Пятым звеном в цепочке стало похищение Кэрри, и на этом череда событий заканчивается. Я думаю, тебе известно, зачем было совершено похищение. Это означает, что «Невозмутимый Д» собирается вести переговоры с «оборотнем», а иначе откуда ему знать, чья дочь Кэрри? И теперь вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов: может, за этими переговорами скрывается еще что-то или кто-то, и на что они еще пойдут, помимо мокрых дел?
Три трупа, похищенная девочка, реабилитированный (возможно, реабилитированный) агент и вопрос стоимостью шестьдесят четыре тысячи долларов. Не много ли событий произошло? Бедняжка Шираз. Они постарались, чтобы на ее долю выпало больше всех страданий. Так могли сделать только Рэчел, Ник или утонувший Кит. Морган, бездомный свидетель и таксист Нидлмэн не страдали — их убийца действовал грамотно.
— Рэд, есть что-нибудь еще?
— Например, Сюзан?
— Что-нибудь. Что-нибудь странное, что не стыкуется. Хоть что-то. Давай, Рэд, подумай. Мы выходим на «оборотня».
— Ну, знаешь, я бы сказал, что в данный момент по моим предположениям на это имеет очень хороший шанс Рита.
— Ты так считаешь?
— Списком людей, купивших солнцезащитные очки, — ну, те очки, — занималась Полли. После того, как ты вступила в игру, Полли стала подопечной Риты до формального назначения человека вместо тебя. Рита стала утверждать, что в списке никто не подходит под описание нужной нам женщины и что нам пришлось бы опросить двести пятьдесят покупателей из списка, надеясь, что они скажут правду — не покупали ли они очки в подарок человеку, подходящему под наше описание. В этом случае список становится бесполезным, он заведет в тупик. Я хочу сказать, что логично будет допустить, что Рита — «оборотень». Увидев в списке кого-то из дружков, она решила удалить имя и фамилию из памяти компьютера.
— Никто не пробовал восстановить эту информацию?
Сейлес пожал плечами:
— Компьютеры не моя стихия, Сюз. Тебе следует понять, что эту теорию я стал разрабатывать совсем недавно. Теорию, согласно которой кто-то среди нас стал «оборотнем». Это означает, что я не могу подходить к каждому и расспрашивать о деталях выполняемой им работы, только из-за того, что один из нас — я надеюсь, только один, — стал «оборотнем».
— Еще есть соображения?
Сейлес задумался:
— Ну…
— Что?
— Вероятно, это не имеет значения.
— Рэд.
— Это просто…
— Рэд.
— Послушай, я вот что хочу сказать. Когда выяснится, что у нас есть «оборотень», народ начнет интересоваться, отчего так долго его не заметили и не выявили. Частично это можно объяснить тем, что Барнс больше занимался вопросами, гм, своего семейного положения. Олдрих, например, звонил мне домой по поводу Нидлмэна. Он хотел связаться с Барнсом, но ему это не удавалось; он звонил дежурному офицеру, тот вызывал Барнса через каждые три минуты, но Барнс не отвечал.
Я хочу сказать, знаешь, что, наблюдая за поведением Барнса в конторе, лифте, холле, за ленчем, складывается впечатление, что он проверяет с интересом, так сказать, различные возможности, предоставляющиеся ему. Он все еще чувствует вину и, вероятно, считает, что для него будет лучше еще немного погулять с разными женщинами. Ему тем не менее не хочется, чтобы все выглядело так, будто он ведет беспорядочную половую жизнь. Если бы каждую ночь он звонил из разных мест — ты понимаешь, что я имею в виду, — то так бы оно и выглядело. Именно поэтому он иногда, по возможности, позволяет себе выпасть из поля зрения на некоторое время. Я не хочу его оправдывать, но бывают случаи, когда нужно смотреть на вещи чисто по-человечески. — Сейлес не видел лица Сюзан и был рад, поскольку догадывался, что оно выражало сомнение.
— Человек-аллигатор тебе ни о чем не говорит? — спросила Сюзан.
Сейлес пожал плечами:
— Думаю, это кто-то с лицом, похожим на крокодилье. Как, например, люди со слоновой болезнью.
— И почему мне так интересно знать, зачем Барнс перебросил хрустальный шар через плечо и достал пистолет из кобуры?
Сейлес рассмеялся:
— Вот теперь ты меня достала, Сюз. Ни черта не понимаю, о чем ты.
Сюзан дернула за конец веревки, которой она связала ноги Сейлеса:
— Одевайся. В доме есть что-нибудь поесть?
— Ты знаешь мою мамочку, Сюз. Еды полно всякой. Весь вопрос в том, как велика армия и как долго ее надо кормить.
— Мы с тобой завершим это дело, Рэд. Только ты и я. Без Барнса, Риты, Аронсона и еще кого бы то ни было. — Развязав один узел, Сюзан начала развязывать второй. — Как твоя мама?
— Хорошо. Она в порядке. С ней все нормально. У нас тоже все будет нормально.
Как я провела летние каникулы. Кэролин Ван Митер.Боже, все было уже полностью предрешено, так ведь? Как в тот день, когда ты не пошли в школу: я, Дженифер, Матт, Филипп и Джамал. Мы стояли на эспланаде и курили, когда, откуда ни возьмись, моя мать появляется, значит, и говорит: «Пошли домой, Кэролин». Таким мрачным голосом, как у зомби. Я думала, что у нее такой голос, потому что она выяснила то, как Джен позвонила директору школы от имени моей матери и сказала, что мы заболели. А еще потому, что мы курили, а у Матта и Джамала головы обриты наголо, а у Филиппа волосы подстрижены в форме звездочки и выкрашены в оранжевый цвет. Поэтому я говорю, что мы повторяли Шекспира, по английскому, и пришли сюда как бы потренироваться, порепетировать. А она мне говорит: «Твой отец мертв».
Это мне напомнило фильм ужасов, который мы смотрели с Джен, — не этим летом, а прошлым, — о девочках, готовящихся пойти на танцы или вечеринку, не зная о том, что всех-всех людей превратили в зомби, а их отец выглядывает из окна и говорит: «Хорошая новость — это то, что ваши приятели пришли. Плохая новость — то, что они мертвецы». Так вот все и выглядело, ясно? Как будто лгать говорила: «Хорошая новость — это то, что тебе не попадет за прогул уроков и за курение, а также за то, что твои друзья бритоголовые и со странной прической оранжевого цвета. Плохая новость — это то, что твой отец мертв».
Потом мать собирается снова стать «нарком», а я ей говорю: «Ну, а если тебя убьют?» Она мне на это: «Но я обязана это сделать, Кэролин». Когда она называет меня так, то это означает: «Не спрашивай, хорошо?», а я ей на это: «А месть хоть сладкою была, но горечью вернулася сполна». Прелестные строчки из «Потерянного рая». Не так часто предоставляется возможность употребить свои знания. А она мне отвечает: «В стране идет война и негодяи одерживают верх», как будто она может освободить весь мир от наркотиков. А пока она занимается этим, мне надо оставаться у бабушки с дедушкой в их скучном доме, ходить в их скучный клуб с невзрачным бассейном.
Поэтому я и решила попробовать наркотики, понятно? В том смысле, что я чувствовала себя подавленной, несчастливой. У меня было ощущение, что я одинока и брошена. Я попробовала их не сразу. Я не то чтобы родилась наркоманкой в ожидании момента, когда можно сорваться, правильно? Мы с Дженифер пошли в клуб и там встретили этих ребят, может, выглядевших и не особо привлекательно, но у которых была квартира и то, что они называли крэком, но мне кажется, что это был не крэк, а «перуанская скала». Мне папа как-то рассказывал об этом. Она похожа на крэк, но на самом деле это не крэк.
Как бы там ни было, Джен курила эту штуку в трубке. Я никогда не спрашивала ее, какой вкус у этого наркотика, но запах шел, как от носков Филиппа. Джен полностью выключилась и стала заниматься любовью с этим парнем, а второй парень захотел проделать это со мной, но я не захотела, понятно? Джен сказала, что во мне говорят гены «нарка», но это ведь не причина, так ведь? Причина в том, что я не хотела заниматься этим в присутствии Джен и другого парня, а кроме того, он мне не особенно нравился, хотя и оказался не таким страшным.
Потом наступает Четвертое июля, вот, день рождения мамы, значит, а я не могу поздравить ее, так как не знаю, где она. Так и мы с мамой никогда не знали, где был папа. Бабушка сказала, что мне следует думать об особых пожеланиях ко дню рождения мамы и она как бы получит их по невидимым проводам. Я пыталась так сделать, но мне не понравилось. Мне не было так хорошо, как бывает на праздниках, когда вокруг счастливые лица, когда именинники получают подарки, находясь в центре внимания. Поэтому, когда мы с Джен поехали в Нью-Йорк, чтобы посмотреть салют, я не вернулась. Сейчас я знаю, что мама звонила, и знаю, что ей не следовало этого делать. Я не думаю, что чувствовала бы себя лучше, если бы была в тот момент дома. Я была в состоянии полной отрешенности. Я могла с ней и поругаться, и спросить о том, где она находится, и о том, когда она вернется, то есть о том, о чем мне не следовало бы спрашивать. Я чувствовала бы себя ненужной и в любом случае убежала бы от бабушки и дедушки.
