оплатил вас до утра. Вам придется проехать со мной!
— Куда? — напугано уточнила девушка, подавившись шампанским. В ее воображении возникла комната допросов и чекистские пытки, о которых не раз рассказывала их надзирательница — Мать революции. У бывшей анархистки случались слезоточивые приступы в моменты, когда доза алкоголя в организме превышала определенную норму. Женщина обмякала, превращаясь в самого обычного человека, способного на чувства. В эти сокровенные минуты она рассказывала истории о прошлой жизни: например, о побеге из Новинской женской каторжной тюрьмы в тысяча девятьсот десятом году или о том, как соскребали со стен одну из ее приятельниц-анархисток, подорвавшуюся на своей же бомбе. Но самой мощной болью в ее душе отзывались моральные надругательства, такие как фальшивые расстрелы — ружьями, заряженными холостыми, и бесконечные угрозы расправой с близкими людьми.
— Я отвезу тебя в гостиницу. Выспишься, и наметим совместный план действий! — успокоил ее Борис Дмитриевич, заметив беспокойство на лице молодой женщины.
«Совместный — хорошее слово!» — подумала она. Ей не терпелось покинуть «Черные очи». И еще она жаждала задать вопросы о судьбе родителей.
— Мне нужно взять мое пальто! — произнесла Лье с улыбкой.
Глава 14. Иллюзия родства
— Я хотел бы как-нибудь вам пригодиться! — произнес Михаил, вглядываясь в вуаль. Он был убежден, что Моль и Лидия Андреевна — одно и то же лицо, но все же оставались некие сомнения, которые не давали покоя запутавшемуся молодому человеку. Он настаивал на встрече с хозяйкой «Черных очей» долго, но его просьбу удовлетворили лишь спустя пару недель. Его привели в тайное помещение — специальный кабинет с дорогой мебелью и обилием растительности, вдоль стен стояли большие горшки, из которых произрастали цветы и маленькие деревья. Глядя на карлика, сопровождающего его, он подумал о том, что низкорослый человек ощущает себя настоящим Великаном. Вокруг было все зелено, словно Михаил вышел в летний сад, хотя за стенами кабака буйствовала холодная зима, к которой молодой человек никак не мог привыкнуть. Черная моль сидела в кресле-качалке, расположенном в углу комнаты и напоминала огромное насекомое со сложенными крыльями, размеренно двигающееся взад-вперед.
— Почему? — хрипло уточнила женщина, совсем не похожим голосом на тот, что он слышал еще в детстве в Крыму, в те редкие моменты, когда его мать посещала маленькое уютное убежище, скрывая подрастающего потомка от ужасов бытия.
— Почему я хотел бы чем-нибудь заняться? — вежливо переспросил Михаил и немного раздраженно сказал: — Потому что устал от безделья!
Словно гимназист в кабинете директора, он замер возле двери и ждал позволения подойти ближе. Кресло перестало качаться, но вуаль заколыхалась — дама беззвучно рассмеялась.
— Что именно ты хочешь делать? — уточнила она после долгой паузы. — Танцевать с моими девочками на сцене? Расчищать парадный вход от снега? Или… убивать?
Михаил вздрогнул, понимая, что изъясняться надо аккуратно, чтобы не стать посмешищем. В любой момент эта женщина может прервать разговор, а добиваться повторной аудиенции станет огромнейшей проблемой. Он решил быть кристально честным и сказать все как есть:
— Я ведь ехал в Москву, мечтая разыскать свою мать… то есть Вас, Лидия Андреевна. Наверное, я слишком много хочу, и прошу у вас прощения, если слишком навязчив.
Вуаль снова заколыхалась, но на этот раз не от смеха. Дама в черном одеянии тихо всхлипнула и сделала знак, чтобы он подошел. Наконец-то она убрала от лица зловещую тряпку и, улыбаясь сквозь слезы, произнесла уже без хрипоты, а привычным мягким и нежным голосом, именно таким, какой молодой человек помнил:
— Ах, Мишенька, если бы вы знали, как я страдаю из-за всей этой ситуации, как сжимается сердце мое при одной только мысли о том, что я вас лишила своей любви. Не судите меня строго: ведь я обокрала и себя в том числе! Я скиталась много лет, выживала, чтобы у вас было детство!
— Я знаю, Лидия Андреевна, я это понял, когда увидел все эти ужасы, происходящие в Москве! Я ощутил на собственной шкуре, от чего вы меня оберегали… И я благодарен вам за то, что вы мне подарили маленький солнечный мир, в котором меня оберегали ваша сестра и Лукерья!
Она нашла в стене рядом с собой специальную трубку, возле которой висел шнурок, дернув за него, Лидия Андреевна с легким волнением, которое старалась подавить, распорядилась накрыть обед на две персоны и не беспокоить ее. Затем предложила перебраться на диван, стоящий неподалеку. Обивка была насыщенного зеленого цвета, поэтому он был незаметен среди зарослей, которые одну часть комнаты покрывали до самого потолка. Лишь присмотревшись, Михаил увидел тоненькие нити, которые обвивало вьющееся вокруг них растение. С женщиной вдруг случилась истерика от нахлынувших чувств. Она зарыдала взахлеб, не стесняясь демонстрировать слабость, хотя это было не в ее правилах. Молодой мужчина дал ей возможность выплакаться и сидел, не шелохнувшись. Когда она успокоилась, мать и сын некоторое время сидели молча, разглядывая друг друга. Ее огромные темные глаза немного припухли, а кончик аккуратного носа немного покраснел.
— Вы очень красивы, мама! Вы не против, если я вас буду называть мамой? — осторожно поинтересовался он, и, получив ее согласие, от радости слишком сильно сжал ей руки, Лидия Андреевна охнула, жалуясь на старую рану, — пулевое ранение, — которая еще не зажила. Михаилу вдруг стало противно от самого себя, и он рухнул перед ней на колени, умоляя простить за тот нелепый случай.
— Это не оправдание, но я думал, что Черная моль — враг, разрушающий жизнь людей, которых я люблю!
— Я не сержусь, Мишенька, — воскликнула снова расчувствовавшаяся женщина, призывая его подняться с колен и вновь сесть рядом. — Я поступила бы также, если бы кто-то осмелился обидеть тебя!
Вдруг ее лицо стало очень серьезным, будто ее место на мгновение занял другой человек. Голос ее моментально охрип, как в моменты, когда лицо было скрыто вуалью:
— Я не стала бы нанимать чахоточного и трусливого идиота, ищущего смерть, который толком не может держать в руках оружие, а выстрелила бы сама. И поверь, я бы убила! Потому что если решаешься на серьезный шаг — обратной дороги не будет!
Тут Лидия Андреевна встряхнула головой и снова стала прежней — раскаивающейся матерью. Послышался тихий звонок колокольчика, и она радостно всплеснула руками, произнеся:
— Нам накрыли обед! Идем, сын мой!
Лидия Андреевна повела его к стене, покрытой зеленью, в ней была укрыта дверь. Она двигалась легко и изящно, словно сбросила с себя какую-то тяжесть. Женщина вновь стала молодой и красивой — точно такой же,
