Ознакомительная версия.
— Надеюсь, в мире ничего не меняется? — спросил он у Киры, когда они выходили из флигеля. — Десять лет назад в этой стране не очень любили депутатов.
— Мир ничуть не меняется, — уверила Кира. — Стало хуже — пропали последние иллюзии. Люди делятся на две категории: те, кто не любит депутатов, и… депутаты. А это еще зачем? — она насторожилась, видя, как Вадим вооружается топором — тот мирно лежал возле чурки. — Ты не перебарщиваешь, дорогой? Это всего лишь депутат, а не старуха-процентщица…
Плотоядно усмехаясь, Вадим пересек двор и запрыгнул на крыльцо. Кира едва поспевала за ним.
— Засекай пять минут… — он размахнулся и со всего размаха врезал по двери в том месте, где она соприкасалась с косяком!
Против «лома» и жажды праведной мести приема так и не было. Второго удара не потребовалось, дверь затрещала, прогнулась. Герконы вышли из контакта, и на панели запульсировал оранжевый огонек. Дверь распахнулась от молодецкого пинка. Вадим отбросил ненужный топор и вошел в дом, стряхивая со спины продолговатый рюкзачок. Магазины уже в карманах под лохмотьями, один «АКСУ» он швырнул Кире, у второго отбросил приклад, упер в плечо. Так и шел по дому, держа автомат готовым к стрельбе. Холл, погруженный в полумрак, изогнутый коридор, одинокая холостяцкая спальня, украшенная картинами эротического содержания… Кира за его спиной зажгла фонарь. Полноватый мужчина в трусах, с опухшей от сна холеной мордой, делал «разогревающие» движения, а когда в спальню вломились двое, завопил от страха, забился в корчах. Он так и не удосужился подняться с кровати.
— Не надо… — заканючил он. — Не стреляйте, не убивайте…
Вадим открыл огонь — решительно и бодро. Грохот учинился сумасшедший, спальню заволокло пороховой гарью. Пули рвали простыню, матрац, выбивали из подушки пух и перья, в считаные мгновенья повалил густой «снег». Скрюченное тело билось в пароксизме, орало нечеловеческим голосом. Его крики перекрывали трескотню автомата. Это продолжалось всего лишь несколько секунд, но каков эффект!
— Встать, — сказал Вадим, меняя магазин. Но жертва не поднималась, ее сковал пещерный страх. Бывший зэк и нынешний депутат хлопал глазами, силился что-то вымолвить, но только зря старался. По спальне расползался характерный отвратительный запашок.
— Мне кажется, он теперь, как Ленин, никогда не встанет, — заметила Кира. — Фу, какая пикантность, обделался, гаденыш.
— К горшку не приучен, — подметил Вадим. — Он хочет что-то сказать. Вероятно, желает сделать депутатский запрос. Встать, я кому сказал!
И он стегнул свирепой очередью по стене над головой у депутата. Оборвалась картина, висящая над кроватью — внушительных размеров, полметра на метр, авангардно изображающая соитие двух влюбленных женских сердец, и обрушилась на лежащего в кровати человека. Но даже после этого он не хотел подниматься, видно, нравилась собственная кровать. Вадим продолжал строчить — и снова тот извивался в корчах, визжал, как истеричная баба. Пуля переломила перегородку кровати у него над ухом, и депутат Андроник покатился на пол, встал на корточки, начал ползать, хватал Вадима за ноги, что-то лопотал.
— Переведи с нерусского, — сказала Кира. — Не могу понять, что он мырчит. Кстати, две минуты уже прошли. Уже плывут катера, летят автомобили… Надеюсь, для нас не организуют охоту с вертолета?
Вадим отпихнул ногой льнущее к нему туловище, не сдержался, врезал пяткой по уху. Третий магазин, очередь в пол, и перепуганный человек пополз к выходу. Он врезался виском в комод (определенно имеющий антикварную ценность), вписался в проем, а потом его подбросило, и он с неистовыми воплями припустил по коридору! Депутат почувствовал, что может уйти, ведь рядом была входная дверь. Он пробуравил собственный дом, выбежал на крыльцо. Приступочка в проеме оказалась так некстати, он треснулся всем своим раздобревшим телом. А его уже хватали за волосы, стаскивали с крыльца. Сокрушительный пендель, и он отправился в полет, но не во двор, а вдоль фасада, к углу здания.
— На юг полетел, — сдержанно прокомментировала Кира, озираясь по сторонам. В округе было тихо, правоохранительные органы еще просыпались. — Я так понимаю, мы направляемся к морю?
— Море — это громко сказано… — прохрипел Вадим, отвешивая негодяю плюху по бедру. — Но, в общем, да, к той самой штуке, что является водохранилищем… Веди нас к морю, Кирпич, купаться будем, посмотри, на кого ты похож, дерьмо вонючее! — Он треснул неприятеля по загривку рукояткой автомата — не очень больно, но крайне унизительно.
Процессия подалась за угол — такое впечатление, что мужчина с женщиной выгуливали собачку. А та постоянно норовила сорваться с поводка. В окрестных зданиях загорался свет, тревожно перекликались люди. Вадиму на это было плевать! Он гнал ничтожное существо по дорожке — мимо облетевшего садика, к решетчатой ограде, в которой выделялась калитка. Она была заперта, Андроник вцепился в решетку обеими руками, завыл, как на похоронах. Проблема решалась короткой очередью — калитка распахнулась, и жертва с воплем вывалилась наружу. Вадим перешагнул за ограду, безжалостно схватил его за волосы, поволок с ускорением. Отпустил в свободный полет — и депутат закувыркался по мощенной плитками дорожке, нисходящей к водохранилищу. Метнулся в сторону, но вдогонку полетели пули, и он шарахнулся обратно на тропу. Процессия спускалась к штормовому морю между вывороченными пластами глины, мимо молодцеватых сибирских сосен — в глухом молчании, периодически перемежающемся автоматными очередями. Депутат уже сообразил, что ему хотят уготовить, извивался, едва не выворачивался наизнанку, бессвязно умолял пощадить. Но Вадим был непреклонен. Когда тот тормозил, он бил его ногой, и депутат на карачках двигался дальше, оглашая ветреное пространство тоскливым воем. Уже мерцал крутой обрыв, усеянный кустами и поперечными разрезами — пологого спуска к воде в этом месте не было. Пляж Берегового располагался немного в стороне. Вадим ускорялся, изводил патроны, наставляя негодяя на путь истинный. Тот взревел, когда до обрыва остались считаные метры, забился в припадке — с него уже практически сползли изгаженные трусы.
— Не надо, я прошу вас, я все сделаю… У меня есть много денег… — причитал он.
— Прыгай! — Вадим огрел депутата по челюсти и вскинул автомат. Тот стоял на корточках, издавал непотребные звуки, струйка текла изо рта. Вадим открыл огонь. Депутат отпрянул — еще чуток, и перебило бы руки. Так и двигался скачками, гонимый свинцом, вырывающим фонтанчики вокруг его трепетных конечностей. А когда он подпрыгнул, чтобы броситься в обход, и будь что будет, под ногами уже ничего не было. Он шатался, надорванно вопил, изогнулся, видимо, собрался воспарить — и полетел вниз по замысловатой траектории!
— Обалдеть, — восхищенно пробормотала Кира. — Пьяный Карлсон в небе над Стокгольмом…
Вадим застыл над обрывом. Он не чувствовал ни ветра, ни холода. Только мстительное возбуждение — оно струилось по жилам, как хороший коньяк. Под обрывом не было ни глины, ни камней. Повсюду вода — бурлила, пенилась, подмывала обрыв и в обозримом будущем могла его обрушить. Волны агрессивно шли на приступ, волокли какие-то коряги, ветки, стволы деревьев, с грохотом разбивались об обрыв. Но вот мелькнуло что-то инородное в воде — орущая голова, замельтешили конечности. Жив, курилка…
— И что мы тут торчим, как памятник? — критично заметила Кира и тоже опасливо перегнулась через обрыв, взяла Вадима за локоть — что не вызвало с его стороны отторжения. — В поселке шумят, прибыла полиция, скоро эти люди разберутся, в какую сторону надо бежать…
Он тоже слышал, как ревут сирены, кричат люди. Но стоял, оцепеневший, на промозглом ветру, смотрел вниз.
— Смотри-ка, всплыл, — удивленно заметила Кира, наблюдая, как человек и депутат борется со стихией. — К берегу плывет… Накупался, что ли? Может, побежим уже?
— Помолчи, — пробормотал Вадим.
— Времени нет молчать. — Кира обернулась и ахнула. Ночную мглу озаряли гирлянды светлячков. Сотрудники полиции и вневедомственной охраны метались по участку. Кажется, нашли «расстрелянную» калитку, кричали, созывая толпу, устремлялись к морю.
— Пошли, пошли, — торопила Кира, отталкивая его от обрыва. — Дай человеку умереть своей смертью…
— Перебьется… — рычал Вадим. — Он умрет моей смертью… Они все умрут моей смертью… Эти вурдалаки так старались, что я их заботу вовек не забуду, мамой клянусь…
— И прекрати мне эту блатную романтику… — Она решительно его толкнула, выводя из остолбенения. Вадим опомнился, схватил Киру за руку — ведь жизнь еще не кончилась, нет? — потащил ее к ближайшему поперечному разлому, спрыгнул, подхватил, поволок в глухие дебри…
Они лежали в узкой расщелине, заваленные «дарами природы» — их одарило после того, как они сбили часть обрыва, чтобы запрыгнуть в эту теснину. Пришлось прижаться друг к дружке — либо так, либо одному из них сдаться. Накрапывал дождик, под боком громоздились голые кусты и камни, кричали люди — романтики в этом деле действительно было с избытком! Они не могли даже шевельнуться — любое движение повлекло бы новую осыпь, а полицейские уже толпой выбегали к морю, бренчало оружие. Покатились камни, кто-то спрыгнул в разлом, чертыхался, вяз в сыром месиве из глины и мелких камней. Он ругнулся уже конкретнее, когда насадил форменную куртку на шип, включил фонарик, осмотрелся. Вадим уже готовился схватить «следопыта» за ноги, но пронесло, гарант спокойствия «добропорядочных» граждан уже выбирался из оврага. А в стороне надрывались глотки. Мимо пробежало целое отделение. Эпицентр событий, похоже, смещался. Временами сквозь гомон людей прорывался истошный знакомый визг.
Ознакомительная версия.
