ГЛАВА 18
Очкастый, или Филин, баловался картами с раннего детства. Интернатский воспитанник, послевоенный сирота, он, мягко говоря, не отличался примерным поведением. И друзей себе нашел из числа местной шпаны, промышлявшей мелкими кражами и шестерившими у блатных.
Филину приглянулась вычурная романтика блатного мира, понравилась его система ценностей и строгая иерархия, вроде бы оставляющая шанс любому подняться на вершину или занять удобную нишу. Ему нравились блатные песни, нравились фиксы под золото, нравились наколки и выкидные ножи.
Пацан жадно впитывал в себя всю эту дрянь, проникаясь и пропитываясь ею, как бисквит коньяком.
Карты и песни были важными составляющими этого мира. Слуха у Филина не оказалось, слова песен он запоминал плохо и потому отчаянно наверстывал свою неполноценность, осваивая карточные игры и способы шельмования. Он мог часами сидеть над колодой, отрабатывая какой-нибудь трюк или фокус.
Честно говоря, и тут он не преуспел. Короткие толстые пальцы оказались не в состоянии достаточно ловко перетягивать карту под колоду. Слишком маленькая ладонь даже не закрывала нормального размера игральную карту, так что и речи не могло быть о том, чтобы играть «с зажимом», то есть прятать нужные карты в руке. Все, что сумел освоить Филин, — разного рода эффектные фортели с колодой, вроде «змейки», когда карты перелетали, шурша, из руки в руку, или снятия колоды одной рукой. Толку от этих громоздких трюков в игре никакого, но, по крайней мере, Филин мог показать, что берет колоду, или, как говорят на фене, «библию», не впервые в жизни.
Еще до окончания восьмилетки хулиганистый парнишка попался на краже и из интерната перекочевал в колонию. Там он прошел известную обработку и закалку, научился уму-разуму и, выходя на свободу, уже точно знал, что строительство социализма — не его стезя. Он вообще не желал работать, предпочитая воровать и получать необходимые блага сразу и без оглядки на соседей и трудовой коллектив. Об этих его установках на жизнь говорили многочисленные наколки на спине, на груди, но не на руках.
Какой-то зек посоветовал ему не накалывать ничего на руках.
— Некоторые дурни накалывают, например, на пальцах свое имя, — развивал свою мысль бывалый уголовник. — «Вася» или «Толя». Иа кой черт это нужно? Положим, решил этот Толя кинуть кого-то. Подсел на фуфле, пришлось дать фраеру по сопатке и сваливать. Не будь у него этой росписи на пальцах, что сказал бы мусорам фраер? Какие мог бы дать ориентировки? «Дядя, рост такой, нос картошкой, губа гармошкой, уши лопухами». Ищи-свищи этого дядю. А тут вся парча на пальцах намотана. И имя есть, и особая примета. Лови — не хочу! И не спрячешь ведь руку, соображаешь, паря?
Филин соображал, мотал на ус, как добросовестный студент. Он собирался прожить в этом мире всю жизнь и рассчитывал жить долго, так что знание законов и способов выживания было ему необходимо. Филин терзал записных урок расспросами, охотно исполнял их поручения, всячески втирался в доверие, за что получил характеристику «правильного пацана» и возможность слушать, возможность спрашивать и получать ответы на свои бесчисленные вопросы.
Именно знание блатных законов и какие-никакие связи в преступном мире позволили годы спустя Филину сразу встать во главе одной из поездных шаек и выжить в борьбе за место под солнцем.
Также полученные от бывалых уголовников наставления определили для него самый прибыльный и перспективный слой клиентуры, который он себе впоследствии и отхватил.
Никто не знал точно, отчисляет ли Филин деньги в воровской котел, никто никогда не видел мифического курьера, который их забирал, никто никогда не слышал, чтобы за Филина, получившего по мордасам от фраеров или от своих же коллег, приехали заступаться воры. Но за несколько лет его работы на этом маршруте ни у кого не возникло желания проверить на своей шкуре, существует ли на деле воровская защита. Во всяком случае, Филин забирал треть от выигранных шайкой денег якобы на то, чтобы передать их какому-то загадочному курьеру.
Филин не был гением игры. Он выполнял, скорее, функции руководящие и административные. И, надо отдать ему должное, справлялся с этими функциями хорошо. Кроме того, он производил благоприятное впечатление на жертву. Нет, он не лучился обаянием, хотя и считал, что неотразим в своих золотых окулярах. Эффект достигался прямо противоположный: клиент смотрел в глуповатую, наглую физиономию Филина и заключал, что перед ним никак не ловкий шулер, а какой-нибудь заворовавшийся торгаш, просаживающий наворованные деньги всеми известными ему способами. С торгашом и садились играть и играли до тех пор, пока не становилось очевидным, что у торгаша не только гирьки с дырочкой, но и ладонь с двойным дном.
Члены Филиновой шайки, умевшие держать карты в руках, работали вовсю, обеспечивая атаману победу в игре. Оба они, и Сусля, и Гивик, прекрасно могли обойтись без этого балласта, но они не без оснований опасались, что работать самостоятельно им не позволят. И так время от времени конкуренты пытались выжить их или оттяпать выгодного клиента. Филин в таких случаях переходил на феню и начинал пылить о каких-то своих корешах, которые при необходимости вообще очистят железную дорогу от всех прочих игроков. Угрозы не воспринимались до конца всерьез, но кое-какое действие имели, и вотчину Филина оставляли на время в покое.
Филин со товарищи сразу определили для себя особый стиль работы и очертили круг потенциальных жертв. Шайка не шлялась по вагонам в поисках игроков, не заманивала их, начиная с невинных игр на сигаретки и «по мелочи».
Филин и его команда изображали солидных людей, не горящих желанием играть, но желающих поразвлечься за свои деньги.
Состоящие на службе у них проводники предлагали игру по крупной солидно одетым пассажирам, едущим, как правило, в мягком вагоне. Как ни странно, желающих провести время подобным образом было не так уж и мало.
Были даже постоянные клиенты, которые специально садились на этот поезд, чтобы, скажем, по пути в теплые края расписать пульку по червонцу за вист или побиться в покер по сотне за карту. Постоянных игроков было немного, в основном до людей рано или поздно доходило, что их водят за нос. А были и такие, кто загодя знал, с кем садится играть. Тем азартнее казалась этим горе-мастерам партия.
Банда Филина занималась «дорогими» пассажирами, и только теми, кто сам искал возможность сыграть.
Все прочие жертвы автоматически попадали под интересы другой банды, возглавляемой шулером по кличке Бобер. Тем самым усатым атаманом, с которым встретилась Галина в первом купейном вагоне.
Бобер личностью среди шулеров был легендарной.
Восемь лет назад старший лейтенант Бобров был прикомандирован к линейному отделу КВЖД. Задача перед ним стояла совершенно определенная: раскрытие серии убийств на железной дороге и их профилактика.
Уже тогда опера знали, что убийства совершаются вовсе не с целью ограбления. По оперативным данным, людей убивали и выбрасывали из составов карточные шулера. Человек проигрывал все до копейки, спохватывался, требовал деньги назад, и тут с ним расправлялись.
В обязанности старшего лейтенанта Боброва входило ездить по железной дороге под видом штатского и вынюхивать, высматривать, выспрашивать. При случае опер должен был ввязаться в игру, чтобы, так сказать, вызвать огонь на себя, сообщить через проводника на ближайшую станцию и ждать подкрепления.
Черт побери, хорош был бы Бобер, если бы доверил свою жизнь проводникам. Мише, например. Сейчас его труп уже доедали бы насекомые и черви из придорожной канавы.
Отправляясь на железную дорогу, старший лейтенант Бобров, равно как и его начальство, и представить себе не мог, сколько мазуриков и чалдонов разных мастей шустрит в поездах дальнего следования. Операция была направлена на обнаружение одной конкретной банды, промышляющей на одной конкретной железной дороге.
Немного осмотревшись, Бобров с ужасом обнаружил, что поезда буквально кишат преступным элементом разного калибра. Кто тут кого выбросил из вагона — разобрать невозможно. Прикинуть, какие суммы вращаются в пределах полутора дюжин вагонов, — нереально. Можно было смело арестовывать весь состав целиком. Мошенничество, грабежи, браконьерство, контрабанда, азартные игры, незаконный оборот драгметаллов, валюты и наркотических средств, сводничество, самогоноварение… Весь Уголовный кодекс от корки до корки, не считая мелких нарушений и злоупотреблений.
Старлей словно попал из страны побеждающего социализма в какой-то оазис самого что ни на есть загнившего капиталистического общества, со всеми возможными язвами.
Бобров растерялся и даже испугался. Он шел на задание, рассчитывая, что придется столкнуться с бандой, орудующей среди честных советских граждан. Кровавой, жестокой бандой, но все же ограниченной численностью и возможностями. Попав же в поезд, старлей увидел перед собой многоголовую гидру, сражаться с которой просто не имело смысла: на месте срубленной головы тотчас вырастала бы другая, а то и две. Одних шулеров было столько, что понадобился бы микроавтобус, чтобы увезти их.
