каждого родители, и отец с матерью уж, верно, такой жизни им не желали, и родители-то все приличные, не какая-то там пьянь… Только разве убережешь, когда это зелье везде и всюду? Ты знаешь, что в городе творится? Возьми любую школу — каждый второй старшеклассник эту дрянь уже пробовал, во всех ночных клубах купить ее без проблем, только знай, к кому подойти, а не знаешь, так доброхоты подскажут. А хуже наркоты ничего нет, самая привязчивая зараза. Я ведь тебе про брата рассказывала… Такое вообразить невозможно, и боже сохрани нам с тобой подобное пережить: видеть, как родной тебе человек превращается в полуидиота… — Тут я зарыдала в полный голос, а муженек стал меня обнимать и по спине наглаживать. — Страшно мне, Гена, бог накажет… А у нас с тобой сейчас все так хорошо, что божий гнев нам без надобности. Неужто из-за паршивых бумажек будем собственных детей травить? Денег у нас, слава богу, хватит и нам, и внукам, чего ж грех-то на душу брать?
Ознакомительная версия.
