- О ком речь?
- Есть тут такой... Громов...
- И что?
- За версту видать: подозрительный. Все одип и один. Молчком. Забьется в угол и соображает. А что - никому неведомо. - Муксун напряг память и вдруг выпалил: - Он же ни единой стопки не опрокинул, сколько с нами был. Чистая вражина! А сообщеньйце мое прошу не позабыть...
"Кажется, он о том, кто сидел в углу", - подумал Мишель и отправил "немедленного социалиста" на место.
Следующий арестованный, судя по всему, был из "идейных". Он вбежал порывисто, с грозным видом, будто ему предстояло стать обвинителем. Почти сразу же вслед за ним появился Калугин, примостился в углу.
- Требую немедленной свободы для себя и всех анархистов, которых вы заточили в этом каменном мешке, - гневно выкрикнул арестованный, отчаянно жестикулируя костлявыми руками. - Самодержавие гноило нас в тюрьмах и равелинах, ваша диктатура хочет сгноить здесь.
- Здесь вы поселились сами! - возразил Мишель.
- Я требую передать мой протест в газету "Анархия"!
- Приказала долго жить.
- Мне не до шуток!
- Какие шутки! Закрыта по распоряжению ВЧК.
- Не признаю! - взревел анархист.
Он метался по комнате, как зверь в клетке. Вздернутая кверху клинообразная бородка победно рассекала воздух.
- Жаль, нет трибуны! - съязвил Мишель. - Ваша фамилия?
- Буржуазные предрассудки! Я человек, раскрепощенный от уз государственных условностей, ибо не признаю самого государства!
- А стрелять в представителей пролетарского государства - условность?!
- Мы были уверены, что нас атакуют контрреволюционеры!
- Ловко, - усмехнулся Мишель. - Расчет на простаков. А какова ваша платформа?
- Анархизм - бог, которому я поклоняюсь. Личная свобода дороже личного благосостояния.
- Ну и фокусник! - воскликнул Мишель. - Чужие мысли за свои выдаете. Цитатками жонглируете!
Анархист, словно споткнувшись обо что-то невидимое, остановился, заморгал мохнатыми, как у колдуна, ресницами.
- Не прерывайте меня! Не стесняйте мою личность!
Не сковывайте мою душу! - потребовал он. - Я так хочу. Понимаете - я!
- Понимаю, - кивнул Мишель. - Свобода для себя, рабство для других.
- Мальчишка! - вспылил анархист. - Мальчишка, бесстыдно извращающий анархизм!
- Кингстоны, папаша, - не выдержал Калугин. - Кингстоны забыл закрыть! - Бывший моряк-балтиец, он уснащал свою речь морскими словечками. Комиссар ВЧК перед тобой!
Анархист даже не обернулся в его сторону.
- Моя платформа. Предельно сжато.
- Послушаем, - Мишель подмигнул Калугину.
- Во всех социальных вопросах, - патетически начал анархист, - главный фактор - хотят ли того люди. Хочу ли того я. Скорость человеческих эволюции зависит от интеграла единичных воль...
Калугин многозначительно покрутил пальцем у своего виска.
- Выходит, социалистическая революция могла произойти и в эпоху средневековья? - с иронией спросил Мишель.
- Что? - вскинулся анархист.
- И при Людовике XI? - невозмутимо продолжал Мишель. - Достаточно было появиться кому-то, кто сплотил бы массы?
- Не ловите меня своей диалектикой, не поймаюсь, - проворчал анархист.
Несмотря на то что этот неряшливый, помятый человек не мог не раздражать и своей внешностью, и вздорностью, и совершенным неумением выслушать собеседника, было в нем нечто такое, что вызывало не злобу, а жалость, как к ребенку, который лишь из упрямства не хочет признавать ошибочными свои поступки и слова.
- Далее, - продолжал анархист. - Государство отменяется. Правительство - ко всем чертям. Его заменит свободное соглашение и союзный договор. Вольные члены коммуны сами наладят экономическую жизнь, будут разумно пользоваться плодами своих трудов. Третейский суд сможет разрешать все противоречия и столкновения.
- Итак, долой диктатуру пролетариата? - спросил Мишель. - Но тот, кто против диктатуры, - контрреволюционер!
- Верно! - загорелся Калугин. - Так держать!
- Мы заклеймили капитализм! - судорожно выкрикнул анархист. - А вы снова загоняете пролетариат в казарму, именуемую государством. Клетка, будь она из золотых прутьев, не перестает быть клеткой!
- Заклеймили, - сказал Мишель. - Только и всего.
А пролетариат собственными руками сбросил капиталистов со своей шеи! Вы читали Маркса?
- Не желаю! - отрезал анархист. - Ваш Маркс всего-навсего комментатор Прудона!
- Ты вот что... - поднялся со своего места Калугин. - Ты нашего Маркса не трожь... Акулам скормлю!
- Да он опять цитатку выхватил, - засмеялся Мишель. - И опять у Кропоткина. Ой-ля-ля! У вас собственные мозги есть? И знаете что, господин анархист:
хвала и честь "комментатору", который идейно вооружил пролетариат. С его "комментариями" мы штурмовали Зимний!
- А мы будем штурмовать Кремль! - заорал анархист, выходя из себя. Никаких правительств! Даешь безгосударственный строй! Позор диктатуре! Изгнать из всех душ дьявола властолюбия!
- Митинг закрываю, свистать всех наверх! - раздельно и спокойно произнес Калугин. - Ораторов слушать некому.
- Да пусть выговорится, - предложил Мишель.
- Читайте Бакунина, Кропоткина, - тяжело дыша, выпаливал анархист. Он никак не мог перейти от яростных беспорядочных восклицаний к спокойному разговору. - Читайте и перечитывайте! Заучивайте наизусть!
И вы войдете в царство анархии, в царство свободы и счастья!
- Ох и перспективка! - с издевкой сказал Мишель. - Но почему вы атакуете государство? И не абстрактное, а совершенно конкретное государство победившего пролетариата. И его штаб, его мозг рабоче-крестьянское правительство?
- Азбучно! - незамедлительно откликнулся анархист. - Всякая власть неизбежно вырождается в произвол и деспотизм.
- Хоть кол на голове теши, - улыбнулся Мишель. - А интересно, кто ваш любимый писатель?
Анархист вскинул бородку, удивленный неожиданным вопросом.
- Как ни парадоксально - Лев Толстой. Я мог бы обойти это молчанием, но искренность - превыше всего.
- Я почему-то так и думал, что Толстой, - сказал Мишель. - Тем более что Толстой разделял веру в неразумность и вред власти. Вы тут забрасывали меня цитатами. Долг платежом красен - я тоже отвечу цитатой. Из Льва Толстого. Вот его слова: "Читал Кропоткина о коммунизме. Хорошо написано и хорошие побуждения, но поразительно слабо в том, что заставит эгоистов работать, а не пользоваться трудами других". Язвительно, но прямо в цель, не правда ли?
Анархист оторопело прислонился к стене.
- Кстати, вот вы лично, - продолжал Мишель, - за счет кого вы жили здесь, в вашем царстве анархии? Пролетариат голодает. А вы? Пролетариат борется. Бьется насмерть с белогвардейщиной. А вы?
- Мы прокляли капитализм... - снова начал анархист.
- Благими намерениями вымощен ад. Вы хотите вонзить нож в спину пролетариата!
- Клевета! - вскипел анархист.
- Вы тут рисовали свое общество, - спокойно продолжал Мишель. - Но чем больше вы его расхваливали, тем меньше хочется в нем жить.
- Вы еще не доросли...
- А вы обречены! - резко сказал Мишель. - Жизнь опрокинула ваши бесплодные, вредные идеи. Сам Кропоткин это понял. Не хотел признаваться. Но прорывалось... Разве не он говорил, что никому не нужен в России? И что если бы попал туда, то был бы в положении человека, мешающего тем, кто борется?
- Вы изучали Кропоткина? - насторожился анархист.
- Читал запоем, - усмехнулся Мишель.
- Чтобы теперь... отречься?!
- Чтобы убедиться в правоте Ленина! - воскликнул Мишель. - Я мог бы по всем пунктам опровергнуть вас, - продолжал он. - Но к чему урок политграмоты?
Кстати, и Кропоткиным мог бы вас опровергнуть. Долой правительство! призываете вы. А что говорил сам Петр Алексеевич в августе 1863-го? Помните, он плыл на пароходе "Граф Муравьев-Амурский"? Плакался в жилетку: плыл бы хорошо, да у капитана белая горячка. Потому, мол, беспорядку много, все неладно.
