– Сейчас ваш муж подзовет одного человека, – продолжал я комментировать происходящее на экране. – Всмотритесь в его лицо. Вы наверняка его знаете.
А Гончаров уже сделал жест рукой. «Лейтенант» приблизился. Я нажал кнопку «пауза». Изображение на экране замерло. Лицо «лейтенанта» виделось достаточно отчетливо.
– Вы знаете его, Нина Тихоновна?
Я ожидал услышать скорое «да», но ответа все не было, и тогда я обернулся к женщине. Не приходилось сомневаться, она очень хотела узнать этого парня. Напрягала память и даже морщила лоб. Но ничего не приходило ей на ум. Вот это для меня стало полной неожиданностью.
– Посмотрите внимательнее, – попросил я.
– Нет. Я его не знаю.
– И не видели никогда?
Она покачала головой. Я обернулся к Демину. Он был мрачен и, похоже, неприятно удивлен. Я, честно говоря, тоже. Потому что наша единственная версия рухнула. Мы думали, что Гончаров все же что-то пронюхал и решил на наш розыгрыш ответить своим. Для этого он привел в ресторан своего знакомого, тот должен был сыграть роль «лейтенанта». Кого можно попросить о подобной услуге? Соседа по дому. Кого-то из родственников. Или сослуживца. И Нина Тихоновна обязательно должна была знать этого «лейтенанта». Если не по имени, то хотя бы в лицо.
– Посмотрите еще, – настаивал я.
И опять она покачала головой. Значит, не знает. С каждой минутой вся эта история нравилась мне меньше и меньше.
– Куда вы звонили?
– Когда? – не поняла женщина.
– Сегодня ночью. На телевидение – это я знаю. Еще куда?
– Никуда.
Значит, в милицию еще не обращалась. А придется. Теперь я был в этом уверен. Но в милицию – только после звонка Касаткину.
– От вас можно позвонить?
– Ну конечно.
Я набрал номер домашнего телефона Касаткина. Он, как я и ожидал, не спал.
– Это Колодин, – сказал я. – Вы выяснили?
– Сергей Андреевич Гончаров не является сотрудником ФСБ и никогда им не был.
– Сведения точные?
– Абсолютно! – подтвердил Касаткин.
С его положением и связями выяснить желаемое можно в любое время дня и ночи.
– Что ты думаешь по этому поводу? – спросил он.
– Надо подключать милицию.
В разговоре возникла пауза. Я понял, что Касаткин просчитывает варианты. Перебрал все доступные и остановился на единственно верном.
– Да, – сказал он в трубку. – Ты прав.
Когда Нина Тихоновна наконец поняла, что и мы о месте пребывания ее супруга не имеем ни малейшего представления, ей сделалось плохо. Пришлось вызывать «Скорую». Приехавший врач сделал укол. Женщина пришла в себя, и на ее лице даже вновь проступил румянец, но она все еще была слаба. Оставлять ее одну мы просто не имели права.
– Будешь здесь, – сказал я Демину.
– А ты?
– Я к Касаткину. Будем искать Гончарова.
Во дворе я обнаружил, что уже наступило утро. Касаткин почти наверняка на работе. И я поехал к нему.
Он был по обыкновению тщательно выбрит и выглядел безупречно, только глаза его выдавали – все-таки не спал ночь.
– Тут вот какое дело, – сказал мне Касаткин. – Формально ты вовсе ни при чем. Можно было бы предложить этой женщине самой обратиться в милицию. Ее муж, и наше дело – сторона. Но так нельзя.
Я и не сомневался в этом.
– Все-таки он исчез практически в процессе съемок. И если мы самоустранимся…
– Я и не собирался самоустраняться.
– Это хорошо, – кивнул Касаткин. – В общем, некрасивая история, Женя. Придется как-то выпутываться.
Я его понимал. Люди исчезают тысячами, и никого, кроме близких родственников, это вроде бы не волнует. Но если исчезновение Гончарова какой-нибудь досужий журналист свяжет с нашей программой – шум поднимется большой. Жареный факт. Настоящая сенсация. Кто-нибудь из наших конкурентов непременно захочет подбросить дровишек в разгорающийся костер скандала – и всем нам станет жарко. Вот этого-то Касаткин и не хотел. Я, по чести говоря, тоже, но скандал как таковой меня сейчас не очень-то волновал. Человек исчез! Вот это действительно была неприятность.
– В соседнем кабинете тебя дожидается один человек, – сказал Касаткин. – Поговори с ним.
– Кто такой?
– Он из ФСБ.
Я изумленно воззрился на собеседника. Касаткин сохранял внешнюю невозмутимость, всем своим видом словно говоря мне: а что тут, мол, такого особенного? Как будто я каждый день только и делал, что общался с людьми с Лубянки.
– И о чем я должен с ним говорить?
– Не о чем, – поправил меня Касаткин, – а о ком. О Гончарове.
– Так, значит, Гончаров действительно…
– Это еще ничего не значит, – перебил меня Касаткин. – Просто раз уж выплыло это удостоверение…
– Которое предъявил Гончаров?
– Да, оно самое. И теперь люди из ФСБ хотят знать, откуда оно взялось. Эго ведь не шутки, сам понимаешь.
Еще бы не понимать. Теперь вот за Гончарова возьмется еще и ФСБ. Еще сутки назад я и представить себе не мог, что начнется такая катавасия.
– Хорошо, гражданин начальник, – вздохнул я. – Ведите.
Человек из ФСБ оказался довольно молодым, не намного старше меня. Он говорил тихим голосом и был похож на недавнего выпускника пединститута. Долго расспрашивал меня о Гончарове, о подробностях вчерашней съемки, попросил подарить ему кассету, которую тотчас же спрятал в свой портфель. Касаткин не отлучался ни на минуту. Мне показалось, что он старается все удерживать под контролем. Он вращался в таких сферах, где очень хорошо знают, что такое настоящие интриги. И то, что мне казалось нелепостью и досадным недоразумением, представлялось ему, наверное, совсем иначе. Крах любой карьеры всегда начинается с какой-то мелочи, даже с пустяка. Поэтому обладатель высокого кресла в каждом рядовом случае пытается отыскать скрытый от глаз непосвященных смысл. И даже в истории с Гончаровым, вполне возможно, Касаткин видит угрозу для себя лично. Может, я сговорился с его конкурентами и специально подстроил эту каверзу руководителю одного из главных телевизионных каналов страны. Пока что Касаткин вроде бы и ни при чем, но вот кто-то ушлый повернет обстоятельства дела не так, а этак, и в результате этого кульбита на место Касаткина придет другой человек. А сам Касаткин отправится на досрочную пенсию. Именно так мне представлялся ход его мыслей.
Напоследок мой собеседник из ФСБ поинтересовался, где можно найти Баранова; того самого актера, который единственный только и видел удостоверение в руках Гончарова.
– Баранов-то вам для чего? – не выдержал Касаткин.
– Он должен описать виденное удостоверение. Может быть, оно вовсе и не нашего ведомства.
Собственно говоря, их одно только удостоверение, наверное, и интересовало. Быстро выяснив, что Гончаров – не их человек, они озадачились мыслью о непонятно откуда взявшемся удостоверении. Если оно выплыло здесь, то точно так же может выплыть и в другом месте, и вполне допустимо, что в следующий раз это может случиться при каких-то криминальных обстоятельствах.
Когда эфэсбэшник ушел, я недоуменно пожал плечами.
– Что происходит, Николай Вадимович? Неужели из-за одного только удостоверения они так всполошились?
– А почему бы и нет? – буркнул Касаткин.
Мне показалось, что он чего-то недоговаривает. Но расспрашивать его о чем бы то ни было бесполезно. Это я знал по опыту.
– Женщина пусть подаст заявление в милицию, – сказал Касаткин. – А ты сядь на телефон и обзвони морги и больницы.
Я кивнул и поднялся из-за стола.
– Да, и еще, – вдруг вспомнил Касаткин. – Ты с Огольцовым говорил?
– О чем?
– Там у него какие-то вопросы к тебе.
– Я зайду.
Гена Огольцов – из молодых, да ранних – был генеральным продюсером телеканала. То есть тем самым человеком, который окончательно решал, какие программы для телеканала купить, а какие отфутболить. Еще он заведовал распределением эфирного времени – мог поставить твою программу на хорошее время, а мог и на какие-нибудь четырнадцать часов тридцать минут, когда телевизор по всей стране смотрят три с половиной пенсионерки.
До Огольцова мне сейчас не было никакого дела. У меня Гончаров пропал. Прямо по ходу съемок.
За полтора часа мы со Светланой обзвонили все те печальные места, по которым обычно в первую очередь и пытаются разыскать пропавших. Гончарова нигде не было – ни в моргах, ни в больницах. Его не задерживала милиция, и он не попадал в вытрезвитель. Человек вышел из ресторана и исчез. Испарился. Растворился в воздухе.
Ближе к вечеру в офис заявился Демин. Он был печально-хмур и неразговорчив. На мой вопрос, как там бедная Нина Тихоновна, он ответил коротким «нормально».
Мы были совершенно выбиты из колеи и не могли думать о работе, но о ней нам напомнили и помимо нашего желания. В половине шестого позвонил Гена Огольцов.
– Привет, талантище! – провозгласил он. – Как идет творческий процесс? Фонтан идей не пересох?
Он был весел и игрив, как обычно. Наверное, еще не знал о наших неприятностях.
