— Ох, не помню, вроде синяя. — Чувствовалось, что Шакиров устал с похмелья, от волнения, от допроса.
— Ладно, Шакиров, идите. Когда понадобитесь, — вызовем. Распишитесь о невыезде.
— Андрей Николаевич, — спросил Сорокин, — а что вы дворника так быстро отпустили. По-моему, он знает больше, чем сказал.
— Пока хватит, устал Шакиров, а вот рыжего бандюгу поискать нужно, тем более второго, Култына, в живых уже нет. Будем искать рыжего.
Тереху взяли в три часа ночи, взяли грамотно, он даже не успел выхватить из-под подушки вальтер. Его моментально скрутили и связали. И все произошло молча. Это потом уже завизжала Валька. Ее, рыбешку мелкую, пришли брать за какой-то пустяк, а тут такая акула попалась. Повезло оперативникам, крупно повезло.
Тереху и причитающую Валюху посадили в «воронок» и повезли в отделение милиции.
В то время Васильевский остров делился на два района: Васильевский и Свердловский. Так Тереха был арестован в Свердловском районе, и отвезли его в 15-е отделение, которое находилось в Свердловском районе.
Тереха решил играть несознанку, то есть прикинуться дурачком, не сознаваясь, кто он есть на самом деле. Ну а вальтер под подушкой — простая случайность, нашел, мол, за городом, а носил для защиты от бандитского нападения. Тереху до выяснения посадили в отдельную камеру, при обыске у него нашли дорогое колье с крестообразным расположением жемчужин и золотую цепочку от старинных часов с брелками.
И сидел Тереха в камере пока один и должен был дать ответ на три вопроса: Кто он? Откуда у него такое дорогое колье? Почему он спит с вальтером?
Тереха метался по камере, как тигр в клетке.
Утром в камеру привели задержанного — здоровенного белобрысого парня с лицом, будто вырубленным топором, с испуганными, навыкате глазами, в комбинезоне, из-под которого выделялась поношенная тельняшка. Он сел на краешек нар, обхватил голову и запричитал:
— Ой, что теперь будет! Ведь меня ни за что сграбастали...
— Ни за что не забирают, — наставительно сказал Тереха. — Власть у нас советская и, значит, справедливая. Как зовут тебя, теленок? За что замели?
— Да вот, товарищ-гражданин, говорят, я баржу украл, а зовут меня Миша Духов, шкипер-матрос я с «Ласточки», так мое судно называлось. Оставили меня на ночь дежурить, а я пошел к Марусе, ну и у нее задержался, а утром я пришел к причалу, а баржи нет. Я на завод, кричу: «Караул, баржу украли!»
Меня в первый отдел, а начальник говорит: «Или ты баржу увел, или соучастник этой кражи, пойдешь по указу 7/8 за хищение в особо крупных размерах», и вызвал милицию.
— Семь дробь восемь, Миша, дело серьезное. Если докажут, тут вышка или десять лет. Ну, ты, Миша, не унывай! Разберутся, может, срок скостят, а может, и отпустят. Как Утесов поет:
Ведь ты моряк, Миша, а это значит,
что не страшны тебе ни горе, ни беда.
Ведь ты моряк, Миша, моряк не плачет
и не теряет бодрость духа никогда, —
пропел Тереха, хотя на душе было муторно.
— А вы за что? — спросил Миша.
— Дело у меня, Миша, очень серьезное, колхозную корову проституткой обозвал.
— А что теперь?
— Шьют мне, Миша, статью пятьдесят восемь пункт десять — это антисоветская агитация, лет эдак десять, а то и более, — начал темнить Тереха.
Миша смотрел на него, раскрыв рот. Вот с какими людьми ему общаться приходится, с контрреволюционерами. А Тереху понесло. Он рассказал Мише много душещипательных историй, а потом сокамерники прилегли отдохнуть, рубашка у Терехи расстегнулась, и Миша увидел на груди Терехи татуировку необычайной красоты: церковь, ангелочки, Иисус Христос — целая картина. Миша был человек верующий, и ему вдруг захотелось иметь такую же божественную картину на груди. Когда Тереха проснулся, в коридоре КПЗ стояла тишина, был полдень, алкоголиков и хулиганов всех выпустили, и только слышались мерные шаги дежурного.
— Скажите, гражданин, — почтительно обратился к Терехе Михаил. — А это что у вас на груди нарисовано?
— Это, Миша, на меня святой дух снизошел, во сне эту картину нарисовал, так что теперь меня святой дух оберегает.
— Вот бы мне такую картину, — промямлил Миша.
Глаза у Терехи блеснули озорно.
— Знаешь, Мишка, я не святой дух, но такой рисунок сделать тебе смогу, тем более ты человек верующий и фамилия у тебя Духов...
Мишка обнажил грудь.
— Нет, Миша, чтоб никто не догадался, что ты святой, я тебе этот рисунок на спине сделаю, а бога ты всегда в груди носи, дело это праведное. Ну, божий человек, начнем! Через полчаса тушь была готова. Черная сажа — копоть от резиновой подошвы, еще кое-какие добавки и обыкновенная булавка.
— Теперь, во имя господа бога и святого духа, терпи Миша.
Миша лежал, на животе, покряхтывая от боли, а Тереха художничал над Мишкиной спиной. Через пару часов Тереха сказал:
— Ну, все готово, теперь, Миша, и на тебя снизошел святой дух! Аминь!
Миша облегченно вздохнул.
— К тебе, Миша, есть такое дело. Когда выйдешь отсюда сходи в баню. В баню пойди на 16-ю линию, в субботу, в семь вечера. Увидишь у кассы человека с двумя дубовыми вениками под мышкой. Подойдешь к нему, передашь от меня привет и.
Вечером Тереху вызвали к следователю. И Тереха начал «гнать дурочку»:
— Я — Вася Петров из Антропшино, из колхоза «Красный пахарь», — и поплел, поплел небылицы.
Следователь спокойно и чуть насмешливо слушал его. Милиционеры наготове стояли у дверей кабинета:
— Расстегни рубашку, — вдруг попросил следователь.
Тереха после некоторых колебаний расстегнул.
— А откуда у тебя; колхозника из Антропшино, такая наколка и эта уголовная бабочка, — следователь показал рукой на бабочку на Терехиной руке.
— Давайте, товарищ капитан, покажем этому колхознику пятый угол, сразу расколется, — предложил стоящий у дверей здоровенный старшина.
— Не имеете права! — заволновался Тереха, я лицо неопознанное.
Он знал, что такое пятый угол, в то время это практиковалось для тех, кто шел в несознанку; применять систему «пятый угол» — это избивать, пока не расколется. Но Терехе повезло, следователь был человеком гуманным и осторожным, и эту систему не применял.
— Ребята, — сказал он милиционерам, — уведите этого молодчика, завтра все-таки выяснится кто он. Только будьте с ним повнимательней. Этот колхозник что угодно выкинуть может.
Милиционеры увели Тереху в камеру.
Утром следователю Ромашову позвонили. Он снял трубку:
— Да, говорите — рыжий, лет двадцати пяти, бабочка на руке? Он нам нужен позарез. Только побыстрей, пожалуйста. Как транспорта нет? Любую машину, несите на себе! Говорю, позарез нужен.
— Ну вот, — сказал он Сорокину, — нашелся наш рыжий, сейчас приведут его из пятнадцатого отделения. Доложили, даже транспорта у них нет, чтоб бандита доставить.
Через несколько минут опять звонок. У капитана Ромашова затряслась рука, снимающая телефонную трубку:
— Убит при попытке к бегству? Вы меня убили! Кто стрелял? Сержант Кочкин? Мне труп не нужен. Сейчас выезжаем, разберемся. — Капитан бросил трубку. — Ну вот, Костя, как нам коллеги из пятнадцатого нагадили. Шлепнули нашего рыжего. Поехали в пятнадцатое, разобраться в этом надо.
А с Терехой случилось вот что. Четверо сотрудников 15-го отделения повели Тереху в 30-е отделение, предупредив, что в случае чего, стрелять будут незамедлительно. Тереха шел спокойно, понурив голову. Дошли до Среднего проспекта. И тут Тереха, оттолкнув впереди идущих конвоиров, бросился к парадной на 14-й линии. Он хорошо знал эти места, парадная была проходной. Ему казалось, что он не бежит, а летит. Вот рядом эта дверь, за которой Тереху ждет свобода. Вслед ему крик «Стой! Стреляю!». Один выстрел, другой и вдруг как будто удар толстой доской по голове. Эта третья пуля догнала Тереху возле самой спасительной двери. Амба!
