четвёрка свернула в тень молодого березняка, с каждым шагом приближаясь к палаточному лагерю.
Закатное солнце медленно опускалось в лес, окрашивая золотом зеленые кроны. По безупречной глади озера протянулась ослепительно-яркая солнечная дорожка, по обеим сторонам которой сплетались жёлтые, оранжевые и болотно-коричневые блики-тона.
Сумеречное буйство красок завораживало. Плеснув в лицо холодной водой, Данила оборвал сеанс природного гипноза, врачебный эффект которого выразился душевным подъёмом и отсутствием усталости.
Он легко взбежал по береговому склону, направляясь к биваку кладоискателей. Эта разношерстная троица постоянно занимала его мысли. Эдик был довольно комичен, Громова держала в тонусе, не давая скучать, а вот Алиса…к ней он испытывал странное чувство нежности и беспокойства, желая находиться поблизости и не выпускать ее из поля зрения.
Сейчас лагерь соседей являл собой идеальную картину мира и спокойствия. На колоде возле костра сидел загорелый Эдик и с увлечением строгал палку. Его красноватый нос и щеки были щедро усеяны веснушками, а кудрявые рыжие волосы торчали дыбом. Рядом с ним, на самом краешке бревна, примостился Графин с половником в руках. Родственник находился в своей стихии — готовил ужин. В котелке над огнем исходила паром гречневая каша с тушенкой, умопомрачительный запах которой разошелся по всему берегу, собирая разбредшихся туристов.
— Мы тут поговорили, — обернулся Графин к Даниле, — ты будешь дежурить с двенадцати до двух ночи, Эдик — с двух до четырёх, а я — с четырёх и до упора. Всё равно бессонница проклятая…
— Как скажете.
Он подбросил дрова в огонь и устроился рядом с младшим Громовым. Тот покосился на соседа и задал, по сути, странный вопрос, который никому не показался странным:
— А вы, вообще, кто друг другу?
— Евграф Силантьич — мой троюродный брат, — улыбнулся Данила.
— Оба местные?
— Данька городской, — вмешался Графин. — Его дед с бабкой, как поженились, перебрались в город.
— Здешние тропинки хорошо знает, как для городского.
— Каждое лето здесь проводит. Как не знать?
Даниле не понравилось, что обсуждают его особу, и он кивнул на большую палатку:
— Что девчонки?
— А-а, — отмахнулся младшенький Громов, — лазарет. Алиска растирает Дашку мазью от ушибов, а та поливает Шуйскую камфарным спиртом.
— Зачем поливает?
— Профилактика ангины, насморка и воспаления лёгких.
— Весело. Еще одна такая вылазка, и мы их потеряем.
Графин опустил крышку на пофыркивающую кашу и отложил половник.
— Ничего не понимаю, — пожал плечами он и задрал лицо к небу. — Откуда взялись эти мотоциклисты? Именно в Плакиде, будто других развалин мало.
Его лицо выражало полное недоумение. Пятнистые штаны обвисли, майка растянулась, голубой берет десантника сиротливо валялся за колодой.
— Где наши соседи? — Эдик нетерпеливо поглядывал на дымящийся котелок.
— Филимон уехал на рыбалку, а Кристина тенью возле озера бродила. Когда начался дождь, залезла к тебе в палатку и выглядывала оттуда смурой тучей.
Он присел к ребятам.
— Колечко покажете?
Эдик привстал было, собираясь бежать в палатку к девицам, но плюхнулся назад на бревно, сдвинул брови и задумчиво похлопал по карманам ветровки.
— Здесь! — обрадовался он, расстегивая кнопку. — Его Алиска с пальца сняла, жаловалась, что маленькое, и в карман моей ветровки сунула.
Он вытащил находку и радостно подкинул в воздухе. Графин на лету перехватил перстень.
— Тяжелый. Понятное дело, маленькое. Ваша Алиска — девка здоровая, а здесь… — Графин примолк, рассматривая камень.
— Янтарь, — полез с разъяснениями Эдик.
— Вижу, не слепой. Вам надо выяснить, кому принадлежал этот перстень.
— Дашка не хочет светиться. Опасается конкуренции наследников.
— Лучше узнать, — насупился Графин. — Спроси о янтаре у Даньки.
Эдик перевел взгляд на Данилу.
— О чем спросить?
— Дед говорил…
— А кто у нас дед?
— Кузнец, — хмыкнул Данила.
— Дед у него ювелир, — вмешался Графин, — и отец тоже ювелир. Ты слушай, слушай!
— Так вот, дед говорил, что янтарь обладает способностью помнить своих прошлых хозяев. Он приносит с собой чужие сны, воспоминания и может превратить нового владельца в подобие «предыдущего». Как тебе расклад?
— Охренеть от перспектив! — скривился Эдик.
— Говорим же вам, — сердился Графин, — узнайте, какая судьба у хозяйки перстня. Если счастливая, носите на здоровье.
— Алиска чуть не утопилась.
— То-то же, — пробормотал Графин.
Зашуршали листья, с шелестом выпрямилась в воздухе согнутая ветвь, и на поляне материализовалась хмурая Кристина. Сегодня она разрисовала глаза и губы черной краской, что было по-разному воспринято окружающими. Эдик глядел на мрачную готку с обожанием, а суеверному Графину хотелось перекреститься. Следом за племянницей объявился обласканный фортуною дядя. Он нес железный садок, в котором вяло били хвостами одна крупная рыбина и несколько мелких подлещиков.
— Здорово всем! — Филимон тряхнул сеткой в воздухе. — Как сходили?
— С приключениями, — ответил Графин и обернулся к палатке девушек. — Девчата, посуду несите!
Филимон подобрался к палатке и церемонно постучал в брезентовый полог.
— Солнце, выходи мириться!
В убежище зазвенела посуда, и раздался смешок Дашуни.
— По приколу, да? — прозвучал непонятный ответ «солнца», после чего объявился голубой джинсовый зад, художественно исполосованный провокационными прорехами.
Даша пятилась из палатки.
— Классные штаны! — похвалил миротворец, помогая владелице штанов принять вертикальное положение. Следом за Громовой выполз край поролонового матраца и уткнулся ей в ноги.
— Держи! — скомандовал голос Шуйской.
— Забирай! — Дашуня перевела стрелки на сильного мужчину.
Когда они с удобствами расположились на импровизированном сиденье, Даша игриво потерлась носом о щёку соседа, исподтишка дунув ему в ухо. Он сморщил нос, обнял её за плечи и повернул лицом к садку с уловом.
— Смотри сюда! Неплохо, а?
Она шутливо пихнула его локтем в живот, заставив демонстративно согнуться.
— Ты, мать, на грубость нарываешься и всё обидеть… что там за приключения? — сдался Филимон.
Громова обхватила его за талию обоими руками и пожаловалась:
— Подо мною гнилые доски проломились, и я в погреб упала. Эдик с Данькой верёвкой вытягивали. А ещё, представляешь, на нас мажоры с битами напали. Мы дрались. Не день, а затычка!
Филимон перестал сгибаться, с недоверием уставившись на подружку.
— Какие такие мажоры? Местные?
— Откуда я знаю?
— Мальчишки на мотоциклах, — уточнила Алиса, подходя к костру с мисками.
— Беспредел! — возмутился Филимон. — Что за дристамёты?
— Японцы.
— Что за мотоциклы? Японские, — перевел Эдик.
— Приезжие чуваки захотели острых ощущений. — Громова с удовольствием подливала масла в огонь.
— Только пусть появятся, бараны, я им устрою ощущения.
Филимон подхватил лежащий поодаль камень, и со всей дури обрушил его на землю, гипотетически пригвоздив баранов-мотоциклистов. Алиса мысленно поздравила подружку, сумевшую за пару минут подрядить защитника.
— Вас опасно одних отпускать, — тревожился Графин. — Меня родственница за брата… — Он провёл рукой по шее, потом в обратную сторону и на закуску изобразил висельника с языком.
Кристине, меж тем, надоело стоять позади сплоченного общества. Она оттолкнула
