И вот под таким прессингом я находился целыми днями, которые проводил рядом с Кристиной. Слезы, крики, истерики, посулы и угрозы… Несколько раз эта ведьмочка даже пыталась наброситься на меня с кулаками. А я вместо того, чтобы послать ее на хрен, — ведь не обязан же я состоять при ней этаким мальчиком (вернее, дяденькой) для битья и срыва эмоций — тешил себя мыслями о том, что общение с наркоманкой может только пойти на пользу, так как хорошо укрепляет нервы…
— Костя-а-а!!! Бы-лядь, да не будь ты говном! Поставь мне барбитулы хотя бы! Колес хоть децл добудь!
…тренирует выдержку и силу воли. И радует меня осознанием того, что я делаю доброе дело, и это мне воздастся сторицей, еще, надеюсь, на этом свете. Например, когда уйду в бега из Ижмы и мне остро потребуется покровительство Фортуны.
Иногда мне удавалось на какое-то время отделаться от Кристины и уединиться с ее мамашей. Ненадолго — как правило, не более чем на час. Но этот час Анжелика использовала по полной программе, не теряла ни единой драгоценной секунды, и в такие дни я возвращался на зону опустошенный и весьма довольный жизнью. А Блондин, сгорая от черной зависти, громко орал: «Ну почему же я не лепила?!» — и грозился пойти в барак к пидарасам, извлечь там из штанов свой внушительный «инструмент» и устроить кое-кому веселую жизнь. Впрочем, и на самом деле, к Блондину и к Косте Арабу (да и к другим пацанам и мужикам) довольно часто приходили из пидерного барака молоденькие Маньки, чтобы отсосать или подставить клиенту жопу. За пачку «Примы», за горсть чая, за буханку черняшки, за просто так… Пидеры котировались на зоне задешево. Или не стоили вообще ничего.
Из-за моих частых походов в поселок нам с Блондином пришлось сократить количество экскурсий на биржу. Там мы теперь появлялись не каждый день, а по два-три раза в неделю. Но ничего страшного. В промзоне мы уже достаточно примелькались. Никто на нас не обращал никакого внимания. Для соскока все было готово, если не считать трубок для дыхания и скоб, изготовить которые было делом одного часа. Да еще мы пока не получили подтверждения с воли, что наш проводник уже сидит в своей охотничьей избушке и дожидается нас.
Однажды в начале июня, отделавшись от Кристины и Анжелики еще днем, я решил не спешить на зону — до десяти вечера оставалось больше семи часов — и, купив в ларьке пару бутылок пива, устроился на берегу реки. Еще полноводной, несущей течением в Баренцево море разнообразный смытый с берегов мусор. Еще холодной настолько, что соваться в нее было бы равносильно самоубийству. До разрыва сердца в такой воде достаточно пробыть лишь несколько минут.
«Интересно, — подумалось мне, — наш абориген-проводник уже на месте? Малявы с воли об этом пока еще не было. Но ведь она может и задержаться. — И тут же в голову закралась сумасбродная мысль: — А не отправиться ли сейчас к этой охотничьей избушке, что от поселка всего километрах в двенадцати вверх по течению, и не поглядеть ли, что там сейчас делается? Правда, избушка на другом берегу, но ширина реки примерно полкилометра, так что будет отлично видно живет там сейчас кто или нет».
Я прикинул, какое время у меня займет подобное путешествие: «Та-а-ак… В одну сторону километров двенадцать. Туда и обратно можно легко дойти за пять — максимум, шесть — часов. Времени более чем достаточно».
На меня нашло какое-то наваждение, и я действительно поднялся с большого бревна, на котором сидел, и поперся в тайгу, чтобы обойти свою зону, которая оказывалась у меня на пути, и снова выйти к реке километров через восемь в том месте, где она делает излучину и берег уже незаметен с наблюдательных вышек. И прошел уже, наверное, четверть пути, когда наконец опомнился: «И что же я делаю, идиот? Хочу спалить к дьяволу все, что надыбали мы и братва с воли по предстоящему побегу? Что будет, если меня напротив этой избушки или даже по дороге туда засветит кто-то из местных, и бодяга об этом дойдет до ушей мусоров? Что я смогу ответить на их вопрос: „А за каким таким хреном ты, Разин, поперся в такую даль? Погулять?" Хм, погулять… Менты не дураки. Им только дай небольшую наколку, а все остальное они срастят будьте нате. А я спалю такое серьезное дело из-за какого-то дешевого любопытства. И не будет мне, дураку, за это прощения.
Я зло выругался и решительно пошагал назад. А оказавшись через час в поселке, направился прямо к ларьку — решил прикупить еще пива. Все равно возвращаться на зону совсем не хотелось.
Вот там-то, возле ларька, ко мне и подкатил совершенно незнакомый типчик с налысо обритой башкой и мощным выхлопом перегара из щербатого рта.
— Отойдем-ка, Коста, на парочку слов, — просипел он и, взяв меня, удивленного, за локоть, отвел в сторону подальше от людного пятачка напротив ларьков. — Короче, братан, привет передай на зону Арабу от Юры-Володи. Да скажи, что комяк уже на рыбалке. Только вот не клюет, и он все больше дома сидит. Так и передай, брат. Все запомнил?
— Склерозом, слава Господу, не страдаю, — хмыкнул я. — Все запомнил. Все передам. — И придержал собравшегося было уже отвалить от меня мужика. — Погоди. Обзовись, кто таков.
— Все равно Араб не знает меня, — улыбнулся лысый и спокойно отцепил мою руку от лацкана пиджака. — Клифт не мни. Он у меня один. — И мужик не спеша порулил к ларькам. А я еще долго стоял и смотрел, как он горстями выгребает из кармана мелочь, тщательно пересчитывает ее и покупает две бутылки бодяжной бормотухи.
Итак, вот она и малява насчет проводника-аборигена, который прибыл на место — «комяк уже на рыбалке», и «сидит дома» — ждет нас. Остается надеяться, что все, что сейчас передал мне лысый алкаш, — не туфта. Хотя кто знает о предстоящем побеге? На зоне — только я, Араб и Блондин. На воле — несколько проверенных человек. И один из этих «проверенных» — может быть, тот же комяк — давно уже наблюдал за тем, как я последнее время свободно разгуливаю по поселку, и в результате решил не заморачиваться с обычной малявой, которую еще надо переправлять на зону, а подписал скинуть мне информацию одного из местных забулдыг. Тоже верно. А я вот сегодня чуть было не облажался, когда ни с того ни с сего рванул к избушке. Как неразумная малололетка…
Я возвращался на зону в отличнейшем настроении, предвкушая, как сейчас сообщу братве о том, что последний штрих, который надо было нанести на план побега, сделан. Все ништяк. Все теперь зависит только от нас самих… Но мое отличное настроение расколотил вдребезги Паша Шевчук. Он перехватил меня около проходной, кивнул в сторону: «Отойдем, есть разговор» — и одни махом сбросил меня с высот грандиозных мечтаний на бренную землю.
— На следующей неделе пойдешь по этапу в Эконду. Это Якутия. Вернее, рядом.
— Когда конкретно? — напрягся я. — Сколько у меня времени?
— На что? — ухмыльнулся Шевчук. — Если хочешь подбить все долги, то рассчитывай на неделю. Я видел вчера документы. Поднимут тебя вверх по реке до Ухты, там в столыпина [47], а дальше вперед по нашей необъятной мамаше-России…
— 3-зараза! — Я хлопнул Шевчука по плечу. — Спасибо, прапор. Ты уверен, что не меньше недели?
— Да. Дней семь у тебя пока есть. Коста, это тебе отрыгается Чечев.
— Убью пидараса! — прошипел я.
— Не один ты об этом мечтаешь. — Шевчук достал из кармана потрепанную пачку «Беломора», выковырнул из нее мятую папиросу. — Собрался валить отсюда в тайгу?
Я аж вздрогнул от такого прямого вопроса. У меня что, про тайгу написано на физиономии? Впрочем, наверное, написано. Плохой я актер.
— Валить?! Себе на погибель? — постарался разыграть удивление я. — Из ума я пока что не выжил и свои силы соразмеряю. Лбом обуха не перешибешь, и по тайге я не пройду и пяти километров. Тем более что кое-кто, кажется, очень рассчитывает на то, что я попробую соскочить. А вот хрен им! Удовольствия подстрелить себя никому не доставлю. И отправлюсь по этапу в Якутию, погляжу, что там за Эконда такая. — Уж не знаю, достаточно ли искренне прозвучали мои слова и сумел ли я убедить Шевчука в том, что действительно мыслю именно так. И ни о каких бегах не может быть и речи… — Спасибо, Паша, за информацию.
Он смущенно хмыкнул, пробормотал:
— Это тебе спасибо. Все ж с того света когда-то вытащил меня, непутевого… Будем считать, что этого разговора между нами не было. — И пошагал в дежурку.
А я, отупевший, пришибленный полученной информацией, стоял и провожал его мутным взором. И отчетливо сознавал, что вот наконец моя уютная жизнь в Ижме и дала серьезную трещину. А все мои радужные планы на будущее сейчас рассыпаются, словно карточный домик. Самое что обидное — всего за какие-то пять недель до побега. И исправить что-то здесь уже…
Почему невозможно? Опускать руки и отчаиваться я разучился еще четыре года назад. И давно усвоил, что из любой самой наидерьмовейшей жизненной ситуации всегда есть какая-нибудь лазейка. Надо лишь ее отыскать.
