Вот о чем размышлял Найджел, когда, сойдя с автобуса, греясь в лучах июльского солнца, не спеша шел вдоль великолепного серповидного изгиба улицы, в конце которой стоял дом Лейков. Лепнина на домах потеряла цвет, раскрошилась, красивейший ансамбль домов в двух местах, там, где упали бомбы, зиял мрачными провалами; и тем не менее это место не утратило своего великолепия.
Найджел нажал на звонок под номером 35. Дверь открыла сама Алиса Лейк. Нельзя сказать, что она выказала особое удивление, увидев его, хотя визит его для нее и был неожиданным.
— Хелло, — с обычной сдержанностью сказала она. — Вы хотите видеть Джимми? Он уже встает. Он начал вставать еще вчера, хотя, по–моему, зря. Слишком быстро после… — Ее голос как–то сам собой затих, будто она успела потерять интерес к предмету разговора.
— В общем–то я хотел бы поговорить с вами обоими.
— Ах вот как… Я сегодня писала. Чертовски неудобно, что прислуга не приходит по субботам. Я люблю работать по утрам. Чтобы не потерять ниточку, связывающую меня с героями. — Она открыла дверь в кабинет Джимми и сказала: — К тебе мистер Стрейнджуэйз.
Джимми встал с кресла. Левая рука у него была на перевязи. Он ничего особенного не сказал, но Найджел сразу почувствовал теплоту гостеприимства, почти заботливости, которой так не хватало в сухом поведении Алисы Лейк. Джимми обладал тем чарующим свойством, которое приходит с унаследованной воспитанностью и благоприобретенным успехом. В нем было нечто гипнотическое — одновременно успокаивающее и ободряющее.
— Дурацкая история с Харки, — сказал он. — Суперинтендант все мне рассказал. Конечно же это идиотизм — подозревать его в связях с врагом. Но можно и понять, почему его не хотят оставлять в управлении, пока все подозрения не будут сняты. Что мы можем для него сделать? Министр тоже обеспокоен.
— Не знаю, что и сказать. Я лично за то, чтобы продолжить разбирательство, а Харки дать возможность работать. Времени осталось всего ничего. А наблюдать за ним все равно будут.
— Д–да… Дело в том, что мне не обойтись без него. Управлению — тоже. Уже можно заметить элементы дезорганизации, а врач обещает выпустить меня не раньше чем через неделю. Я чувствую себя очень прилично, но, наверное, если тебя проткнули ножом, то вред от этого больше, чем ты чувствуешь.
Найджелу показалось, что слова эти были рассчитаны на жену: Джимми хотел пробудить у нее сочувствие и заботу. Если это было так, то у него ничего не вышло. Алиса Лейк сидела по другую сторону камина, сложив на коленях руки, и вряд ли вообще его слышала. Ее отсутствующий взгляд был устремлен в пространство, а мысли, видимо, витали в ее кабинете, где остались герои ее очередной книги. Неловкое молчание прервал Найджел, решительно, без подготовки брякнувший:
— С вашей капсулой тоже дурацкая история.
— А, с моей капсулой? Да уж. — Директор рассмеялся. — Хотя никак не могу понять, к чему клонит полиция. Они что, не верят, что Ниту отравили той штукой, которую притащил с собой Чарльз? Не вижу в этом ни малейшего смысла. Это они называют научным методом ведения следствия?
— У Блаунта есть теория, которой он очень сейчас увлечен. У вас ведь была одна капсула? Я хочу сказать, у вас в доме?
Вопрос вызвал какую–то странную перемену в установившейся в комнате атмосфере. Джимми ответил утвердительно, но несколько оправдывающимся тоном. Алиса сидела молча, глядя по–прежнему куда–то в сторону.
— Но, моя дорогая девочка… — Джимми теперь обращался непосредственно к ней, и в голосе у него проскользнула нотка раздражения. — Тебя же не было в «черных списках» нацистов. Алиса обижалась, что я не достал такой пилюли и для нее, — объяснил он Найджелу.
— Не думаю, что мистера Стрейнджуэйза интересует, чего недостает в нашем хозяйстве.
«Она остроумна, но у нее нет чувства юмора, — заметил про себя Найджел. — Она — настоящий сатирик».
— И вы не знали о существовании этой капсулы? — спросил он ее.
— Не знала. До вчерашнего дня.
— А кто–нибудь знал?
— Харки. Мы с ним образовали общество самоубийц, — ответил Джимми спокойно. — Не представляю, как мог об этом узнать кто–то еще. Я хранил эту штуку под замком в ящике стола в своей гардеробной, в коробочке из–под пилюль. На ней было написано «яд». Так, на всякий случай, если кто–нибудь…
— А ключ от ящика?
— О, он в связке с другими ключами. А связка всегда у меня в кармане. На ночь я кладу ее на туалетный столик.
— Когда вы в последний раз заглядывали в ящик? И проверяли, на месте ли коробочка с капсулой?
— Очень давно. Думаю, с год назад.
— Харки говорил вам, что он свою уничтожил?
— Нет… Впрочем, да, говорил. В День победы. Директор залился беззвучным смехом, видимо представляя, как Харкер Фортескью торжественно уничтожал свою капсулу.
— Прошу извинить, что я опять задаю вам эти вопросы. Наверняка суперинтендант вчера задавал их вам. Скажите, миссис Лейк, долго ли пробыл у вас брат, заехав за вами по пути в министерство? Это было в то утро, когда убили мисс Принс.
— Вы хотите спросить, — сказала Алиса Лейк, не сводя с него холодного взгляда, — не поднимался ли он в гардеробную мужа? Верно я понимаю?
— Верно. Поднимался?
— Нет. Он пробыл пять или десять минут, я все время находилась с ним, а потом мы уехали.
— Он ничего не говорил вам о мисс Принс в то утро? Не рассказывал, что был у нее накануне вечером? О том, что их помолвка теперь недействительна?
— Меня эти вопросы не очень интересуют, — промолвила миссис Лейк.
— Конечно, вы вправе не отвечать на них. В данном деле я ведь лицо неофициальное. Да и вопросы довольно неделикатные. Но я очень хочу выяснить, кто убил Ниту.
— О… Зачем? — резко бросила ему Алиса Лейк, но на ее тонком лице не отразилось никаких чувств. Если судить по отсутствию в ее тоне эмоций, вопрос мог быть вызван чисто умозрительным интересом.
— Моя дорогая девочка, — вставил Джимми, — не будь так похожа на героев Блумзбери.
Жена пропустила его слова мимо ушей, продолжая смотреть в глаза Найджелу, будто ожидая ответа на свой вопрос, но не надеясь получить его.
— Потому что, — ответил Найджел, — если теория Блаунта верна, то человек, которого я люблю и глубоко уважаю, виновен в гнусном убийстве. Хотел бы я, чтобы Блаунт ошибся…
Здесь Алисе Лейк, кажется, один–единственный раз изменила ее бесстрастность.
— Разве все убийства гнусны? — произнесла она взволнованно. — Нет… по–моему, нет. Есть преступления… их называют преступлениями на почве страсти. Я бы сказала, что для них можно найти оправдание. Бедная девочка! Все говорили, что она была очень привязчива.
— Кто именно говорил?
— О, Чарльз, например. И Джимми. Директор беспокойно поерзал в кресле:
— Алиса, если ты будешь рассуждать об этом с такой холодной рациональностью, то скоро обвинишь меня в преступлении на сексуальной почве.
— Знаешь, Джимми, я бы, кажется, почувствовала что–то вроде облегчения, если бы это было так. Уж очень спокойно ты отнесся к смерти бедной девушки.
— Почему тебе хочется, чтобы я впал в истерику? Ведь тебе это вовсе бы не понравилось.
— Нет, но… — Она закусила губу. — Мистеру Стрейнджуэйзу все это, вероятно, кажется весьма подозрительным… Конечно, я знаю, что ты не делал этого, Джимми… — Лицо мужа просветлело, но вся радость вмиг исчезла с него, когда она продолжила: — Потому что я видела эту пилюлю… или как ее?.. на твоем столе, и ты не имел возможности воспользоваться ею. Ведь мисс Принс забрала свою чашку до того, как ты вернулся к столу.
— Было бы гораздо приятнее, — пробормотал Джимми, — если бы ты сама верила в мою невиновность, а не потому, что тебе это доказала полиция.
Найджел почувствовал значительно сильнее, чем когда–либо, какая пропасть разделяет эту супружескую пару. Через эту пропасть муж протягивал руку мира, подавая знаки нежности, обращался с мольбой, но на той, другой стороне маячила фигура, которая или вовсе не замечала его, или все замечала и все взвешивала холодным разумом. В этот момент Найджел от всего сердца пожалел Джимми Лейка. Он сказал:
— Боюсь, все не так просто, миссис Лейк. Если теория Блаунта правильна, Ниту Принс отравили не с помощью капсулы вашего брата. Так что теперь снова под подозрением все.
— О Боже, — произнес Джимми, и Найджел расслышал в его голосе страх. — Я так и думал, что все эти разговоры о капсуле с ядом неспроста. Но почему? Безумие какое–то. Зачем было кому–то приносить собственный яд, если яд был там, так сказать, в разлив?
— Я этого тоже не понимаю, — ответил Найджел, подумав, как быстро и легко, по крайней мере в его случае, одна ложь тянет за собой другую. — Но Блаунт — человек удивительно умный и настойчивый, и если он…
