— Но новенькие проститутки, как правило, проходили через постель Григорьева. Правда, принимал их на работу все-таки Дитер, наш немецкий директор. И право первой ночи было у него. А тут заявляется какая-то наглая девица, плюет на все правила и клеит Гришу. Странно.
— Думаю, нам надо найти эту девицу.
Слово «нам» означает, что он берет меня в компаньоны? Ну просто осчастливил доверием.
— Вы же мне поможете?
— Я бы с радостью. Но как? Я ее впервые видела у нас. И никто ее раньше не видел.
— Так уж и никто? Ну тогда подумайте, кто мог ее знать?
— Кто мог? Кто-то из клиентов? Но я ее клиентов не знала. Тогда…
— Кто из проституток в тот вечер был, кто мог бы ее узнать?
— Была Матильда, она чуть было с этой новенькой разборки не устроила.
— Значит, надо с Матильдой поговорить. Она часто у вас бывает?
— Практически каждый вечер.
— Тогда я дам вам визитку, а вы передайте ей по возможности незаметно — не хочу здесь светиться лишний раз.
Матильду я увидела в следующую вечернюю смену. Она снова коротала время с минералкой в ожидании клиентов. Напрасно. В тот вечер никого не дождалась. Слух о смерти бармена разнесся быстро, и, хотя теперь у нас снова дежурили менты, ситуацию с гостями это пока не спасало. Я подошла к скучающей девице и предложила ей двойной «Бейлис». Она радостно встрепенулась, но радость тут же сменилась настороженностью.
— Не волнуйся, Матильда, это тебя поклонник угощает.
— Кто?
— Симпатичный, тачка крутая, судя по всему, при бабках. Вот его визитка.
На визитке значилось: «Виктор Львовский, генеральный директор», было указано название фирмы — «Висты» — и телефон. Я обратила внимание на номер — не тот, что он давал мне. Но у предприимчивого человека сим-карт, да и мобильников может быть много. Я была уверена, что Матильда на приманку клюнет.
И не ошиблась. Виктор отзвонился мне на следующий день после их встречи.
— Лед тронулся, — произнес он загадочно избитую цитату, — Могу я встретиться с вами сегодня?
— Я заканчиваю в семь.
— Заехать за вами?
— Нет, давайте в восемь в том же кафе.
Когда я зашла в бильярдную с пауками, Виктор уже сидел за столиком. На этот раз под зеленым насекомым.
Молоденький официант с чуть раскосыми глазами, намекавшими на его восточное происхождение, шел к нам так медленно, словно растягивал какое-то ведомое ему одному удовольствие. Записал в маленькую книжечку заказ: мой эспрессо и бокал темного пива для моего собеседника. Сзади на его футболке красовалась паутина с крупным черным пауком посердине — ага, фирменный знак. В «Акуле» нам не разрешалось записывать заказы, даже если гостей был полон зал. Мы должны были все запоминать. И, только добравшись до компьютера, могли набить там то, что пожелали гости, чтобы отнести чек на кухню.
— Она мне позвонила, мы встретились, — сообщил расследователь, — Но не так-то просто все оказалось. Эта Матильда нашу девицу раньше не видела. А когда подошла к ней и спросила, какого рожна она сюда приперлась, та ответила, что не собирается здесь зависать постоянно, а ее пригласил сюда один господин. Сказала, что работает в конторе по вызову неподалеку от «Акулы». Сценический псевдоним — Лиана. Возможно, девушка, которую звали Оля или Катя, решила взять себе звонкое имя, популярное в Греции и Армении, дабы привлекать мужчин, падких на все необычное. Псевдоним для проститутки очень важен, он должен быть неизбитым и ярким, чтобы запоминался. Контору не назвала, так что пришлось мне полазать по Интернету. Нашел пять Лиан. Одна из них оказалась похожа по описанию на нашу красотку.
— И что?
— Вызвал к себе. Лиана приехала. Сказал, что ее ищут, что она — ненужный свидетель убийства, что она вляпалась по самое некуда. Рассказал про печальную судьбу Григорьева (она, оказывается, даже не знала его фамилии). Объяснил, что мне стало известно, что ее заказали. Даже придумал, кто именно, и в красках его описал. У вас, женщин, живое воображение. Она повелась. Я развил тему, объяснил, что если она не расскажет все, что знает, то скоро последует за несчастным Григорьевым. Скинь с себя опасную информацию — и, возможно, спасешь себе жизнь. Как известно, разговоры о смерти легче всего развязывают языки. Лиана купилась. Тем более что и играть-то мне особенно не пришлось — вероятно, что заказчик может и ее убрать за компанию.
— А кто заказчик?
— Имени она не знает — не назвался. Просил называть его «шеф». Приехал к ним в контору, уединился с ней и, предложив очень хорошие деньги, сказал, что хочет устроить розыгрыш своему приятелю, сотруднику ресторана «Акула». Дал ей фото. И проинструктировал, как она должна себя вести.
— А она?
— Она все сделала четко по инструкции. Пришла в «Акулу» в начале восьмого вечера, в ту смену, когда Григорьев замерз. Начала строить ему глазки. Он повелся и завелся. Пригласил ее на приватный разговор. Лиана уже знала от заказчика, что бармен поведет ее в холодильник. Мне она сказала, что ничего между ними не произошло, потому что, только они уединились, как в дверь начал стучать другой бармен, Павел, — предупредить товарища о том, что явилась его пассия. Гриша вытолкал Лиану за дверь, указав ей направление в сторону раздевалки, а сам, прихватив бочонок с пивом, как ни в чем не бывало вернулся в зал. Лиана некоторое время проторчала в раздевалке, а потом пришел Павел и по просьбе Григорьева выпустил ее через черный ход.
Дальше включаем воображение и реконструируем события. Григорьев уединяется с Галиной в холодильнике. И во время их рандеву в ресторан заявляется ревнивый муж. Верный Павел вновь предупреждает приятеля об опасности. Галина выскакивает из убежища и идет к мужу, а Гриша вынужден ждать, пока улягутся страсти и супруги уедут. Это его поведение вполне предсказуемо. В холодильнике холодно, он отпивает из бокала, который ему принес Павел. Григорьев делает глоток, потом еще — приятное тепло разливается по телу, его неумолимо клонит в сон, он падает на пол, роняя бокал. А возможно, у него перехватывает дыхание или останавливается сердце — все зависит от вещества, которое добавили.
— А этого заказчика, ну шефа, Лиана в ресторане видела?
— Нет. Но описала его довольно подробно. Упитанный мужчина, около пятидесяти, пышная черная шевелюра, усы, двойной подбородок, крупная родинка на левой щеке. Кого-то напоминает?
Я воззвала к своей памяти, и она подсунула мне образ — да нет, не может быть, к тому же у него голова гладкая, как яйцо, а этот с шевелюрой, но родинка… Журналист вопросительно смотрел на меня.
— Напоминает… Нашего русского директора. Только тот лысый, как яйцо, и никаких усов, но родинка имеет место, а по ее описанию…
— Ну бутафорские парики и усы еще никто не отменял.
— Но это же абсурд! Зачем русскому директору избавляться от Гриши? У них никогда не было конфликтов. Гриша перед ним навытяжку стоял.
Что-то не состыковывалось. Вроде бы все понятно — стрелки указывают на русского директора — Вячеслава Никифоровича по кличке Кефир. Но… Кто-то внутри меня не хотел соглашаться. «Думай, Алиса, думай», — взбадривала я себя. На помощь пришло воображение — в памяти всплыло изображение бутылки джина рядом с трупом Григорьева. Джин, который любил Гриша, но которого у нас в ресторане не продавали. Ну и где тут противоречие? Откуда взялась бутылка этого «Сапфира»? Гриша любил именно этот сорт джина, и именно он оказался рядом с его телом. Почему? Про пристрастия Гриши могли знать только его хорошие или плохие знакомые, те, с кем он более-менее тесно общался. Я про его любовь к именно этому сорту джина слышала пару раз. Продавая из-под полы бутылку «Гордонса» каким-то иностранцам, Гриша процедил Павлику:
— Вот дебилы. За эти бабки «Bombay Sapphire» можно купить, но уж никак не «Гордоне».
Под флагом этой неразрешенной загадки я заступила на свою очередную смену. На сей раз вечером. Мне тоже хотелось принять реальное участие в расследовании, тем более что на кону стояло и мое благополучие.
Гостей в зале практически не было. Я маялась от безделья. Главповар Витек сварганил мне очередного лосося в шампанском, но я умяла любимое блюдо без обычного аппетита. Воспользовавшись моментом, я прогулялась в раздевалку. Я надеялась найти кого-то из коллег, с кем можно ненавязчиво поговорить о том, что произошло. Я уже проделывала это, и не раз — вот только никаких значимых результатов.
Моя жизнь разделилась на два этапа. До смерти Гриши и после. После встречи с настырным журналистом я стала присматриваться к коллегам, замечать то, на что раньше не обращала внимания. Какие-то детали, которые раньше ускользали, обрывки разговоров, нюансы поведения. Они теперь фиксировались: словно фанатичный коллекционер, я складывала в копилку памяти все, что могло потом сложиться в цельную картину, собранную из разрозненных пазлов впечатлений. В поисках этих впечатлений я и оказалась в раздевалке (звонок матери был лишь предлогом).
