Я изумился. Великий Озано, книгами которого зачитывались американские женщины. Ярчайшая звезда на литературном небосклоне Америки. Самый непредубежденный ум. То ли я упустил главное, то ли он мешок с дерьмом. Я заметил, как его домоправительница гоняет детей.
— Вы даете вашей домоправительнице большую власть.
Озано ничего не упускал. Он знал, какие чувства вызвали у меня его слова. Может, поэтому он и сказал мне правду, поведал историю о домоправительнице. Только для того, чтобы подразнить меня.
— Она моя первая жена. Мать троих моих старших детей, — и рассмеялся, увидев, как изменилось мое лицо. — Нет, я ее не трахаю. И мы прекрасно ладим. Я плачу ей чертовски хорошее жалованье, но не алименты. Она единственная моя жена, которой я не плачу алименты.
Конечно же, он хотел, чтобы я спросил почему. Я оправдал его надежды.
— Потому что, когда я написал книгу и стал знаменитым, у нее поехала крыша. Она ревновала меня к моей славе, к тому, что я оказался в центре внимания. Она хотела внимания сама. Один молодой человек, поклонник моего таланта, уделил ей это внимание. Она клюнула. Она была на пять лет старше его, но женщиной была очень сексуальной. Она действительно влюбилась, я готов это признать. Только не понимала, что он трахал ее лишь для того, чтобы унизить великого Озано. Она попросила развод и половину денег, которые принесла мне книга. Я не возражал. Она пожелала оставить себе и детей, но я не хотел, чтобы они общались с подонком, в которого она влюбилась. И сказал, что она получит детей, когда выйдет за него замуж. Он трахал ее два года и просаживал ее деньги. О детях она забыла. Вновь стала молодой. Да, она приезжала повидаться с ними, но в основном занималась тем, что путешествовала по миру на мои бабки да жевала член этого подонка. Как только деньги кончились, он ее бросил. Она пришла ко мне и потребовала детей. Но теперь у нее не было ни единого шанса получить их. Она же бросила их на два года. Она закатила жуткий скандал, утверждая, что жить без них не может. Я взял ее в домоправительницы.
— Это самая кошмарная история, какую я когда-либо слышал, — прокомментировал я.
Зеленые глаза сверкнули. И тут же Озано заулыбался.
— Возможно. Но поставь себя на мое место. Мне нравится, когда вокруг носятся мои дети. Почему отец никогда не получает детей? Кто это придумал? Ты знаешь, что отец так и не может прийти в себя, если у него отнимают детей? Если женщине надоедает семейная жизнь, мужчина остается без детей. И мужчины это терпят, потому что закон держит их за яйца. Так вот, я этого не терплю. Оставляю себе детей и снова женюсь. А когда жена начинает мешать мне жить, избавляюсь от нее.
— А как насчет ее детей? Какие чувства они испытывают, зная, что их мать — домоправительница?
Зеленые глаза опять сверкнули.
— О черт! Я же не унижаю ее. Домоправительница она больше для других жен. На самом же деле она гувернантка на контракте. У нее есть дом. Я — ее лендлорд. Я думал о том, чтобы давать ей больше денег, купить ей отдельный дом, сделать ее независимой. Но она такая же сучка, как и все остальные. Она вновь станет наглеть. Вновь найдет себе какую-нибудь шваль. Я не против, но она доставит мне массу хлопот, а мне нужно писать книги. Поэтому я держу ее на коротком поводке. Обеспечиваю ей, между прочим, очень высокий уровень жизни. И она знает: шаг в сторону — и я вышибу ее пинком под зад на улицу, где ей придется бороться за кусок хлеба. Так что живем мы мирно.
— Почему вы так настроены против женщин? — улыбнулся я.
Озано рассмеялся.
— Ты говоришь это человеку, который женился четыре раза. Черт, да мне даже не нужно это отрицать. Ну ладно. Я действительно настроен против феминисток. Но только в одном аспекте. Нынче из большинства женщин дерьмо так и прет. Может, это не их вина. Слушай, если какая-нибудь телка отказывается трахаться с тобой два дня подряд, гони ее вон. Если только ее не увезут в больницу на машине «Скорой помощи». Даже если у нее на манде сорок швов. Мне без разницы, нравится ей это или нет. Иногда мне это тоже не нравится, но я все делаю как надо, у меня все должно стоять. Это твоя работа: если ты кого-то любишь, то обязан оттрахать ее по полной программе. Господи, никак не пойму, почему я снова и снова женюсь? Даю себе зарок, что больше этому не бывать, но всегда попадаю в западню. После свадьбы они меняются только к худшему.
— То есть вы не думаете, что существуют какие-то условия, при которых женщины могут обрести равноправие?
Озано покачал головой.
— Они забывают, что возраст бьет их сильнее, чем мужчин. Пятидесятилетний мужчина может найти себе множество молодых телок. А вот пятидесятилетней женщине жизнь не кажется раем. Безусловно, как только они войдут во власть, они протащат закон, по которому мужчинам пятидесяти или даже сорока лет будут отрезать лишнее, чтобы на деле обеспечивать равноправие. Так работает демократия. Из нее тоже прет дерьмо. Слушай, женщинам и так неплохо живется. Им не на что жаловаться.
В старину они и не знали, что у них права членов профсоюза. Их нельзя было уволить, как бы плохо они ни работали. Не справлялись со своими обязанностями в постели. На кухне. Да кто может как следует оттянуться с женой после двух лет супружеской жизни? А если может, она — шлюха. Теперь вот они хотят равноправия. Пусть получат. Я бы дал им равноправие. Я знаю, о чем говорю, я женился четыре раза. И мне это стоило больших денег.
В тот день Озано искренне ненавидел женщин. А месяцем позже я раскрыл утреннюю газету и прочитал, что он женился в пятый раз. На двадцатипятилетней актрисе из маленького театра. Вот вам и здравый смысл самого великого из американских писателей. Я и представить себе не мог, что когда-нибудь буду работать у него и останусь с ним до его последнего дня, который он встретил холостяком, но переполненным любви к женщине, к женщинам.
Еще при нашей первой встрече я разглядел его тайну сквозь густую завесу слов. Озано был без ума от женщин. Он знал, что это слабость, и всячески стремился избавиться от нее. Не вышло.
Наконец-то я мог ехать в Лас-Вегас, чтобы встретиться с Калли. Впервые за три года, прошедших с того времени, как Джордан, выиграв четыреста двадцать тысяч долларов, покончил с собой.
Мы оставались на связи, Калли и я. Он звонил мне пару раз в месяц, на Рождество присылал подарки мне, моей жене и детям, вещички из магазина сувениров в отеле «Ксанаду», где, я это знал, покупал их с большой скидкой, а то и получал бесплатно. Но мне все равно было приятно. О Калли я Вэлли рассказывал, о Джордане — нет.
Я знал, что Калли достиг многого, потому что его секретарь брала трубку со словами: «Приемная помощника президента». Мне оставалось только гадать, как он сумел так высоко подняться всего за три года. Изменилась и его манера разговора: голос стал более искренним, теплым, вежливым. Голос актера, играющего другую роль. По телефону речь шла о том, кто крупно выиграл или проиграл, да еще он рассказывал о всяких забавных происшествиях в отеле. О себе не говорил ни слова. Обычно кто-то из нас упоминал Джордана где-то к концу разговора, а может, упоминание Джордана означало, что пора ставить точку. Но без него мы, похоже, обойтись не могли.
Вэлли собрала мой чемодан. Я собирался провести в Лас-Вегасе уик-энд, поэтому на работе пропускал только один день. И я чувствовал, что в будущем смогу прикрыться журнальной статьей, объясняя копам, каким ветром меня занесло в Вегас.
Улетал я рано утром, так что Вэлли паковала чемодан уже после того, как дети пошли спать. Захлопнув крышку, она мне улыбнулась.
— Господи, как это было ужасно, когда ты улетал в прошлый раз! Я думала, что ты не вернешься.
— Я не мог не улететь, — ответил я. — В Нью-Йорке я просто не находил себе места.
— С тех пор все изменилось, — промурлыкала Вэлли. — Три года тому назад у нас вообще не было денег. Знаешь, мне приходилось обращаться к отцу за деньгами, и я очень боялась, что ты об этом узнаешь. И ты вел себя так, будто разлюбил меня. Та поездка все изменила. Ты вернулся другим человеком. Не злился на меня, проявлял больше терпения в общении с детьми. И начал писать для журналов.
Теперь улыбнулся я.
— Ты же помнишь, я вернулся победителем. С несколькими тысячами долларов. Может, если бы я вернулся без гроша в кармане, о переменах к лучшему не стоило и мечтать.
— Возможно, — пожала плечами Вэлли. — Но ты действительно стал другим. Тебе хорошо со мной, хорошо с детьми.
— В Вегасе я понял, что уехал от своего счастья.
— Да брось ты! — отмахнулась она. — Там столько красивых шлюх.
— Они слишком дорого стоили. Деньги мне требовались для игры.
В любой шутке, конечно же, есть доля правды. Если бы я сказал ей, что не смотрел на других женщин, она бы мне не поверила. Но у меня были на то веские причины. Чувство вины не отпускало меня ни на секунду. Плохой муж, плохой отец, не способный обеспечить близким достойную жизнь. Нет, я просто не мог добавить к этой тяжелой ноше еще и груз неверности. А потом, в постели мы идеально подходили друг другу. Я не хотел менять Вэлли на кого бы то ни было. И надеялся, что в этом наши мнения полностью совпадали.
