Николка характер воспитывает, лучше в это дело не мешаться, а то еще сам виноват окажешься. Колька старательно не смотрел туда, где маячила знакомая фигурка, но глаз сам так и сползал туда. Поэтому он немедленно заметил, когда на берегу уже никого не оказалось.
«Ушла?!»
Но он не успел раскаяться в неправильном поведении, заприметил на воде темноволосую голову.
«Что она делает?! С ума сошла! Вода холодная!»
Поднявшись, с возрастающим беспокойством он следил за тем, как она плывет. Сначала все было хорошо, Ольга двигалась ровно, размеренно, но вдруг, ни с того ни с сего, выпрыгнула из воды, взмахнула руками, совершенно беспорядочно забила ими. Начала захлебываться, хватая воздух ртом.
– Ногу свело! – вскрикнул Колька, прыгнул в озеро и пошел махать гигантскими саженками.
В считаные секунды он доплыл до Ольги.
– Коля! – Совершенно потеряв голову, она схватилась за него так, что пришлось нырнуть.
Поднявшись вновь на поверхность, уже со стороны спины, Колька ухватил ее за косу и, уложив на спину, потащил к берегу. Краем глаза заметил, что хозяйственный Пельмень, убедившись в том, что все в порядке, уже вовсю гребет обратно на остров, за плотом, пожитками и уловом.
Ну вот, она успокоилась, перестала биться и барахтаться, сплюнула воду, но немедленно затараторила:
– Коля, Коля, там утопленник! Мертвец!
Он не удержался, окунул ее в воду – неглубоко, чисто символически, чтобы мозг освежить и заставить замолчать. Это сработало: последний десяток метров до того, как ноги нащупали дно, они проделали в молчании, а потом, только выползли на берег, Ольга тотчас повисла на шее парня, одновременно рыдая, икая, лепеча снова про какие-то страсти-мордасти. Колька обнял девушку, укачивая, утешая, укутал в фуфайку, оставленную ею на берегу. У самого, впрочем, тоже зуб на зуб не попадал, от холода и страха за эту ненормальную.
К тому времени, как глаза у Оли вернулись в орбиты и сама она перестала напоминать помешанную, подгреб на плоту Пельмень. Колька помог выволочь судно, сам принялся одеваться. Только сейчас понял, что замерз как цуцик.
– Зря потащилась, – со знанием дела толковал Андрюха, – не уверена – чего лезешь в холодную воду? Мы-то люди бывалые, а тебе с непривычки тотчас ногу и свело.
– Ничего мне не свело, – клацая зубами, заспорила Ольга, – что я, не знаю, что в таких случаях делать? Говорю же – мертвец там, утопленник. Я его ногами задела, прямо по морде холодной.
Пельмень предположил, что это водоросли:
– Обычные кувшинки, скользкие. По молодости меня тоже водяные за ноги хватали – ничего, как видишь, жив.
– Да говорю ж…
Колька прикрыл дискуссию, объяснив, что пусть там хоть сто мертвяков, лично он нырять не собирается.
– И я, – поддакнул Андрей, – тем более в такой мути ни пса не видно, ты наболтала, как в сортире. И замерз я.
– Айда ко мне, – предложил Пожарский, – согреемся, а там видно будет.
Ольга уже пришла в себя. Это было заметно по тому, что она попыталась надуться в связи с тем, что ей не верят. Но это-то как раз было не важно, сейчас надо было добраться до дома, как следует обсушиться и хорошо бы еще не захворать.
Пельмень в гости идти отказался:
– Да ну. Я домой. Там небось дым коромыслом, ребят разогнать надо.
И, прихватив брезент и одеяла, деликатно удалился.
* * *
Когда они остались одни, как-то само собой стало понятно, что выяснять отношения незачем, равно как и разбираться, выясняя, кто прав, кто нет, смысла нет. Колька усадил Ольгу за стол, обернул ее шерстяной маминой шалью.
– Сиди, грейся, сейчас чай поставлю, – и, вернувшись, добродушно пригласил: – Ну давай, расскажи мне, что там случилось. Вижу, тебя так и распирает.
– Плыву я, плыву, – с готовностью начала она, – тут прямо по ноге как шваркнет, потом опять.
– Что шваркнет?
– Руки! Ледяные! И нос.
– Не может утопленник на дне стоять, они всплывают.
– А вот не всегда!
– Всегда.
– А если к ногам что привязано?
– Тазик с цементом? Это ты заморских фильмов насмотрелась?
Оля хотела снова обидеться, но передумала. Уж больно хорошо, тепло и уютно было в этой шали. Сидели, ни о чем не говорили, чаевничали. Николай вышел, чтобы поставить еще кипятку, и Ольга, поднявшись, походила по комнате. Сколько раз она тут бывала, но сейчас смотрела на все по-новому. Вдруг представилось, что она тут хозяйка.
Вот этот стол хорошо бы передвинуть поближе к окну, так будет уютнее чай пить. Обои ободрать, пора бы уже обновить, можно и повеселее найти. Занавески тоже ветхие, у мамы можно разузнать, какие сейчас пользуются спросом.
«Фу, пылищу развел! Ох, Колька, Колька, стоило маме уехать – ну как ребенок, право слово, – тут она опомнилась, пожурила себя, – снова фантазии. Как будто все уже решено. Сначала надо эволюционировать из говорящей обезьяны в человека, потом уж можно и семью создать, а то мужу на шею садиться… Так. Не буду сейчас об этом думать. Надо прибраться. Где тут у них тряпки?»
Она заглянула в шкаф, в комод, поискала в тумбочке – ничего похожего. «А, наверное тут, в нише у входа».
Как только Ольга подошла к двери, та распахнулась, чуть не стукнув ее по лбу. На пороге красовалась Брусникина в своем глупом сером платке, со шваброй, с ведром. Не видя Оли, нахально, пронзительно возгласила:
– Коля, убираться!
И вломилась в чужой дом, как в свой собственный, и оглядела его точь-в-точь по-хозяйски, как только что Оля.
У Гладковой внутри аж заклокотало. Вот сейчас подойдет, отберет швабру и как наподдаст сперва по голове, а потом коленом под зад, но, во-первых, Зойка, затылком почуяв ее обжигающий, полный ненависти взгляд, повернулась, во-вторых, как раз с тылу спешил с чайником Колька.
– А, Зоя, привет, – как ни в чем не бывало сделал приветственный жест свободной ручкой, – сегодня не надо прибираться, я еще намусорить не успел.
– Не успел. Хорошо. Завтра тогда? – спросила Брусникина, вроде бы невинно, но по-особенному постно потупилась.
«Откуда столько яда у этой гадюки?» – только и подивилась Оля.
– А пускай завтра, – легко согласился Николай, – как выключатель, фурычит?
– Фурычит, через что. Зашел бы, как время будет, посмотрел.
Тут уже и Колька ощутил, как прожигает щеку Ольгин взгляд-гиперболоид, и заторопился:
– Зайду, зайду, о чем речь.
Зоя утицей выплыла в коридор, и дверь за ней захлопнулась без малейшего ее участия.
Дружба с Колькой – еще один момент, который вызывал у Оли… конечно, не ревность, но… черт возьми! Как только эта Зойка выскочила, как прыщ на ровном месте, у них с Николаем
