— Что бы вы предпочли на обед?
— Они будут волноваться, — девушка оглянулась.
— Разве что предупредить?
— Жду вон у тех дверей, — кивнул Растопчин. — Не разминемся?
— Вы случайно не из наших отечественных мафиози? — поинтересовалась циркачка.
— Нет, Саша, — то ли успокоил, то ли разочаровал ее Андрей.
Хмель все еще не выветрился из его головы. Он стоял и смотрел, как движутся ручейки эскалаторов, как, снабженные фотоэлементами, распахиваются двери, выпуская людей на площадь, в знойный желтый полдень. От площади Андрея отделяла прозрачная стеклянная стена. Бетонный козырек отбрасывал на ступени широкой низкой лестницы густую тень. К ее фиолетовой кромке подкатывали такси. Пассажир ступал ногой на асфальт и на мгновение слеп. Он инстинктивно делал еще шаг, оказывался в тени и лишь тогда оборачивался, отыскивая глазами спутников. Многие взрослые приезжали сюда с детьми. Америка — это культ ребенка, давно уже усвоил Андрей. К каждому ребенку здесь относятся так, словно он — сын всей нации. Попробуй, тронь американца! Андрей чувствовал себя довольно скверно. Попробуй, тронь… Их нравы, припоминал он некогда популярную газетную рубрику. Кривая улыбка поползла по его губам. Чужая земля, всюду чужая… Как будто существует, зевнул он, где-то для меня своя! Былая Россия — история. Новая — блеф. Сами по себе ни чернозем, ни суглинок, какие бы хлеба, березки и кусты на них ни росли, не есть родина. Чернозем, в принципе, можно завезти и из Канады, а смирновскую водку из США — России не прибавится. Прибавится грязи и пьяниц. Одна из главнейших опор человечества, православное царство, ампутировано мясниками. «Новая историческая общность» фантомная боль, мучащая инвалида который уж десяток лет. А протез не снимает фантомные боли, догадывался Андрей. Он попробовал закурить — к горлу подкатил кашель. Андрей воткнул сигарету в песок. Всем, покидающим «Цирк-Цирк», рябая старуха вручала проспект, зазывающий в соседнее казино, дочернее по отношению к «Цирку» заведеньице. Циркачка, верно, поедает салат, решил Растопчин. Что за обед там еще будет — ей неизвестно, а «синица» уже в руках. Русские в Америке, как правило, — жалкое зрелище. На спортивных площадках? Тут они, да, — сыны и дочери великой… Мысль ускользала. Растопчин никак не мог сообразить, кто они, все, родившиеся в СССР? Дети Революции, Коминтерна, войны, Арбата, галактики, Перестройки, дьявольского наваждения? Россия здесь и рядом не лежала. А если и лежала, то зарезанная, и маньяк-некрофил с человеческим лицом, суетясь, поливал ее своим бешеным семенем. Московские приятели Растопчина недоумевали, отчего он не остается в Америке, отчего каждый раз возвращается домой, в Богом проклятый край? Андрей отшучивался: Америка — как шикарные выходные туфли, ну, сколько в них проходишь? Иногда так хочется сунуть ноги в старые рваные домашние тапочки, понятно? Те несколько минут, что Андрей проторчал у дверей казино, показались ему нестерпимо длинными. Увидев циркачку, он тут же схватил ее локоть и задышал ей мятно-табачным ароматом в щеку:
— О, как здорово встретить своего человека в этой пустыне! Сашенька чудесное имя! Давай, родная, на «ты», если я для тебя не слишком стар, — в порыве братской любви он сгреб Сашу себе подмышку. Другой рукой отправил под язык очередную мятную таблетку. Шли к «Эль-Ранчо».
Девушка сбросила мужскую ладонь с плеча. Ее платье было почти прозрачным.
— Не слишком, не слишком, — сказала она. — Жарко сегодня на солнце до безумия.
Они стояли на середине главной улицы Лас-Вегаса, на пешеходном островке между двумя широкими потоками сверкающих машин. В небе, голубом и бесконечном, царил полный штиль. Рыжими волосами Саши поигрывал ветер, поднятый проносящимися мимо автомобилями.
— Не желаешь окунуться перед едой? — предложил Андрей. — В бассейне. А можем пойти на вышку.
— Нет с собой купальника, Андрей.
— А под душем освежиться?
— Под каким? — спросила Саша.
— Есть тут, один на весь Лас-Вегас, — сказал Растопчин. — У меня в номере. Сто метров отсюда.
На светофоре зажегся зеленый. Андрей шагнул с бордюра на мостовую и подал руку циркачке.
— Не стоит ли мне вернуться к ребятам, пока не поздно? — спросила она.
— Поздно, — заверил Андрей. — Да и не отпущу.
— А ты кто?
Он пожал плечами:
— Архитектор.
— И строишь в Америке? Что ты строишь в Америке?
— Ничего, — сказал Растопчин. — Читаю лекции. «Русская и советская архитектура». Вообще-то мой семинар с сентября, но три недели назад в ЮСИЭЛЭЙ была одна конференция, вот я и приехал пораньше, — объяснил Растопчин. — А сейчас «окно».
— Ты говорил, что сегодня уезжаешь, — Саша остановилась, разглядывая макет старинного фургона. — В натуральную величину… А на лошадей что, денег не хватило? Я имею в виду — на деревянных. Кстати, ты умеешь запрягать?
— Скульптуры?
— Живых лошадей.
— Нет, — сказал Андрей.
— А я умею, — циркачка взяла Растопчина под руку. — Так куда ты уезжаешь?
— В Сан-Луис-Обиспо.
— В Сан-Лу…
— Маленький городок на юге Калифорнии. Знаменит Университетом и отелями. Потрясающие окрестности, — сообщил Андрей. — Рядом имение Херста, замок, океан.
На козлах фургона сидели два крашеных маслинной краской ковбоя и приветствовали Андрея и Сашу деревянными улыбками.
— Часть наших сейчас в Лос-Анжелесе, — сказала Саша. — Девочки и меня зовут, им там обещана работа. Не цирк, конечно. Что-то вроде варьете.
— Влипнешь в очередное дерьмо, — предположил Андрей. — Не боишься?
— Ты летишь или едешь на машине? — спросила Саша.
— У нас машина, — Андрей толкнул дверь-вертушку и вошел в «Эль-Ранчо». Саша последовала за ним.
— Дорога, случайно, не через Лос-Анжелес?
— Это зависит… — Андрей коснулся пальцем Сашиного подбородка и заглянул ей в глаза. — Он, правда, верный семьянин. Другое дело — я. Короче, попросить Барта?
— Ты и в Союзе был таким хватким? — Саша скинула палец Растопчина со своего подбородка. — Или здесь поднатаскался? Кто такой Барт?
— Мой друг и хозяин машины. Я вас познакомлю.
Барт играл в «Блэк Джек» в окружении японцев. Трудно сказать, почему Барт выбрал именно это казино. Американцы обходили его стороной, считая гиблым местом, и если заведение еще кое-как держалось на плаву, то в основном за счет отеля, где любили останавливаться японцы, корейцы и гонконгцы. Раздражая американских гуляк, они носили с собой от столика к столику толстенные пачки наличных и заученно прятали эмоции в розовые ямочки на холеных щеках. Восточная тема обсасывалась юмористами едва ли не на каждом втором шоу Лас-Вегаса. Пародировалось и передразнивалось все — манеры приглашенных на чаепитие, поза мудреца-созерцателя из Сада Камней, одеяние ниндзя, стойка и габариты борцов Сумо, песни и танцы. Изображались целые сцены, на которых «самураи» резали воздух боевыми кличами и каменными ладонями или путешествовали по американским штатам, между делом покупая голливудские студии и примеряя европейскую обувь.
— Видишь столик с картежниками? — спросил у Саши Растопчин. — Тот парень, который не японец, и есть Барт.
Андрей подошел к стойке бара, заказал два крепких коктейля и помахал Барту рукой.
— Наверное, он богат, твой приятель?
— Отчего ты решила?
— Не знаю, — Саша помешивала лед в бокале, — все эти люди прямо-таки излучают спокойствие. И твой приятель в том числе.
— Он маляр, — сказал Андрей. — Классный маляр, почти художник. По американским меркам не слишком богат, но собственная фирма у него есть.
— Судя по всему, ты здесь не в первый раз. Друзья, знакомые, коллеги. Заработок в зелененьких. Хваткий малый, — оценила Растопчина циркачка. — Подумываешь остаться в штатах насовсем?
Андрей пытался унять невесть откуда взявшуюся дрожь. Он глядел на Сашу и терял над собой контроль. Ее платье просвечивало.
— Насовсем? — неожиданно для себя подмигнул циркачке Андрей и чуть не сплюнул от досады, таким дурацким вышло это подмигивание. — Поживем — увидим, — тронул он Сашины волосы. — Лучше плыть по течению, чем пускать пузыри. По течению, по течению — куда вынесет. Прибьет к Америке — будем вкалывать. К России — водку трескать. К помойке — тоже неплохо, с голоду, по крайней мере, не помрем. А забросит в постель — будем любить и наслаждаться, верно? — у него хватило ума не захихикать.
Теперь он старался ронять словечки через паузу, двигаться с ленцой, но роль хладнокровного совратителя ему не удавалась — ночные пьяные калории требовали выхода. Он говорил пустое, краем сознания подмечая, что с этой циркачкой «проходят самые дешевые номера». По своей воле попавшая в идиотскую зависимость от Растопчина, неумело работающего то под сказочного принца, то под Иванушку-дурачка, Саша сносила и хвастовство его и откровенную пошлятину, и липкое поглаживание по колену, плечу, волосам. Кислой улыбкой она отвечала на упрямый горячий взгляд и терпела перемешанные с запахом мяты винные пары у лица, и готова была себя пожалеть, оправдать — доля ты, русская, долюшка женская — ах, да что еще делать, как ни терпеть бедной, голодной, бездомной Сашеньке в красивой и богатой чужой стране, в каком-то сумрачном и полупустом казино в ожидании бармена с очередным коктейлем, маляра Барта с машиной и немалыми, видимо, деньгами, в ожидании плотного дармового обеда, а Бог даст и несколько безработных часов в самой фешенебельной части Лас-Вегаса, когда Саше не надо будет подыскивать и коверкать английские слова и шарить в сумочке, где заведомо нет не только кредитной карточки, но и железного доллара в надорванной подкладке.
