Спустя несколько часов, когда он ужинал у себя в клубе, его позвали к телефону. Звонил Блаунт:
— Это насчет книги, что вы мне оставили. Наши эксперты говорят, что буква «А» — составная. Левая часть немного иная по очертанию, более твердо написана. А внизу небольшое утолщение, так должно быть, когда пишут «J», начиная сверху и делая внизу завиток. Когда же пишут заглавное «А» такой конфигурации, то начинают снизу слева, потом сверху проводят правую палочку, и…
— Ладно. Тут я вас обошел. Как насчет другого источника яда? Вы успели это выяснить?
— Да. По меньшей мере четверо подозреваемых имели доступ к цианидам.
— Вот это да! Тут я попал в цель!.. Но это слишком много, Блаунт.
— Биллсон пользовался цианидом для обработки фотографий. У мистера Лейка и мистера Фортескью есть, вернее, были капсулы с ядом. Миссис Лейк могла взять капсулу у мужа. Биллсон выписывал яд обычным путем, мы сейчас проверяем количество, которое он получил от аптекаря, и то, что у него осталось. Мистер Лейк и мистер Фортескью обзавелись своими капсулами частным путем, осенью сорокового года. Тогда все боялись вторжения. Они оба считали, что немцы занесли их в свои «черные списки», и хотели быть готовыми ко всему.
— Но говорят, что сейчас у них этих капсул нет?
— Мистер Фортескью утверждает, что в День победы над Германией… э… выбросил содержимое, устроив для одного себя торжественную церемонию. Мистер Лейк — я заезжал к нему — хранил свою капсулу в тщательно запертом ящике. По крайней мере он так считал. Когда я открыл ящик ключом, который он мне дал, капсулы там не было. Миссис Лейк самым решительным образом отрицает, что знала о капсуле, и ничего не может сказать по поводу ее исчезновения. Вот так. А теперь расскажите–ка, что за мысль вам пришла в голову.
— Минуточку. Все они говорили об этом спокойно? Без всяких эмоций?
— Да. Д–да… Пожалуй, миссис Лейк нервничала немножко — она была у мужа, когда я задал ему этот вопрос. Ничего похожего на стремление уклониться от ответа или что–то скрыть.
— Лейк и Фортескью знали о том, что и один, и другой обзавелись капсулой с цианистым калием?
— Да.
— У Фортескью не было другой возможности получить яд? Он, наверное, тоже пользуется цианистым калием для обработки фотографий?
— Говорит, что нет. Мы, конечно, проверим.
— Понимаете, Блаунт, то, что он не умолчал о капсуле, — это один–ноль в его пользу. Во всяком случае, это касается фотографий серии КВ. Вряд ли ему понадобилось бы добывать капсулу с ядом, будь он нацистским агентом.
— Да, согласен. Если бы немцы оккупировали Великобританию, она была бы ему не нужна. Но она могла понадобиться, если бы до него добралась британская контрразведка.
— Если так, зачем ему было избавляться от нее в День победы? Она могла бы ему еще ой как пригодиться.
— Безусловно. Но сейчас ему было бы выгодно предъявить ее нам — если она еще у него. Однако хочу подчеркнуть; то, что у Харки была капсула, и то, что он якобы уничтожил ее, свидетельствует в его пользу, когда мы рассматриваем ситуацию с фотографиями, и против него, когда речь идет о смерти Ниты Принс.
В телефоне некоторое время что–то булькало и шуршало.
— Но, дорогой мой, это же значит — капсула Кеннингтона, по вашему мнению, не была причиной ее смерти. Это же абсолютно…
— Кстати, коли уж речь зашла о Кеннингтоне. Он в самом деле владел средством быстрого самоубийства для своей разведывательной работы в Германии?
— Да, — кисло подтвердил Блаунт. — Сейчас текут такие реки цианида, что можно кораблики по ним пускать. Он сам сказал, что в свое время у него была такая капсула, но он сдал ее перед отъездом из Германии. Я, естественно, провожу проверку. Министерство обороны сделало для меня запрос.
— Боюсь, что следов этих трех капсул нам не отыскать.
— Точно так.
— А как насчет Сквайерса и Ингла? У них нигде не завалялась пинта–другая яда?
— Они утверждают, что нет, — бесстрастно ответил Блаунт.
— Не очень убедительно. Теперь вы, наверное, будете обходить все аптеки? Смотрите не пропустите какую–нибудь… Ладно, Блаунт, хочу попросить вас об одолжении.
— Что я еще должен сделать? — В голосе Блаунта прозвучало подозрение.
— Найдите еще яду.
Телефон снова заклокотал как помешанный. Найджел отвел трубку от уха. Когда Блаунт облегчил душу, Найджел сказал:
— Мне кажется, неплохо было бы получить ордер на обыск и осмотреть вещи наших подозреваемых: не найдется ли у них капсулы с ядом, которая будет как две капли воды похожа на ту, что Кеннингтон отнял у Штульца.
Телефон зловеще затих. Найджел почти физически ощущал, как Блаунт борется со своими эмоциями. В конце концов суперинтендант суровым, но сдержанным тоном спросил:
— С кого я должен начать это… эту ловлю журавля в небе?
— О, начните с супругов Лейк. Или с Чарльза Кеннингтона.
— Вам известно, что Кеннингтон переехал к Лейкам?
— Неужели? Так–так–так. Я приглашу его завтра на ленч, а у вас будет свободное поле для действий.
— А теперь… э… касательно этой пустячной формальности… ордера на обыск. Может, вы будете так любезны и объясните мне, на каком основании я должен просить его? — с глубочайшей язвительностью изрек Блаунт.
— У меня на столе ужин стынет. Ну ладно, черт с ним! Значит, так, Блаунт…
И Найджел изложил суперинтенданту идею, которая посетила его на квартире Ниты, когда он искал ответ на вопрос, зачем убийце понадобилось уносить с собой из директорского кабинета «штульцевскую штучку» и как ему это удалось.
В одиннадцать утра следующего дня, в воскресенье, Найджел Стрейнджуэйз ехал в автобусе, направляясь в Риджент–парк в гости к Лейкам. Накануне вечером он заручился согласием майора Кеннингтона на ленч. Но прежде чем беседовать с ним, нужно было прояснить кое–что у Джимми и Алисы Лейк. А о ряде вещей, о которых не мог у них спрашивать, он надеялся узнать без их помощи. Найджел считал, что ему известны личность убийцы Ниты Принс, мотив и метод преступления. Но у него не было доказательств, и он не видел способа добыть их иначе, чем вызвать убийцу на какой–нибудь необдуманный поступок. Расспросы Блаунта об альтернативном источнике яда могли помочь в этом отношении — или не помочь… В сущности, все зависело от нервной системы преступника. Этому человеку до последнего времени удавалось на редкость искусно не проявлять себя и вообще почти ничего не предпринимать, чтобы сбить полицию со следа, а тем самым избегать самой большой ошибки — привлечь к себе внимание… Поддастся ли этот человек на провокацию, решится ли действовать под воздействием расспросов Блаунта, из которых легко было заключить, что полиция близка к раскрытию метода убийства?
Автобус трясся по пустынной Бейкер–стрит, а Найджел напряженно думал. С этого момента каждое его слово должно было служить одной цели: выманить убийцу, как выдру из норы, заставить его выйти на поверхность, расстаться с удобной для него тихой заводью, где можно помалкивать, бездействовать и плыть по течению. Он знал, что вступает в поединок с человеком большого интеллекта, острого и проницательного ума. По существу, это была самая серьезная трудность, с которой столкнулась полиция в расследовании дела об убийстве Ниты Принс: все тихо и спокойно, ни ползучей молвы, ни истерик, ни самооговоров — ничего такого, в чем полиция, как рыбку в мутной воде, ловит нужную информацию. Главная причина заключалась в том, что все подозреваемые, за исключением, пожалуй, одного Эдгара Биллсона, были людьми высокого интеллекта; более того, они проработали вместе несколько лет, притерлись друг к другу, и каждый из них находился, хотел он это признать или нет, под влиянием духа корпоративности. Этот дух создавал определенный иммунитет к внешним влияниям, любым попыткам расколоть их, угрожая группе в целом.
Правильно ли считать, что созданием этого корпоративного духа они обязаны директору? Без сомнения, он был мозгом управления. Он, как никто, чувствовал суть наглядной пропаганды, которой они занимались. Вполне можно сказать, что он создал новый стиль пропаганды и продукция управления несла на себе отпечаток его личности. Его обаяние и такт оказались, кроме того, незаменимыми не только как превосходная смазка для безотказной работы всех колесиков организации, для сглаживания разногласий, которые подчас возникали между темпераментными членами его команды, но и как товар для «продажи» его концепции пропаганды другим ведомствам. Нетрудно понять причины его успеха перед войной на посту председателя Национального комитета по отношениям с общественностью в промышленности — так неуклюже величали учреждение, созданное в середине тридцатых годов для стимулирования британской внешней торговли. Но что касается корпоративного духа, который подразумевает и бойцовские качества, Найджел склонялся к тому, чтобы приписать его скорее Харкеру Фортескью, чем Джимми Лейку. Именно спокойная напористость Харки помогала им вынести воздушные налеты, поддерживала их во время многочасового рабочего дня; именно харкеровская настойчивость и задиристость пробивали дорогу творческим замыслам Джимми, невзирая на все препятствия, так часто чинимые им на первых порах другими правительственными учреждениями, каждое из которых имело собственную службу по связям с общественностью или просто с ревностью относилось к престижу Министерства военной пропаганды.
