— Значит, ты догадался, что произошло с моим братом, — сказал он.
— Когда у тебя начались трудности в Риме, думаю, ты обсудил с ним возможность твоего быстрого перелета в Бразилию. Это не могло не встревожить его, потому что он тесно сотрудничал с Моралесом и его людьми — вот почему Моралес счел тебя самозванцем — и не выполнял должным образом договоренности, касающиеся распределения направляемых тобой денежных потоков. Он уговорил тебя встретиться с ним в Лиссабоне, хотел склонить на свою сторону, прежде чем ты приедешь в Бразилию, увидишь все собственными глазами и устроишь ему большие неприятности. Я полагаю, когда за неизбежным спором последовала драка, Эмиль был убит случайным выстрелом, причем в лицо, так что даже Мария не сумела его опознать. У тебя возникла мысль выдать себя за него и постараться, насколько это возможно, исправить то, что он натворил.
— Спасибо, — сказал он. — В целом правильно. Сейчас об этом знают только трое.
Да, только трое. Он, я и Мария. Нет, если в правильном порядке, то он, Мария и я.
— Скажи, будь ты не Эмилем Бретаном, был бы у тебя доступ к тем суммам?
— Да, — ответил он, повернувшись ко мне. — Я все устроил. Доступ к некоторым счетам можно получить только по отпечатку пальца. Моего, естественно. А что?
— Если ты умрешь снова, оба Бретана окончательно сойдут со сцены и у тебя будет полная свобода распоряжаться средствами для этой территории по собственному усмотрению.
— Я тебя не понимаю.
— Врач, который тебя заштопал, сказал, что ты будешь жить?
— Да.
— Значит, все достаточно просто. Он ошибся в своем прогнозе. Он войдет сюда, проведет с тобой некоторое время, потом выйдет из хижины и объявит всем, что возникло обострение с массивным внутренним кровотечением, за которым последовала остановка сердца, затем подпишет свидетельство о смерти, в нем будет указано, что Эмиль Бретан умер здесь и сегодня. Потом мы все уедем отсюда, а ты поправишься и займешься своими делами. Вот еще что. Ты высказал предсмертное желание быть преданным земле здесь, в кругу туземцев, которых очень сильно полюбил за их исключительную доброту и так далее.
— Разве такое возможно? И почему ты предлагаешь так поступить?
— Ты каждый день получаешь газеты?
— Да, но обычно с опозданием на пару дней. Водители автобусов оставляют их на станциях. Потом кто-нибудь из туземцев приносит их мне.
— Спасибо. Это кое-что прояснило. Ты послал Веру искать меня, прочитав статью в газете, правильно?
— Да. Ты был единственным известным мне агентом ЦРУ. Я прочел ей статью и сказал, что должен поговорить с тобой. Она пообещала, что найдет тебя и привезет сюда. Она странная, но очень находчивая женщина.
— Пожалуй. Тем не менее он не мог все это знать. Очевидно, исчерпал все возможности в этом деле.
— О ком ты говоришь?
— Об одном агенте ЦРУ, который давно руководил этой операцией. Вернее, я узнал о том, что он агент, лишь сегодня утром, когда он пришел ко мне на помощь со спасательным отрядом. Раньше я знал его как второсортного искусствоведа. Очень хорошая крыша. Она позволяет путешествовать по всей Европе, обеспечивая массу свободного времени. Должно быть, он наткнулся на это дело во время расследования операций «Знака Рыбы», или оно даже стало причиной, по которой он стал использовать эту крышу. Вряд ли он посчитает чудовищным искажением фактов, если я попрошу его подтвердить, что Эмиль Бретан умер здесь, сегодня, а не несколько лет назад в Лиссабоне.
— Он твой хороший друг и согласится выполнить такую просьбу?
— Конечно нет. Но ты больше его не интересуешь. Ему нужны только документы. Я единственный, кто знает, где они находятся. Я уверен, что мы сумеем договориться.
Он долго лежал, очевидно обдумывая мое предложение, потом сказал:
— Не знаю, как тебя благодарить.
Я достал грязный бумажник, а из него не менее грязную визитную карточку.
— Возьми, — сказал я. — Вспомни обо мне, если нужно будет выставить на рынок какие-нибудь местные произведения искусства.
Он взял карточку и кивнул. Потом улыбнулся.
— Requiescat in pace,[21] — сказал я. — Mors janua vitae.
Впоследствии мне приходилось читать на последних полосах «Таймс» загадочные статьи, в которых говорилось о «Бассенрате», о незначительных перестановках в правительстве и непрекращающихся преследованиях революционеров. Обычная чепуха. Мария и Вера отвезли меня в аэропорт. Вера подарила мне figa — амулет на счастье в виде кукиша, который я небрежно бросил в карман, Мария наградила прохладным поцелуем, который я не смог вежливо отклонить.
Она, конечно, осталась, чтобы продолжить работу с племенами Мату-Гросу. Кстати, Мария и Вера провожали меня дважды: второй раз — через несколько часов после того, как у моего самолета лопнули три колеса по левому борту, он чиркнул крылом по земле и вспыхнуло топливо. Не знаю, следовало мне благодарить этот кукиш в кармане или гипотезу Бервика, но два пассажира погибли, а я был единственным, не получившим ни царапины. Второй взлет прошел благополучно, хотя я чувствовал себя неловко, прощаясь с одними и теми же людьми дважды за утро.
Перелет прошел без особых приключений. Много времени я провел в раздумьях о том, какой могла бы быть совместная жизнь с Марией, и в воспоминаниях об автобольном матче, который мы посетили в Рио за день до отъезда в аэропорт. Автобол становился все популярней, хотя начинался этот вид спорта вполне скромно, как следствие ситуации с дорожным движением. В качестве игрового ноля использовалась широкая, заблокированная с обеих сторон улица, на которой две команды из пяти автомобилей с водителями играли в некоторое подобие футбола прочным мячом диаметром около четырех футов. Обычно использовались драндулеты, которые разлетались вдребезги в процессе игры. На этот раз команды ездили на машинах последних моделей, что привлекло огромную толпу зрителей. Я наблюдал за тем, как кузова с изящными плавными обводами превращаются в бесформенные кучи, думал о Марии, которая стояла рядом с Верой и отчаянно болела за одну из команд; так вот, я наблюдал за игрой и сочувствовал мячу, который, как и я, сначала находился в центре внимания… Да, зияющая бездна закрылась, и Клод, упертый полу святой, конечно, больше, чем я, подходил для этой ведьмы… Я имею в виду Марию… Не без сожаления я в последний раз втянул ноздрями запах серы вместе с выхлопными газами. Но философский склад ума позволил мне быстро успокоиться, да и метафора оказалась вполне удачной для поднятия морального духа. А еще, летя домой, я ел, пил и спал.
Уолтер принял меня благосклонно, как только понял, что все разговоры со мной о патриотизме или возможности хорошо заработать обречены закончиться ничем и согласиться я могу только на одно.
— Хорошо, сукин ты сын, — сказал он, закуривая сигару.
— Хорошо, сукин ты сын, — повторил он, размахивая ею, как раскаленным тавром. — Эмиль тоже мертв. Будь они оба прокляты. Я даже пришлю тебе копию свидетельства о смерти. Полагаю, ты хотел бы ознакомиться с моим отчетом, прежде чем я его представлю в контору.
— В этом нет необходимости. Я много лет читаю твои статьи и уверен, что ты без особых усилий сможешь всех запутать.
— Хорошо, сукин ты сын, — сказал он еще раз. — А теперь веди меня к документам.
И я повел его по джунглям и холмам, на то место, где большой камень стоял у похожего на горбуна с клюкой дерева.
Заключив сделку, мы пожали друг другу руки, а потом в Рио он угостил меня ужином в превосходном заведении, которое выбрал сам, желая продемонстрировать, что никаких обид между нами нет. Мои обиды испарились, когда я отведал заказанные им блюда. Я даже перестал злиться на него за то, что он убедил Марию взять передатчик вроде того, который Моралес пытался скормить мне. Этот передатчик позволил Уолтеру двигаться за нами со своим отрядом и следить за каждым моим шагом с того момента, как Моралес отпустил нас на свободу. Уолтер не захотел посвящать меня в свой план, справедливо полагая, что я откажусь. А с Марией он сумел договориться, поскольку она решила, что я ничего не делаю для достижения ее цели. Да, он все знал о Клоде и Марии. Он вообще следил за всеми, кто хоть как-то был связан с галереей «Знак Рыбы». Сдержит ли он свое обещание? Скорее всего, сдержит, потому что в противном случае не было никакого смысла затевать всю эту возню с воскрешением Клода Бретана, спасителя индейцев Бразилии. Более того, подобное действие стало бы, скорее, препятствием. Лучше пусть бродяга спит.
Дома меня приветствовал Билл Мейлер. Он вернулся в «Галерею Тельца» после моего отъезда и остался здесь, чтобы, по его выражению, «заткнуть пальцем дыру на время твоего отсутствия». Благодаря Биллу дом находился даже в лучшем состоянии, чем до моего отъезда. Он кое-что подкрасил, вымыл окна, вычистил шампунем ковровое покрытие. Узнав, что у меня нет никаких проблем с законом, он со слезами на глазах обнял меня, потом умчался куда-то, собрал людей и восстановил коммуну в одной из задних комнат. В тот вечер я закатил вечеринку — отпраздновал свое возвращение, и запах благовоний и невинности вернулся ко мне вместе с музыкой, смехом и грохотом мебели по ночам.
