Удивительное везение! Референт не мешкая отправился на новые поиски и очень скоро торжественно вручил Осокину новое офицерское дело — на некоего лейтенанта Турьева Авенира Дмитриевича. Выяснилось, что в уже известном ему списке военнослужащих, без вести пропавших 28 июля 1941 года, других младших офицеров, кроме Зяпина и Турьева, не было.
Дальнейшее происходило так: Осокин отвернул обложку, извлек из внутреннего кармашка фотографию лейтенанта, взглянул и…оторопь взяла, догадка оправдалась! То был действительно его подследственный, только моложе лет на тридцать, такой же с виду угрюмый, с презрительно поджатыми губами.
Авенир Турьев родился в Петрограде в 1917 году, в семье морского офицера. Его отец, Турьев Дмитрий Сергеевич, командовал крепостной батареей в Кронштадте, дед, Турьев Сергей Алексеевич, до революции был генералом, участником русско-турецкой кампании, русско-японской войны. После ранения в Порт-Артуре он уже в строй не возвратился. Однако во время гражданской войны предпочел служить в войсках Деникина и погиб в боях с красными под Орлом. Это обстоятельство, зафиксированное в одной из справок, кем-то жирно подчеркнуто цветным карандашом. В собственноручно написанной автобиографии сам Авенир Турьев еще указал, что его отец и дед после Октября разошлись во взглядах. Отец встал на сторону восставших моряков и в гражданскую войну сражался на стороне Советов. После войны преподавал в Ленинградском военно-артиллерийском училище. Мать Авенира Турьева носила девичью фамилию Аршак, звали ее Зоя Петровна, происходила она из семьи крупных землевладельцев, но не дворян. Это тоже привлекло чье-то пристальное внимание. Об этом можно было судить по результатам спецпроверки. Выходило, что дед Авенира Турьева по материнской линии, Аршак Петр Георгиевич, в молодости ходил пастухом по Таврии. Потом вдруг, во время столыпинских реформ, купил у полтавской помещицы имение и занялся сельским хозяйством, превратив поместье в доходную «экономию». Накануне революции считался весьма состоятельным человеком, в годы гражданской войны, после разгрома Деникина, подался в Новороссийск и бесследно исчез. У матери Авенира Турьева имелся и старший брат. Он при Советской власти Долгое время работал шофером, умер накануне войны.
Что еще можно было почерпнуть из дела Авенира Турьева?
Пошел в школу на год раньше своих сверстников, закончил десятый класс в семнадцать лет. Возраст не призывной. Сдал экзамены, поступил учиться на математический факультет Ленинградского университета. Там Же приобрел военную специальность и был аттестован младшим лейтенантом. В марте 1941 года его призвали в армию, служил в Белорусском военном округе. Как и в деле Зяпина, все завершила справка о том, что лейтенант Турьев А. Д. пропал 28 июля 1941 года без вести, о чем было послано извещение его родителям. Упоминался и их домашний адрес в Ленинграде.
Вот к каким неожиданным, новым результатам привела Осокина эта поездка в Подольск.
Дела на младших офицеров Прохора Охрименко, Федора Зяпина и Авенира Турьева из архива Осокин временно изъял для снятия копий.
Теперь ему ничего другого не оставалось, как только съездить и в Ленинград, к родителям Авенира Турьева. Живы ли они? Что с ними сталось в блокадные годы, да и потом?
Поезд в Ленинград пришел в восемь часов утра. Стояла пасмурная погода, моросил дождь, подхваченные ветром, по Неве мчались кудрявые барашки, и волны хлестко ударяли о гранитные берега. Осокин посидел в кафе, дождался, пока в государственных учреждениях начался рабочий день, и тогда обратился в городское центральное адресное бюро.
Ждать ответа на запрос пришлось недолго. Адрес Турьевых подтвердился. Это была еще одна сверхудача.
Петроградская сторона. Речушка Карповка. Большой шестиэтажный жилой дом довоенной постройки на углу Кировского проспекта и Песочной улицы, облицованный белым кафелем. В просторном подъезде полумрак. На лестничных площадках витражные окна.
Осокин поднялся в лифте на пятый этаж, отыскал на дверях квартиры двенадцать в списке жильцов фамилию Турьев и трижды нажал на кнопку звонка, как то и было предписано.
Долгая тишина. Затем шаркающие шаги, дверь приоткрылась на цепочке.
— Зоя Петровна? — спросил Осокин.
Звякнула цепочка, открылась дверь, в прихожей зажглась лампочка. Перед ним пожилая седая женщина Она выжидательно смотрела на посетителя.
— Зоя Петровна, мне надо с вами поговорить кое-что уточнить из прошлого… — объяснил Осокин.
Повторилась ситуация, как и с Евсеичем. Он еще не успел сказать, что из прокуратуры, как она поспешила сама определить:
— Ах, вы из газеты! Пожалуйста! Но у меня не прибрано… Вы извините меня за маленький беспорядок.
Она сама облегчила ему вступление в разговор, но все же тревожило некое чувство неудобства, однако назваться еще оставалась возможность.
Квартира большая, на несколько семей. Зоя Петровна вела его по длинному коридору и поясняла:
— У нас с мужем было две комнаты. Я долго держала вторую комнату, надеялась, что вернется сын… Ведь многие возвращались. Прошло двадцать лет… Отдала комнату соседям, у них трое детей… Мне уже ничего не нужно! Жизнь моя остановилась с того дня, как пришло извещение, что убит муж…
У двери Зоя Петровна предостерегающе подняла руку.
— Пусть вас ничто не смущает… Вы знаете, что я оставила все так, как будто бы они живы. Они всегда со мной, и я не могу от них отказаться!
Большая комната, два огромных окна и угловое в эркере. Окна заставлены разросшимися филодендронами, которые все заслонили своими крупными листьями.
На резных дубовых ногах раздвижной стол. В том же стиле письменный стол, затянутый зеленым сукном. Поверх сукна — стекло, под стеклом какие-то бумаги, на столе несколько фотографий на подставках, у одной стены пианино, прикрытое полотняным чехлом, на свободном простенке две картины, несколько фотографий. В правом углу на кушетке свернулась калачиком кошка.
На столе холодный кофейник, чашка с остатками кофе, начатый батон белого хлеба. Это то, что хозяйка посчитала «неубранным».
Зоя Петровна усадила Осокина в кресло у письменного стола, села рядом и спросила:
— Кто вас интересует: отец или сын?
«Ну, здесь не придется задавать вопросы», — решил про себя Осокин. Явно не впервые ей приходилось рассказывать о своих, и по наитию ответил:
— Дед меня интересует — Турьев Сергей Алексеевич, царский генерал.
— Так далеко! — отозвалась Зоя Петровна. — Только однажды им поинтересовались. Я мало что могу рассказать. Лишь помню, что это был милейший человек. Умница, отважный. И он же наше злосчастье! Как мне вас величать, молодой человек?
— Виталий Серафимович.
— Так откуда же вы, Виталий Серафимович?
— Из прокуратуры, Зоя Петровна!
Она с удивлением проговорила:
— Странно, чего это вдруг кого-то заинтересовала столь давняя история?
— Бывает и такое, — уклончиво ответил Осокин.
— Что мой свекор в революцию был у Деникина, вы, надеюсь, в курсе?
— Это я знаю. Тех лет не вернуть, только теперь на некоторые вещи появился новый взгляд. Вот вы сказали, что генерал ваше злосчастье. Как это понимать?
— Я сказала злосчастье только потому, что злого счастья не бывает, молодой человек! Нынешняя молодежь не в ладах с настоящим русским языком. Когда нужно сказать два, говорят — пара, когда нужно сказать пара, могут сказать два… А всякие сокращения! О них язык сломаешь! Да-да, злосчастье наше! Крест, который пришлось нашей семье нести всю жизнь. Тут, знаете ли, такой узел сплетается, никто не расплетет! Я помню, старик говорил: «Я не очень-то против социалистов, у Чернышевского есть правда в том, что увидела во сне Вера Павловна! Это и я во сне готов увидеть! Но я не понимаю, как можно быть русским и желать поражения в войне своим же русским… Это же десятки тысяч жизней русских людей!»
Осокин не удержался и возразил:
— Войну с Японией начали не социалисты, а русский царь!
— Виталий Серафимович! Поверите, я чуть было не оглохла от этих споров. Мой муж кричал отцу, что русские солдаты гибли по царской тупости. Зачем нам Порт-Артур?! А старик отвечал: «За Порт-Артур русские люди головы клали, так теперь и отдать?»
Нахлынувшие воспоминания явно растревожили ее. Зоя Петровна вздохнула и достала из рукава кружевной платочек с вензелями. На глазах у нее стояли слезы, она приготовилась их смахнуть, но остановилась. Голос ее дрогнул.
Не хотелось ей задавать такой вопрос после всего этого, но Осокину ничего другого не оставалось, и он спросил:
— Вашего мужа не стало давно?
Зоя Петровна отвернулась, немного помолчала и, как бы собравшись с силами, стала рассказывать:
— Мой муж, Дмитрий Сергеевич, с первого дня рвался на фронт, воевал на Брянщине, потом оказался под Сталинградом. В самые тяжелые дни обороны этого города он там командовал артиллерийским дивизионом и погиб. Но об этом я узнала значительно позже, а прежде получила извещение, что наш сын пропал без вести.
