— Обижаете! — Девочка пожала плечами. — Вот!
«Завернутую в полотенце рыбу кладут на доску спинкой вверх. На голову накидывают угол полотенца и оглушают деревянным молотком. После этого острым ножом разрезают хребет у самой головы…»
— Ну, просто стынет кровь!
— «Закалывать угря несколько труднее, так как он очень живуч, а поверхность его чрезвычайно скользкая… Угря оглушают, как и прочих, ударом молотка между глаз или, держа в мокром полотенце головой вниз, несколько раз ударяют его о каменный пол, а затем быстро разрезают позвонок…»
— Ужас! Как там сказано? «Как и прочих», ударом молотка между глаз?
— «Как и прочих рыб» — там сказано.
— Ну да, да! Все равно ужасно.
— Зато рыба хорошо усваивается человеческим организмом, как совершенно справедливо отмечает великий кулинар Марта Гавелкова. А уж она что-то в этом да понимала.
— Я так и подумала.
— Видите ли, ведь это старая книга. А раньше все приносили на кухню с базара и несли это все живым, свежим, парным. Так что кухарке нужно было знать и как, и какой позвонок разрезать. И все такое прочее.
— Впечатляет! — Анна с любопытством взглянула на девочку.
— Правда?
— Клянусь!
— А давайте что-нибудь приготовим!
— Приготовим? Чтобы скоротать время, пока дожидаемся твоего папу?
— Ну да… Вот, например…
Девочка принялась быстро перелистывать книгу.
— Паштет из гусиной печенки! У меня тут как раз глава «Птица»…
— Ну…
— Впрочем, где ж ее взять, эту гусиную печенку?
Надо сначала пойти купить гуся с желтым клювом!
— Да уж!.. Именно с желтым, а отнюдь не с красным.
— Давайте цыпленка?
— Ну, давайте.
Пока Аня с недоумением взирала на свою энергичную собеседницу, девочка открыла холодильник и извлекла оттуда запечатанного в целлофан цыпленка.
— Вот! — Она бегом вернулась к «священной» книге Марты Гавелковой. — В помидорном соусе!
— Вы уверены?
— Нет, вы правы: не уверена! Давайте лучше «цыпленка с шампиньонами».
— Жаль, что мы так и не узнаем никогда, какие у него были лапки: светлые и гладкие или еще какие-нибудь, — заметила Аня, скорбно глядя на обезглавленную и «обезлапленную» распотрошенную птичью тушку, запечатанную в целлофан.
— Будем надеяться, что светлые.
— Итак?
— "Цыпленка готовят либо сразу же после того, как он был заколот, либо на второй-третий день.
Мясо цыпленка должно созреть. Но не слишком, ибо в противном случае оно теряет свой аромат. В блюда из цыпленка нельзя класть слишком много специй, они уничтожают специфический вкус куриного мяса… Маленьких цыплят жарят. Больших запекают или тушат", — торжественно процитировала вслух свою священную книгу девочка-девушка.
— Я все поняла.
— Итак, цыпленок маленький и, стало быть, будет жареный. Правда, готовим мы его неизвестно на какой день после кончины. Но все остальное будем делать по правилам!
— О'кей! — согласилась Светлова.
— Нарезаем на порции и обтираем салфеткой… тушка ни в коем случае не должна быть мокрой… Далее обжариваем до румяной корочки… Затем добавляем мелко нарезанный лук. Затем обжариваем и только после этого солим… Потом заливаем несколькими ложками горячей воды и кладем шампиньоны или белые грибы.
Дочка Тегишева колдовала вдохновенно.
Наконец стол был накрыт.
Аня отрезала кусочек цыплячьего мяса.
— Ого!
— Вкусно? Правда, вкусно?
— Нет слов!
— Точно?
— Клянусь!
— Еще?
— Спасибо, мне достаточно.
— Ну, пожалуйста…
— Нет, нет, благодарю.
— Ну, еще кусочек…
— В самом деле, достаточно!
— Но…
— А вы сама?
— Я?
— Да. Вы сами ведь даже не попробовали.
— Нет, спасибо.., что-то не хочется.
— Даже попробовать?
— Знаете, когда готовишь, аппетит пропадает. Никогда нет желания есть то, что приготовила сама.
— Да, это так. Самый плохой аппетит и желудок, как известно, у поваров…
Аня с неподдельным интересом посмотрела на свою «кормилицу».
Что-то ее настораживало, но Анна и сама еще не понимала, что именно.
— А ты чем вообще-то занимаешься? — поинтересовалась Светлова между делом.
— А-а.., так! — «гусенок» махнул рукой.
— Учишься?
— Нет, школу я бросила.
— Так что же, значит, ничем, и в свободном полете? По принципу «больше всего я делаю, когда ничего не делаю»?
— Да нет. Почему же? — Анина собеседница недовольно нахмурилась. — Я не лентяйка. У меня есть занятие, даже, можно сказать, дело.
— И какое? — Аня кляла свою неприличную назойливость и стремление задавать вопросы тем, кто явно не горит желанием на них отвечать. Но ведь это было ее делом — тормошить, расспрашивать.
Но и «гусенок» был по-шпионски неболтлив. То ли осторожен — «в папу», — то ли просто эта тема была ей неинтересна.
— Так… — Девочка зевнула. — Дело как дело…
Ничего особенного.
* * *
Тегишева Анна так и не дождалась. Ушла, что называется, не солоно хлебавши. Если, конечно, имела право так сказать после столь вкусного обеда.
* * *
«Один неглупый англичанин в прошлом веке утверждал, что по пристрастию к той или иной пище можно судить о характере человека не хуже, чем по чертам лица», — рассуждала про себя несколько отяжелевшая после еды Светлова.
По сути, ей в одиночестве пришлось уплести целого цыпленка — но ведь так было вкусно! А девочка даже не дотронулась до еды.
И это удивительно.
Так вот, например, тот англичанин уверял, что инстинктивно избегает тех, кто любит рубленую телятину.
А его друг, поэт Кольридж, и вовсе был уверен, что, например, «человек с чистой душой неспособен отказаться от пончиков с яблоками»!
— Отличный шоколад!
Юлсу дотронулась губами до края чашки и сделала судорожный глоток…
Они долго бродили, не чуя ног, как и полагается влюбленным, пока ее Эмерику вдруг не захотелось шоколада.
Его аппетитный густой запах витал над столиком кафе «Ладо», смешиваясь с пьянящим запахом весеннего парижского воздуха и бензина.
«Милый, милый, милый… Милый человек!»
Ради Эмерика она бы согласилась даже на шестиразовое принудительное питание да еще плюс питательный коктейль в промежутках между приемами пищи… Именно такой прописали недавно одной ее знакомой девочке.
Отхлебнуть шоколад она, однако, заставить себя не смогла. Ее замутило от одного только запаха густого сладкого варева.
А Эмерик с удовольствием поглощал фруктовое мороженое.
— Ты не будешь?
— Нет.
— И напрасно.
Он принялся теперь и за ее пирожное.
— Ты совсем ничего не ешь… Так нельзя!
Вокруг переливались огни, и стоял тот удивительный гул веселых, довольных жизнью голосов — шум безмятежного веселья, легкости и счастья, который бывает только в Париже и только в двенадцать ночи, весной, на Елисейских Полях.
Рядом, за столиками соседнего кафе, послышались аплодисменты, громкие веселые крики.
Они с Эмериком оглянулись.
Компания девушек устроила представление: одна из них, одетая в подвенечное платье, с длинной фатой — и на лыжах! — громко стучала лыжными палками по асфальту.
Какой-то японец, смеясь, фотографировался рядом с «невестой», а все кругом тоже смеялись и аплодировали.
— Смешная! — заметил Эмерик.
Но она даже не улыбнулась: почему-то эта ряженая невеста вдруг неприятно ее поразила.
Шутка веселых девушек показалась не смешной.
Вдруг и она станет такой же «невестой» ? Смешной и нелепой?! Как эта девушка, в фате и на лыжах, когда вокруг нет ни одной снежинки ?
Какая участь ожидает ее, Юлсу?
Она испуганно взглянула на Эмерика, рассеянно наблюдающего за импровизированным представлением.
— Ладушкин, нам предстоит грандиозная слежка! — провозгласила Светлова, засучив рукава и, как это делают домохозяйки, объявляя великую стирку или тотальную суперуборку. — Будем следить.
— И долго?
— Долго.
— Как долго?
— До упора. Пока не обнаружим хоть что-то, хоть какой-то краешек, хоть пятнышко, хоть клочок чего-то — неизвестно пока чего! — за который можно зацепиться.
— О'кей! — кивнул Ладушкин с видом знатока. — В нашем агентстве «Неверные супруги» я это отлично освоил. Тоже все так и начинается… Посмотришь на какую-нибудь.., какой-нибудь объект слежки…
Ну, ангел! Чисто ангел непорочный!
— Не чисто ангел, а чистый ангел! — поправила своего сотрудника Светлова. — Так, во всяком случае, раньше произносили это словосочетание.
